совпадения… бред полный.
— Вот и я! — Из ниоткуда возникает забытая Ви, и я отшатываюсь в сторону, в свой угол. Могу поклясться, Ви все видела, но тут же убеждаюсь — обзор загородил роскошный букет в ее руках. Испуг уходит, сожаление горькой тяжестью оседает в сердце. Я не поддалась уговорам Че, я поступила верно. Еще чуть-чуть — и гордость придет. Как только притупится шок от сказанных им слов.
— Че, а что с работой? Какие планы на будущее? — Ви находит новую тему для никому не нужной беседы, он улыбается:
— Я уезжаю отсюда.
Мы с Ви одновременно замираем, но дар речи быстро возвращается к подруге:
— Вот как. Все-таки решился. Когда? — Она снимает с моих уст немой вопрос.
— После праздников улажу вопрос с сессией и куплю билет. Не знаю, получится ли перевестись, или придется брать академический, но к февралю меня здесь уже точно не будет. И возвращаться я не планирую. — Че натягивает перчатки и отступает от ограждения.
— Уже уходишь? — Ви беспомощно заглядывает в его лицо.
— Да. Надо бежать. Братья ждут. — Он поворачивается ко мне. — Пока, Таня. Приятно было снова повидаться. Прощай, Ви.
Знакомый силуэт быстро скрывается в темноте, я молча провожаю взглядом рюкзак с цепями и нашивками. Навсегда прощаюсь с любовью, теплом и сказкой. Трещит мороз. Над набережной расцветает праздничный салют.
— Вот так… — Ви часто моргает, ее губы дрожат. — Не вышло. Очень жаль. Твою мать, они желтые!
Она с омерзением отбрасывает букет, и мертвые цветы, шурша оберткой, со вздохом падают на снег. Ви желает как можно быстрее покинуть место своего фиаско, тянет меня за рукав, но я выведена из строя и вряд ли вынесу взгляд тети Анжелы, атмосферу чистоты и стерильности квартиры номер тринадцать. Мне хочется в родную стихию, пусть даже в ней убого и грязно.
— Ви, мне нужно кое-кого поздравить! — извиняюсь я, осторожно высвобождая запястье из ее захвата.
— В такой момент? Ну и вали! — В черных глазах мечется злость и боль. — Вали отсюда! Солнышко…
Сердце обливается кровью, но я, помахав на прощание, оставляю Вику одну.
* * *
Пьяные поют нестройные песни, толпы людей устремляются к площади, под ногами взрываются петарды, снежинки визжат и скрипят под подошвами. Бегу дворами от трамвайной остановки и, преодолев три скользких ступеньки, под аккомпанемент ржавых петель вхожу в тускло освещенную секцию общежития. Прислушиваюсь к звукам, доносящимся из комнат соседей, принюхиваюсь к запахам застолья. Я мечтаю, чтобы в комнате Вали была пьянка — тогда бы я села по-турецки в дальнем углу дивана и тихо умерла, но за маминой дверью тихо. Стучусь, шаркают шаги, мама открывает дверь. За ее спиной полумрак и разноцветные сполохи — по телику идет «Ирония судьбы».
— Танюх! Привет! Ты одна? — От ее удивления и внезапной радости становится неловко.
Молча киваю, делаю шаг вперед, и мир вновь размывается от слез.
— Заходи скорее! — торопит мать, провожает к скромному столу, предлагает стул, тарелку и вилку. — Оливье. Ешь давай! Вон, гляди: сейчас Лукашин петь будет…
Вдвоем мы сидим в тишине, естественной и приятной. От всех бед я спряталась у мамы. Бьют часы. Начинается новая жизнь.
Глава 47
Трамвай, гремя заиндевелыми внутренностями, плывет сквозь утреннюю темноту. Салон пуст, и угрюмый водитель не объявляет названий остановок. Глаза слипаются — всю ночь я наблюдала за неискренним весельем и ужимками артистов, потом их сменили зарубежные клипы времен моего детства. Я так и не решилась притулиться на диване рядом с уснувшей мамой и, как только пошел первый транспорт, быстро сбежала домой. Дышу на стекло — островок постпраздничного притихшего мира проясняется и вновь затягивается белыми узорами. Все пройдет, время вылечит и меня. Воспоминания настойчиво просятся наружу, заполняя и разрывая грудную клетку.
Выбор, что я сделала летом, задыхаясь от любви и зноя, был присвоенным, чужим, нечестным.
Ви вернулась. Все встало на места.
Сегодня ей исполняется восемнадцать — возраст, когда открываются все двери, сбываются мечты, ослабевают запреты, и можно больше ни от кого не зависеть, жить и радоваться. Накануне такого волшебного дня я оставила ее, раздавленную и обиженную, совершенно одну.
Сонный, превратившийся в вату мозг, ищет нелепые оправдания, тупой невидящий взгляд застыл на надписи «Запасный выход», губы еле слышно шепчут:
— Прости за вчерашнее, Ви, но я должна была поздравить маму, какая бы она ни была. Прости, Ви! Сочувствую: Че обошелся с тобой жестоко… Что? Кто это? Действительно, кто это… Я тоже больше не знаю. С днем рождения, Ви! Я рада, что ты вернулась!
Невесело усмехаюсь — снова ложь в моем исполнении, Ви не поверит ни единому слову. Но у меня нет сил притворяться.
Едва не проспав остановку, в последний момент вскакиваю и на ходу выпрыгиваю из трамвая. Дома, справившись со скрипучей дверью и бросив ключи на полочку, я прохожу в сумрачную холодную комнату и, не снимая джинсов и свитера, падаю вниз лицом в подушки.
* * *
Цветы завяли — стараюсь на них не смотреть. Скомкала пахнущую уютом толстовку и прячу в глубину шкафа. Теперь ничто не напоминает о прошлом, лишь рисунок на стене — несбывшиеся мечты, неведомые миры, перспективы и дали — немым укором нависает надо мной.
Да, мне пришлось поступить жестоко, но так будет лучше всем: мне и Ви, близнецам, их нервной бледной маме и… и, конечно же, их старшему брату.
Первое солнце нового года закатилось, так и не застав меня в сознании, и вновь сгустились синие сумерки. Дневной сон не пошел на пользу — раскалывается голова, чудовищная боль в груди стремится к новым, еще непознанным пределам. Только теперь проясняются масштабы бедствия: я потеряла Че. Рухнул мой мир.
Над головой слышны голоса и монотонная незнакомая музыка, шаги и смех. Ви болтает с кем-то по телефону. А я нахожу и быстро отключаю свой. Иду в прихожую, залезаю в красивый, но никчемный пуховик и, забив на шарф и шапку, выхожу в подъезд. В полутьме держась за перила, по бетонным ступеням
