Фафхрд дрался осторожно, опасаясь ударов сверху, соразмеряя собственные выпады с качкой галеры. Отразив сокрушительный прямой удар, он еле успел парировать неожиданный режущий выпад обратной стороной того же меча. В его лицо то и дело били пары винного перегара. Кто-то взметнул весло. Словно чудовищное копье, оно легло между Фафхрдом и его двумя соперниками, оперевшись другим концом на стойку с мечами. Фафхрд успел заметить крысиное лицо с глазами-бусинками, взиравшими на него из тьмы под палубой полуюта. Один из противников, широко замахнувшись, не удержался и рухнул. Другой отступил, готовясь к броску. Но меч его замер в воздухе, глаза глядели за спину Фафхрда, словно обнаружив нового врага. Гребень громадного вала обрушился на северянина, скрыв его из вида.
Вода тяжело придавила плечи Фафхрда, и, чтобы не упасть, он уцепился за доски полуюта. Палуба накренилась. И тут вода хлынула через весельные люки и с другой стороны. В смятении он понял, что галера попала во впадину между валами и приняла воду с обоих бортов. Такого она выдержать не могла — не так была построена. Прямо перед новым уже загибавшимся гребнем он вспрыгнул на полуют и всей своей силой навалился на рулевое весло в помощь изнемогающему одинокому рулевому. Вместе они тянули громадное весло, казалось, увязшее в камне. Дюйм за дюймом отвоевывали они. Тем не менее казалось, галера обречена.
И тут что-то — стих ли на мгновение ветер, удачно ли ударили веслами передние гребцы — решило дело. С трудом, медленно, как полузатопленная баржа, галера повернулась и стала разворачиваться на верный курс. Фафхрд и рулевой отчаянно сопротивлялись, удерживая каждый отвоеванный фут. И лишь когда галера вновь правильно развернулась по ветру, они поглядели наверх. В грудь Фафхрда были направлены два меча. Прикинув шансы, он не стал шевелиться.
Трудно было представить, но в залитом водой корабле сохранился огонь — один из мечников держал в руке потрескивавший смолистый факел. В свете его Фафхрд увидел, что его окружают северяне, похожие на него самого. Громадные, ширококостные люди, светловолосые настолько, что, казалось, у них не было бровей. На всех была кожаная броня с нашитыми пластинами из металла и плотно облегающие голову металлические шлемы. На лицах застыло нечто среднее между оскалом и ухмылкой. Снова запахло винным перегаром. Он поглядел вперед. Трое гребцов возились с ведром и ручной помпой.
К полуюту широким шагом кто-то приближался; золото, драгоценности и уверенный вид говорили, что это предводитель. Гибко как кошка он вспрыгнул вверх по короткой лестнице. Он казался моложе прочих, и черты лица его были почти изящны. Тонкие волосы, шелковистые и ’светлые, влажно липли к щекам. Но в плотно сжатых, улыбающихся губах угадывалась рысья жестокость, а голубые самоцветы глаз блестели безумием. Лицо Фафхрда окаменело. Его беспокоило одно: почему посреди всей суеты и смуты не было ни воплей, ни криков, ни зычных приказов. Вступив на борт, он не услышал ни слова.
Молодой вождь — улыбка его стала чуть шире — указал на гребную палубу.
Тогда Фафхрд нарушил молчание и голосом, казавшимся здесь неестественным и хриплым, прогудел:
— Чего вы хотите? Учтите, я спас ваш корабль.
Он напрягся, не без удовлетворения заметив, что рулевой оставался с ним рядом, словно общее дело как-то связало их. Улыбка оставила лицо вождя. Приложив палец к губам, он нетерпеливо повторил свой жест. На этот раз Фафхрд понял — ему следовало занять место гребца, которого он выбросил за борт. Оставалось только признать ехидную справедливость распоряжения. Он понимал, что теперь его ждет либо быстрая смерть, если он возобновит бой в невыгодной для него обстановке, либо медленная — если он бросится за борт в безумной надежде отыскать шлюп в бушующей и воющей тьме. Руки с мечами напряглись. Он коротко кивнул головой и поднялся. По крайней мере он был среди собственного народа.
