— Ляпну я там правду-матку, — сказал он только что прибывшему от Бакланова Паренсову. — Они же пугать друг дружку силами Османа-паши начнут, а я, боюсь, не выдержу и Артамонова подведу. Ну их к Богу в рай с их советами. Что Бакланов?
— Перекроет путь между Ловчей и Плевной.
— Мало, — подумав, сказал Скобелев. — Пиши приказ на активную демонстрацию во все стороны.
— Силы распылим, — осторожно заметил Паренсов.
— Турки тоже, — невразумительно пояснил Скобелев. — Я велел Тутолмину Зеленые горы разведать.
— Нам предписана активная оборона, — напомнил Паренсов.
— Да? Значит, на всякий случай.
Вечером неожиданно пожаловали князь Насекин и Макгахан. Гости особого внимания не требовали, и генерал продолжал работать с Паренсовым и Тутолминым, изредка включались в разговор.
— Господа, я совершил великое открытие, — с обычной ленцой рассказывал князь. — Исполняя обязанности представителя Международного Красного Креста, я посетил лагерь для пленных. И что же я обнаружил? Оказывается, у турка имеются две руки, две ноги и, представьте себе, голова.
— А слышать вам не приходилось? — спросил Тутолмин.
— Что именно?
— Как кричат болгарские женщины и дети, когда их режут эти две руки и топчут две ноги?
— Это дело башибузуков, — сказал Макгахан.
— Вы уверены, дружище? — Скобелев оторвался от карты. — Я тоже не уверен. Враг есть враг, война есть война, а женщина есть женщина. Когда вы, князь, постигнете это триединство, тогда я, пожалуй, поверю, что вы очнулись от спячки.
— Возможно, — князь пожал плечами. — Следовательно, либо мне везет, либо я бесчувственен, как полено.
— Полагаю, что вам пока везет, — проворчал Тутолмин.
Он был не в духе. Подчинение Скобелеву лишало его самостоятельности, к которой он уже успел привыкнуть. Кроме того, он не без оснований опасался, что во имя достижения цели генерал не пощадит его, по сути, еще не воевавшую бригаду.
— Вы что-то уж очень загадочно помалкиваете, Макгахан, — заметил Скобелев. — Вы же всегда набиты слухами и сплетнями, как солдатский ранец.
— Вам нужны сплетни или слухи?
— Валите вперемешку, как-нибудь разберемся.
— Из сплетен могу сообщить, что некий барон лично ходатайствовал перед главнокомандующим, дабы отправить вас, Михаил Дмитриевич, обратно в резерв.
— Чем же я так не угодил барону?
— Барон привык катать шарики, а вы — игральная кость, и всегда умудряетесь выкинуть ту грань, которую избрали сами.
— Это любопытная сплетня, — заметил Паренсов. — А чем вы богаты по линии слухов?
— Слухов? — Макгахан отхлебнул коньяку. — Поговаривают, будто из Плевны в Ловчу двинулся отряд Эддина-паши. Если я скажу, что слышал это от самого Криденера, вы мне не поверите.
— Отчего же? — улыбнулся Скобелев. — Это так похоже на правду, что я с особым нетерпением жду своей разведки.
Результаты разведки были столь неожиданны, что генерал придирчиво заставил хорунжего Прищепу повторить рапорт. Но молодой кубанец знал, что докладывал, поскольку лично исползал все три хребта Зеленых гор.
— Укреплений там нет, ваше превосходительство. Да и турок не видно: одни спешенные черкесы в кустах хоронятся.
— Молодец! — Скобелев резко повернулся к полковникам:
— Какова новость, а? Тутолмин, готовь осетинские сотни, я сам эти горы прощупать должен.
Поутру две сотни спешенных осетин двинулись к первому гребню Зеленых гор. Еще на подходе они были встречены разрозненной пальбой, залегли, как было приказано, но, увидев мелькавших в кустах черкесов, вскочили и, выхватив шашки, бросились вперед.
— Отводи! — закричал Скобелев, наблюдавший за разведкой боем. — Отводи осетин немедля, пока их в кусты не заманили!
Хорунжий Прищепа, вскочив на коня, карьером помчался навстречу выстрелам. Вертясь перед осетинами и не обращая внимания на пули, кое-как остановил их. Осетины яростно ругались: у них с черкесами были старые счеты. Водивший сотни есаул Десаев зло кричал:
— Зачем собак с миром отпускаешь? Их резать надо, они стариков не жалеют, женщин не жалеют, а ты их жалеешь?
— Успеешь рассчитаться, есаул, — тихо сказал генерал. — Не горячись. Только не горячись.
Он вдруг ощутил знакомую волнующую дрожь: предчувствие, что нащупал, угадал, уловил главное в предстоящем бою. Да, перед ним был лишь заслон из иррегулярных частей: ни укреплений, ни тем паче артиллерии на этом участке обороны у турок не было.
— Тут и пойдем, — сказал он на немедленно собранном совете. — Но нужна пехота, позарез нужна. Тутолмин, готовь бригаду к пешему бою. — Дождался, когда полковник вышел, схватил Паренсова за сюртук, яростно сверкнув глазами. — Ты понял, где собака зарыта? Ну так скачи к Криденеру, втолкуй, упроси, умоли наконец, что тут, на Зеленых горах, надо главный удар наносить. Скажи, что я начну, что вышвырну черкесов к чертовой матери, но мне нужна еще хоть одна батарея и не менее трех батальонов пехоты. Голубчик, Петр Дмитриевич, как на Господа Бога на тебя уповаю!
— Барон упрям, как старый мерин, — вздохнул Паренсов. — Да и главнокомандующий уже благословил диспозицию.
— Что бы ни было, а без пехоты не возвращайся, — жестко сказал Скобелев. — Это приказ, полковник. Ступай и исполни.
Нахлестывая коня, Паренсов думал, какими словами пробить остзейскую спесь и гипертрофированное самолюбие генерала Криденера, предполагая, впрочем, что барон и слушать-то его не станет, а отошлет к Шнитникову. Но Николай Павлович принял полковника немедля, имея в соображении особое отношение к нему свыше. Молча выслушал все, что спокойно и логично доложил ему Петр Дмитриевич, и отрицательно покачал головой.
— Приказ отдан, полковник.
— Однако победа стоит того, чтобы просить Его Высочество об отмене.
— Готов допустить, что генерал Скобелев хорош для налетов, может быть, даже для развития тактического успеха, но как стратег он равен нулю, — важно сказал Криденер. — Холодный ум есть муж победы, а не легкомысленный гусарский порыв незрелого вождя. Это — азбука, полковник, удивлен, что вынужден напоминать о сем. Прошу повторить вашему непосредственному начальнику, что задача его сугубо второстепенна: не допустить соединения сил Османа-паши с турками в Ловче и демонстрировать атаку. Только демонстрировать, большего я от него не требую и не жду.
Паренсов понял, что никакая логика, никакие доводы не могут сдвинуть Криденера с уже избранной им позиции. Оставалось последнее: выпросить пехоту и артиллерию, и уж тут-то полковник готов был бороться до конца.
— Наша демонстрация будет эффективнее, если вы, Николай Павлович, усилите нас хотя бы тремя батальонами пехоты и конной батареей. По условиям местности мы не можем активно использовать кавалерию и, следовательно, Осман-паша оставит нашу демонстрацию без внимания. Между тем наличие пехоты и артиллерии заставит его оттянуть часть сил с других участков обороны.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
