– Ну если так… Тогда тебе надо подкрепить силы, старый товарищ.
Последовала небольшая пауза, я услышал, как скрипнула крышка сундука.
– Достань и мне чарку, – приказал сквайр. – Выпью за твое здоровье и за успех нашего дела.
До моего слуха донеслось негромкое побулькивание. Я знал, что объемистые карманы камзола сквайра Трелони всегда скрывают две плоские фляги, вместимостью не менее пинты каждая; сейчас содержимое одной из них пили за успех дела, результатом которого должна была стать моя смерть.
Как я ненавидел этих людей! Сильнее, чем Пью, Черного Пса и других злодеев, уничтоживших мой родной дом… Сквайр Трелони внушал мне особое отвращение своей жестокостью и двуличностью. Как замечательно он прикинулся, что считает мой трюк с координатами острова ловкой, но по сути безобидной проделкой… А сам ничего не забыл и не простил.
Они осушили свои чарки и сквайр сказал:
– Если не получится сегодня, я постараюсь обеспечить тебе удобный случай сразу по прибытии на остров. Судя по карте, там много высоких скал. Не сомневаюсь, что Хокинс решит по ним полазать, у этого юноши прямо-таки страсть лезть туда, куда не следует. Ты понимаешь, Том?
– Понимаю, сэр… Тогда можно будет пустить в ход нож, никто не будет искать его след на теле, измочаленном о камни.
Негодяй Редрут говорил спокойно и рассудительно, словно размышлял, как ему удобнее зарезать овцу или свинью.
– Лучше не рисковать, – возразил сквайр. – У Ливси острый глаз, хоть он и полный профан в медицине.
– Когда же, сэр, вы отдадите мне приказ насчет этого тонконогого стрекулиста? Я хочу своими руками сорвать с его головы парик и запихать ему в глотку до самого желудка! Нет сил видеть, как он изображает из себя ровню вам и прикидывается джентльменом!
– Всему свой срок, Том.
– Надеюсь, когда срок придет, вы не забудете про старого Редрута?
– Когда придет черед Ливси – он твой. Однако мне пора… Не пропусти возвращение Хокинса.
– Старый Редрут умеет ждать лису у норы по многу часов, и глупому лисенку обхитрить его не по уму.
– Если он пойдет палубой, а не переходом, не рискуй, могут увидеть вахтенные.
– Все будет сделано аккуратно и чисто, сэр.
– Я очень надеюсь на тебя, Том.
Дверь скрипнула дважды, отворившись и снова закрывшись. Убийца остался один, отделенный от меня двумя футами расстояния и тонкой перегородкой.
Медленно, осторожно я вылез из-под койки, стараясь ни единым звуком не выдать своего присутствия в каюте. Столь же осторожно присел на койку и задумался…
Что делать? Как спастись от гибели, спланированной с такой хладнокровной расчетливостью?
Открыто обратиться к доктору и капитану? Но если мое слово будет против слова сквайра – кому они поверят? Скорее всего не мне… В таком случае острова я не увижу и весь обратный путь проведу в трюме, закованный в кандалы. Или не весь – если Редрут решит, что никого не удивит смерть арестанта, решившего свести счеты с жизнью тем или иным способом.
Поговорить один на один с доктором, рассказать ему, что именно он избран в качестве следующей жертвы? Такой разговор сулил больше надежд на то, что меня выслушают до конца и мне поверят. Но как улучить момент для беседы наедине? Сквайр и доктор живут в одной каюте и почти не расстаются, а до острова меньше дня пути. К тому же остается возможность, что доктор сочтет мои слова клеветой и выдумкой – и тогда всё опять-таки закончится трюмом и кандалами. Я бы и сам, наверное, не поверил, если бы кто-то другой рассказал мне такие дикие вещи о сквайре.
С капитаном поговорить без свидетелей проще, после исчезновения мистера Эрроу он в одиночестве занимает свою каюту. Но… но жалованье капитану Смоллетту выплачивает сквайр Трелони – и этим все сказано. Про Джойса и Хантера говорить не приходится, даже если они не посвящены в зловещие планы своего хозяина, то ни словом, ни делом против него не выступят.
Последняя возможность – искать защиты у команды. Самовольно переселиться в кубрик, постоянно держаться рядом с матросами… Возможно, рассказать все Сильверу… Если кое-какие мои подозрения верны, то…
Тут мысли мои свернули на иной путь. Кажется, я понял, как можно заставить сквайра если не изменить, то хотя бы отложить преступные замыслы, направленные на меня и на доктора Ливси.
Моим обвинениям, выдвинутым против сквайра, никто не поверит, ни капитан, ни доктор? Хорошо. Я расскажу им такое, во что они поверят обязательно. И капитан, и доктор. И даже сквайр Трелони. А Редрут узнает, что маленький глупый лисенок умеет больно кусаться!
Едва в мыслях моих обозначилась узенькая и запутанная тропинка, ведущая к спасению, с палубы послышался громкий крик вахтенного:
– Земля-а-а!!!
Комментарий к реконструкции № 4
Внимательные читатели наверняка заметили, что в нашей реконструкции корма «Испаньолы» перепланирована несколько по-иному, чем описывает в своем мемуаре Хокинс.
Джим утверждает: «Мистер Эрроу и капитан устроились на палубе, в сходном тамбуре, который был так расширен с обеих сторон, что мог сойти за кормовую рубку. Он, конечно, был тесноват, но все же в нем поместилось два гамака».
Поверить в такое невозможно. Юнга Хокинс живет в отдельной каюте, а капитан судна ютится в тамбуре, то есть в проходном помещении, через которое шляются все, кому не лень? Да еще делит этот закуток с другим человеком? Первый после Бога – в тамбуре?!
Не бывает. Характер капитана Смоллетта обрисован неплохо и чувство собственного достоинства этому джентльмену очень даже присуще. Если бы Смоллетту стали навязывать такое унизительное обиталище – взял бы расчет и покинул «Испаньолу». Ищите, дескать, другого капитана, согласного ночевать хоть в бочке из-под яблок.
Но как бы ни была заново разделена на каюты кормовая часть «Испаньолы», суть нашей реконструкции это не меняет: перегородки временные, состряпаны на скорую руку, и при определенных условиях вполне можно подслушать разговор, происходящий в соседнем помещении. Такой вариант выглядит более логичным, чем мифическая бочка с мифическими яблоками.
И Хокинс в самом деле с трудом засыпал, даже находясь в состоянии крайнего утомления. Его, например, крайне раздражал чужой храп. Он и сам признается: «Я терпеть не могу храпа; меня мучат люди, которые храпят во сне». Оказавшись в блокгаузе после тяжелого, наполненного событиями дня, он ложится, но засыпает далеко не сразу: «Я смертельно устал. Долго ворочался я, перед тем как заснуть, но потом спал как убитый».
Что же касается содержания подслушанного разговора, то мало чем подтвержденная догадка всего одна и касается давних отношений, существовавших между матерью Хокинса и Томом Редрутом. На самом деле у старого Редрута могли быть и другие причины для неприязни к Джиму, переходящей в самую натуральную ненависть. Может, егерь подслушал у дверей, как ловко Хокинс обдурил Трелони с координатами острова, – и возненавидел Джима именно вследствие этого.