При первом же соприкосновении лопасти его весла с тяжелыми дыбящимися волнами новое чувство охватило Фафхрда — вовсе не чуждое ему. Он словно стал частью корабля, и общая цель стала и его целью, какова бы она ни была. Такова вековая привычка гребца, а когда мускулы его разогрелись, а нервы привыкли к ритму, он стал украдкой оглядываться на окружавших его мужей так, словно знал их, словно пытался проникнуть в мысли, скрытые за суровыми сосредоточенными лицами.
Нечто закутанное во многие складки ветхой ткани вывалилось из небольшой каюты сзади под полуютом, рука с кожаной фляжкой протянулась из этого нуля ко рту сидевшего напротив гребца. Странное существо это казалось абсурдно приземистым среди высоких мужчин. Когда незнакомец обернулся, Фафхрд узнал глаза-бусинки, что уже видел: под тяжелым капюшоном оказалось тонкое, морщинистое, охряное лицо старого мингола.
— Значит, ты и есть новичок, — насмешливо проскрипел мингол, — мне понравилось, как ты держишь меч. А теперь пей, потому что Лавас Лаерк может решить принести тебя в жертву морским богам еще до рассвета. Но помни, нельзя пролить ни капли.
Фафхрд жадно втянул жидкость и едва не закашлялся, когда крепкое вино хлынуло ему в глотку. Мингол быстро отвел флягу.
— Теперь ты знаешь, чем Лавас Лаерк кормит своих гребцов. В этом мире и в соседнем едва ли найдутся еще экипажи, что гребут на вине. — Он хихикнул и добавил: — Ты удивляешься, почему я говорю громко? Ну, юный Лавас Лаерк может требовать, чтобы все его люди хранили обет молчания, но ко мне это не относится — ведь я просто раб. И я приглядываю за огнем — ты видел, сколь тщательно, — подаю вино и готовлю мясо, а еще произношу заклинания на благо всего корабля. Но кое-чего не только Лавас Лаерк — никто из людей или демонов не вправе требовать от меня.
— Но что же Лавас Лаерк…
Морщинистая ладонь мингола закрыла рот Фафхрда, остановив шепот!
— Шш! Разве тебе не дорога жизнь? Помни, ты теперь дружинник Лаваса Лаерка. Но я объясню тебе все, что положено знать. — Он уселся рядом с Фафхрдом на мокрую скамью, заваленную грудой черных, невесть кем забытых лохмотьев. — Лавас Лаерк поклялся разорить берега далекой Симоргии, и он и его люди дали обет молчания, пока перед ними не покажутся ее прибрежные скалы. Шш! Шш! Я знаю, многие говорят, что Симоргия навеки скрылась под волнами, говорят еще, что этой земли никогда не было. Но Лавас Лаерк поклялся великой клятвой перед своей матерью, которую ненавидит еще пуще, чем собственных друзей… Он убил человека, усомнившегося в его правоте. Так что мы ищем Симоргию, пусть в этих краях можно будет грабить лишь рыб и обирать мантии устриц. Откинься назад, не наваливайся так на весло, и я поведаю тебе секрет, в котором нет секрета, а еще — сделаю пророчество, далекое от пророчества. — Он наклонился поближе. — Лавас Лаерк ненавидит трезвых мужчин. Он верит, и вполне справедливо, что лишь пьяный может быть хоть на каплю подобным ему. Сегодня экипаж будет хорошо грести, хотя прошел уже день с тех пор, как им давали мясо. Сегодня вино позволит им увидеть тусклые отблески тех видений, что всегда открыты глазам Лаваса Лаерка. Но наутро спины их будут ныть, животы болеть, а головы — разламываться на части. И тогда начнется мятеж, и Лаваса Лаерка не спасет даже его безумие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
