на оборону!» Ярко-красный, со множеством фигур, деталей, с надписями, с огромной рождественской звездой по центру, плакат одновременно напоминал икону и лубочную картинку. Тянуло рассмотреть его во всех подробностях, чем некоторые присутствующие и занимались вполне самозабвенно.
Николай занял очередь. Паспортная книжка с собой, а других документов не требовалось… Стал расспрашивать товарищей по ожиданию о работе врача. Были ли случаи, чтоб из-за доктора кому-то отказали? Никто в очереди ничего толком не знал. Не поняв, над ним откровенно посмеялись:
— Откажет тебе доктор, как же, держи карман шире!
Только что был объявлен очередной призыв, люди пришли по необходимости, но далеко не все рвались воевать. В Трудармию, пожалуй, пошли бы, но нынче на это рассчитывать не приходится: все силы — на войну с белополяками!
Сосед по очереди мурлыкал себе под нос: «В Красной армии штыки, чай, найдутся, без тебя большевики обойдутся».
Начиная с восемнадцатого года Николай мог в любой момент получить повестку, потому что призывали граждан от девятнадцати аж до сорока. Но, очевидно, дореволюционная система учёта военнообязанных сохранилась, и Бродова с его белым билетом не трогали. Стать красноармейцем он мог только добровольно. Заключение о физической годности — единственное, что беспокоило. По незажиточному крестьянскому происхождению Николай подходил в качестве добровольца как нельзя лучше.
Предварительно Николай внимательно прочитал февральский приказ Реввоенсовета о временных правилах приёма добровольцев. По приказу получалось, что будет достаточно принести «свидетельство о способности к военной службе от врача, состоящего на службе в каком-либо правительственном учреждении или советской организации». Николай рассчитывал договориться с врачом. Однако выяснилось, что в военкомате есть свой врач и справки от других тут не принимаются.
Опытный немолодой доктор «поймал» добровольца довольно скоро — всего лишь заставив быстро приседать и несколько раз посчитав пульс. А потом долго мучил: придирчиво выслушивал трубкой, выстукивал пальцами грудную клетку, прощупывал живот, неприятно залезая под рёбра.
— У вас, молодой человек, порок сердца.
— У меня ничего не болит! — изобразил Николай невежду.
— Не удивлён. Субкомпенсированный порок. Пока живёте спокойно — не чувствуете. А в армии вам делать нечего: первый же переход свалит вас с ног.
— Вот и неправда! — продолжил Николай изображать дурачка. — Я могу часами ходить пешком, не уставая.
Врач глядел ему прямо в глаза. Усмехнулся.
— По колено в грязи? С тяжёлой амуницией? Перетаскивая на себе полковые подводы, ежели распутица?
По правде говоря, Николай, незнакомый с армейской жизнью, в таких подробностях её себе не рисовал. Но отступать было всяко некуда.
— Была нужда, я и грузчиком работал, — парировал он с достоинством.
Доктор только рукой махнул.
— Может, у меня с голодухи чего сбоит, — выложил Николай последний, заранее заготовленный аргумент.
— С голодухи? — Врач снова жёстко уставился ему в лицо. — Что ж, нынче разве и грузчиком на хлеб не заработать?
Николай не растерялся:
— Я не один. Жену кормлю.
В суровом лице врача что-то дрогнуло. Он слегка скосил глаза в сторону военного, который рядом, в этой же комнате, переносил в амбарную книгу записи из паспорта другого добровольца.
— Проведём испытание, товарищ Корецкий?
— Что? — Военком поднял от бумаг покрасневшие глаза.
— У товарища… как фамилия?.. Бродова хорошие физические задатки, но меня смущает состояние его сердца. Товарищ утверждает, что сердечная слабость вызвана голодом. Предлагаю поставить на довольствие на пять дней, приступить к обучению. В пятницу я произведу повторный осмотр.
— Больных не надо, — устало сказал командир.
— Повторюсь, товарищ Корецкий, у товарища хорошие физические задатки и высокое умственное развитие, — при этих словах доктор глянул на Николая с иронией. — Находчивый красноармеец, с умственными способностями ведь может стать хорошим командиром. Из низов, как говорится. Разве я ошибаюсь?
— Из народа, — со вздохом поправил товарищ Корецкий и внимательно прочитал написанное Николаем заявление. — Грамотный. Без ошибок… Ладно, будь по-вашему. Поставить на довольствие. Даю три дня, после — повторный осмотр. Если подходит, направим на командирскую подготовку. Нехватка комсостава катастрофическая. Только вот что. На три дня оставить у нас здесь. Домой не пойдёте, ясно? — обратился он к самому Николаю. — А то жене всё скормите.
Ишь, делал вид, что занят, а сам весь разговор слышал!
Три дня Николай исправно учился вместе с другими новобранцами держать в руках винтовку, колоть штыком воздух, прицеливаться в пустоту.
У тех военных, что обучали новобранцев, форма была заношенная, латаная-перелатаная, и сидела мешком, словно с чужого плеча. Как-то не верилось, что красноармейцы живут намного лучше остального трудового народа. Только красные звёзды с молотом и плугом на околышах фуражек чем-то нравились Николаю: лаконично, красиво, броско. Впрочем, большие тряпочные звёзды, нашитые на богатырки, не производили такого впечатления.
«Красная Звезда есть звезда счастья всех бедняков, крестьян и рабочих», — объявил товарищ Корецкий, лично проводивший вечером пропагандистский семинар с новобранцами.
Из пайка, довольно скудного, зато выдававшегося регулярно, Николай съедал только то, что не оставишь: кашу, жидкую болтушку, притворявшуюся щами. Хлеб и остальное, что можно было сохранить, старательно собирал и прятал.
В казарме каких разговоров ни наслушаешься. Бывает весьма познавательно, хоть порой и муторно слушать: всё о еде да о еде.
— …Живут не по-царски. По-простому живут, без шика. Питаются по-простому: хлеб да каша.
— Так уж и без шика! В Кремле-то!
— Ты не знаешь, а я знаю.
— Ну и что ты знаешь?
— А то. У меня шурин красноармеец. Учится на командира на пулемётных курсах. В Кремле располагаются. Он в наряд ходит охранять квартиру Ульянова-Ленина. Так его жена… Владимира Ильича жена, Надежда Константиновна, ни за что, говорит, голодным не оставит. Вынесет овсяного киселя, хлеба с повидлом…
— Брешешь. Часовому по уставу не положено.
— Что сразу «брешет»?! Дай человеку досказать!
— Было поначалу: часовой в голодные обморока падал. Не положено угощаться — и не угощался. Но она добилась. Надежда Константиновна, жена Ульянова-Ленина, добилась у командира отряда: разрешил угощаться.
— Киселя выносит?
— Бывает. И ложечку даст.
— Стало быть, сами едят то же?
— Пожалуй, будет она для часового кисель варить!
— Стало быть, сами то же едят. Да. Не шикуют.
— С голоду тоже не пухнут.
— Брось ты! Какой толк, если главный человек, который всей страной управляет, будет чуть что хлопаться в голодные обморока? Какой с него толк будет? Как он страной управит, а?
— Мало ли, кто чего расскажет!
— Ребята, он врёт! Он агитатор!
— А я могу подтвердить. У меня друг есть. Красный командир. А прежде тоже охранял Ленина. Его тоже кормили. Только Мария Ильинична, сестра.
— Что ж ты раньше молчал?
— Не люблю слова тратить.
— Поди, в тот охранный отряд метишь?
— Нет. А на курсы красных командиров хочу.
Спустя три
