этого тошнит!
– Но зачем?..
– Надо идти до конца, до поставленной цели. Увы, она пошла через кровь. Не, по факту, там было два варианта. Один – размеренный: пробиваться в политику, в авторитет, принимать законы, «спасающие планету». Они всё равно были бы жестоки, но не больше, чем расстрел. А второй – радикальный: мировая революция, заключающаяся в убийстве людей. Понимаешь, первый вариант трудный… Хотя, что я говорю, они оба трудны и почти невозможны. Но вот в первом – скучная игра по чужим правилам. Да пошли они нахрен! Я установил свои правила! Зато не скучно…
– Это жестоко…
– Да, может. А как по-другому? В нас природой заложено, чтобы мы были жестокими. По-другому не выжить.
– Не путайте жестокость с жёсткостью.
– Не-не. Это ты не путай. Мне в школе как-то тоже сказали, мол, не путай жестокость и жёсткость. Я тогда промолчал, а потом много думал… Это близкие понятия. Чтобы проявить жёсткость, нужно проявить жестокость. И наоборот. Это близкие взаимосвязанные понятия. Когда ты с кем-то жёсток, зачастую, ты с ним и жесток, ты над ним издеваешься. У меня сильная совесть. Да-да, поверь. Вот мне запомнился один случай, ещё из школы, но уже старшей. Шёл я как-то со школы, а тут слышу – кто-то мяукает. Смотрю, а на дереве, на самой низкой ветке (там и двух метров не было) кошка сидит. Красивая, молодая. Сиамской окраски, и не старше года… Я люблю животных, очень. Я остановился… люблю животных. Вот смотришь – домашняя. Сбежала поди… Я стоял, она, мяукая, пошла ко мне по ветке. Не умело – точно домашняя. Шла, просила, а я ушёл. Почему? А ещё немного и я её заберу – сердце просто разрывалось. Но я всячески отговаривал себя это делать, а потом аргументировал уход. Совести, разумеется. Я говорил, что у меня дома кот – а вдруг у неё какая-то болезнь. Я говорил, что у меня нет денег на помощь ей. У меня родители дома. А они бы явно сильно не разозлились – а чему? Но я ушёл – пусть всё идёт, как идёт. Я мог помочь, а мог – нет. Получается, оба варианта правильные… И тот, и тот могли дать урок кошке, и тот, и тот оказал бы на меня влияние. Я пошёл по пути жёсткому. Я проявил жёсткость во имя здоровья своего кота, во имя естественного отбора. Я ограничился холодным кругом – тот, кто мне не близок, меня не волнует. Да, я иногда рвал этот круг – отпускал на рыбалке маленькую рыбу, чтобы росла, не выбрасывал мусор просто на улицу, вытаскивал букашек из воды (и то редко). Но я был холоден. И моя совесть меня жутко грызла. Я мучился из-за букашек. А тут кошка…. Мир не без добрых людей… Надеюсь, у этой кошки потом стало всё хорошо… Видишь, я проявлял жёсткость, но это было жестоко. Так устроен мир…
– Вы тоже человек… – Егор, будучи писателем, прочувствовал искренность собеседника.
Ярослав медленно встал, пошёл в сторону Олдмана, плавно вытащив меч. Он замахнулся, а Егор закрыл глаза. Пошли долгие, ужасающие секунды.
– А-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а-а! – заорал Каргин, извиваясь, потом с таким же диким криком стал махать мечом, рассекая воздух, потом он разрубил факел и затоптал его. Крик прекратился, лишь когда металл звякнул о камень, уже в полной темноте…
***
– Э-эй… – прошептал Олдман спустя некоторое время, когда последнее эхо в голове и звон в ушах затихли.
В ответ лишь тяжёлое дыхание в темноте. Полной.
– Сука… – сипло проскулил Каргин.
– Что, простите?
– Ты сука. Сколько можно надо мной издеваться?! Марка убили! Алёна ушла! А теперь я должен убить последний лучик света моего доброго разума?! Мне не с кем было поговорить до, и не с кем будет после… но я буду знать об упущенной возможности…
– Я плохо понимаю…
– Да что тебе тут понимать. Влез в мою тяжкую жизнь, подарил шанс на моменты счастья и тут же отбираешь!
– То есть я ещё во всём виноват? – с неким раздражением, которое позволил уже отпускавший страх, спросил Егор.
– Нет… конечно же нет. Во всём всегда виноват только я, – с сарказмом ответил Ярослав.
– Ну, фактически…
– Фактически! Да что ты вообще знаешь?! Ты кто вообще?! Кто ты?
– Егор Олдман, студент, бывший студент… будущий, должен был быть, журналист… Хм, как забавно.
– Ха-ха. Вот видишь – всё это туфта: образование, работа, должность, зарплата. Имеет значение, что ты из этого извлёк. Кто ты по жизни? Или очередной журналюга, работающий для денег? Тогда я ошибся… притащив тебя сюда.
– Нет! Я пошёл на журналиста, чтобы лучше владеть словом!
– Тогда что ты такое?
– Я писатель. Может быть, вы слышали обо мне… Егор Олдман.
– Олдман? Такое ощущение, что где-то встречался. Где же, где… А! По телеку очередной хреносериал шёл, там в титрах было нечто похожее. И ты из-за этого называешь себя писателем? Из-за этого дерьма?
– Этим я начал заниматься недавно, ради денег. Мне нужно было как-то прорываться в мир и жить на что-то. Я написал несколько книг, они не такие, они хорошие. Наверное…
– Например? Может, я читал?
– Вряд ли. Они не публиковались. Лишь первую я ещё в инет выложил… «Записи убитого».
– «Записи убитого»? Когда чувак стал в зомби превращаться?
– Да.
– А… читал…
– Серьёзно?! Вы читали?!
– Да… было дело. Вообще, неплохо. Атмосфера достаточно чётко передана. Вот философия… Она есть, но её всё-таки маловато. Но при этом радует, что эта философия не навязчиво идёт, а то в современных произведениях много – куда-нибудь вставят одну фразу, типа философия у них. Да шиш! Она должна быть завуалирована… слегка. А сколько тебе было лет?
– Пятнадцать.
– Чёрт возьми, неплохо, малый. Погоди, а сколько тебе сейчас?
– Девятнадцать.
– Молодой…
– А вам сколько?
– Мне? Мне… Хе-хе, подожди, я вспомню. Двадцать четыре.
– Всего лишь на пять лет старше меня… Так может представишься?
– Ярослав, можно просто Ярик. Кто я – думаю, в представлении не нуждается.
– Серьёзно? Я понятия не имею кто вы! Вы все!
– А, ну да… Да что там рассказывать? Я биолог. И вот я решил изменить мир. Восстал против своих же. Теперь хожу – убиваю.
– Очень сжато.
– А большее твои уши не готовы услышать.
– Так для чего вам вся это война? Спасти планету?
– Знаешь, планете пофиг. Она будет жить, несмотря на то, есть ли люди или их нет. И природа будет в любом случае – она в любых условиях выживет.
– А почему нам тогда твердят об экологии?
