Миллисент окинула взглядом его четкий профиль.
– Воистину, сэр. А ведь когда мы встретились в первый раз, вы попытались убедить меня, будто все, что я о вас слышала, неправда.
– Так оно и есть. По крайней мере далеко не все правда, – поправился он. – Да и то все это в прошлом. С тех пор как я встретил вас, я пытаюсь измениться.
– Господи! Мне трудно поверить, что это так. – Она вздохнула и снисходительно покачала головой. – Вряд ли когда-то вы были хуже, чем теперь. Это просто невозможно.
– Постыдный факт, но факт. Однако не лучше ли будет оставить разговоры о моей растраченной молодости?
– Пожалуй, это неплохая мысль.
– Для разнообразия давайте поговорим о вас.
«Нет, не нужно».
Миллисент повернулась к нему. Глаза у Чандлера такие ясные, такие синие, и смотрели они прямо на нее.
– Обо мне?
Он слегка улыбнулся.
– Да.
– Это плохая мысль.
В его взгляде было что-то вызывающее, и он смотрел на нее не отрываясь.
– А по-моему, хорошая. Мне кажется, что уже пора.
– Вы многое знаете, – попыталась уклониться она.
– Но недостаточно.
Миллисент отвернулась от него и замолчала. Как жаль, что она не может сказать ему правду.
Ей бы очень хотелось рассказать ему о себе все, чтобы между ними не было никаких тайн. Ни в ее семье, ни в ее детстве не было ничего такого, что она должна была бы скрывать от Чандлера, если бы не тетка. Но как можно рассказать ему все о себе? Если он узнает, как зовут ее отца, будет всего лишь делом времени узнать, что она племянница леди Беатрисы.
А Миллисент знала, как боится тетка разоблачений и утраты рабогы. Миллисент не могла допустить, чтобы Чандлер получил хотя бы обрывки сведений, которые приведут его к дверям лорда Труфитта.
– Расскажите о вашей семье, Миллисент. Кем был ваш отец – помимо того, что он был мужем вашей матери?
– Лицо, которое наняло меня, считает, что будет лучше, если никто обо мне ничего не узнает. По многим причинам, которые я не могу раскрывать, я должна оставить все как есть.
Чандлер кивнул знакомому, потом помахал рукой какому-то своему другу в военной форме, который проехал мимо них верхом, и снова повернулся к Миллисент.
– Вы приводите серьезный довод.
– Не ради себя. Существуют другие люди, с которыми я должна считаться.
– А вы знаете, что говорят о вас в Лондоне?
Миллисент посмотрела на него и рассмеялась тихо и шаловливо. У нее не оставалось никаких сомнений, что Чандлер Прествик, граф Данрейвен, пленил ее. Если бы только она могла позволить себе полностью отдаться его обаянию! Если бы только она не работала для своей тетки! Если бы только он не был повесой! Ах, если бы только не возникало такого количества «если бы», когда речь заходит о Чандлере!
– Конечно, я знаю, что обо мне говорят. Разве могла бы я заниматься такой работой, если бы не знала этого? Меня считают бедной молодой девушкой из деревни, чья матушка прибегла к старинному знакомству, чтобы дочь могла провести сезон в Лондоне, получив возможность сделать хорошую партию. Я нарисовала правильную картину?
– Вы хорошо осведомлены.
– Это нетрудно.
Миллисент медленно вертела в пальцах ручку зонтика, разглядывая людей и дома, мимо которых они проезжали. Как можно было не наслаждаться этим чудесным солнечным днем, сидя в экипаже рядом с Чандлером?
– А что вы думаете о том, что говорят обо мне? Как вам кажется, правда ли это? – спросила Миллисент, и в голосе ее прозвучало скрытое кокетство.
Чандлер посмотрел на нее со смешанным выражением восхищения и настороженности.
– Я думаю, что вы можете выйти замуж только по любви, а вовсе не потому, что это хорошая партия.
Она опять засмеялась, более свободно, чем прежде.
– Вы всегда умеете сказать именно то, что хочет услышать женщина, милорд. У вас, вероятно, был прекрасный учитель.
– Моим учителем был опыт. Ну и как, я прав насчет вас?
– Совершенно правы. Я отказывалась от предложений, поскольку не испытывала любви к тем, кто мне их делал.
Чандлер повернулся к ней:
– Не один раз, как я понял?
– Хм, – ответила она, не уточняя, что отказала три раза.
– Я это запомню.
Некоторое время они ехали молча, прислушиваясь только к шуму оживленных улиц, скрипу колес и фырканью лошадей.
Затем Чандлер сказал:
– Можете не называть имен, но расскажите мне о вашей семье.
Он не собирался заканчивать этот разговор, она же не собиралась его продолжать. Устоять перед его поцелуями было невозможно, но что касается этой темы, здесь она должна быть тверда. Миллисент не могла ставить под угрозу источник теткиных доходов.
– Она вполне респектабельна.
– Я так понимаю, что, как бы я ни нажимал на вас, большего я не услышу?
– Анонимность очень важна для того, чем я занимаюсь. Я отношусь к этому очень серьезно и прошу вас отнестись так же.
– Ладно. Пока я примирюсь с этим, но не знаю, надолго ли меня хватит.
Последние слова он скорее пробормотал, чем произнес, и внезапно Миллисент подумала: не следует ли считать это предупреждением?
Чандлер направил лошадей в западные ворота, а потом по аллее, которая ведет к Серпентайну. Их экипаж оказался позади красивой кареты, которой правил одетый в ливрею кучер. Запряжена карета была парой холеных гнедых. Зеленые лужайки парка заполняли прекрасно одетые джентльмены и модные дамы. Те, кто хотел все разглядеть и быть увиденным, прогуливались по просторному парку, остальные ехали либо верхом, либо в экипажах.
Чандлер отправился в парк только потому, что знал, как леди любят это. И снова поймал себя на том, что сам он предпочел бы ехать верхом по сельской местности в одном из своих поместий, а не по шумному Гайд-парку.
Движение в веренице экипажей было слишком плотным, и Чандлер предложил:
– Давайте остановимся вон там и пройдемся.
– С удовольствием, – кивнула Миллисент.
Как только грум принял лошадей, Чандлер спрыгнул на землю и подал руку Миллисент. Он заметил в ее глазах неуверенность. Тревожилась ли она насчет того, как он станет вести себя? Или ее беспокоил тот день, когда он не примет никаких «нет» в ответ на вопрос о ее семье? Ну что ж! Все правильно. Недолго он еще будет терпеть ее отговорки.
Ему хотелось обхватить руками тонкую талию Миллисент, чтобы опустить свою спутницу на землю, но Чандлер сдержался и только взял ее за руку и помог встать на ступеньку. Он не помнил, когда в последний раз – да и было ли такое вообще – ему так нравилось быть с женщиной; не помнил, когда с таким нетерпением предвкушал подобную поездку.
Миллисент была соблазнительна, весела, умна и слишком уверена в себе. В каждом ее движении было притягательное изящество, в каждой улыбке, обращенной к нему, – обещание.
