Краудер ощутил приступ усталости и раздражения. Черт бы побрал этих людей! Ему хотелось лишь одного — уйти отсюда и снова оказаться среди чужаков. Люди в нерешительности смотрели на анатома. Харриет отпустила руку сестры и поднялась.
— А мой разум, господин Бриджес? Какие прошлые события затуманили мой разум? Я видела те же отметины, что и господин Краудер. — Она почувствовала, что ее лицо заливается румянцем. — К тому же, сэр, я полагаю, это подло — заставлять человека публично сознаваться в собственных трагедиях. Если господин Краудер пожелал оставить свое прошлое в тайне… — она умолкла. — Что ж, он обладает таким же правом на секреты, как и любой другой свободнорожденный англичанин!
Зал взорвался одобрительным шумом, и этот звук продолжал нарастать. Теперь даже сквайр собственным телом ощущал его давление; он начал осматриваться, слишком поздно осознав, что, возможно, неверно разыграл эту игру.
Майклс устроился поудобнее, опершись спиной о стену, и слабо улыбнулся.
— Идите и снова взгляните на сиделку!
Краешком глаза Харриет увидела, как Ханна приложила руки ко рту.
— Правосудия! Именем короля! — закричали другие.
Коронер безнадежно махнул рукой, пытаясь перекричать шум:
— Будьте любезны! Будьте любезны! Пожалуйста, займите свои места! — Он повернулся туда, где сидел Хью. — Господин Торнли, я полагаю, вы присутствовали при обнаружении тела. Видели ли вы эти отметины?
Народ тут же снова умолк. Казалось, каждый присутствующий в зале вобрал в легкие воздух и задержал его там, ожидая слов Торнли. Хью не стал подниматься со своего места и заговорил, будто бы обращаясь к своим сапогам.
— Да, я отрезал петлю и снял ее. Не могу утверждать, что на сиделке были следы от веревки. Но я видел отметины, совершенно верно.
Охнув, толпа разразилась криками. Побелев, сквайр развернулся на каблуках и стремительно вышел из зала. Крики усилились, но, помимо них, по залу начало распространяться тихое шипение. Уикстид прикрыл рот рукой — так делает человек, желающий скрыть смешок. Коронер затрепетал; его голос дрожал и срывался.
— Это недопустимо! Я не в силах управлять судом в таких условиях! Заседание откладывается. Я вернусь через неделю.
— Не стоит беспокоиться, подхалим, — послышался голос из дальней части зала.
Коронер собрал свои бумаги и поспешно выбежал из таверны вслед за сквайром, оставив разинувших рты присяжных безо всяких указаний. Рейчел почувствовала, что кто-то тянет ее за рукав, и перевела взгляд на бледное лицо маленького Джека.
— А разве я не буду свидетельствовать? Господин Торнли сказал, я должен свидетельствовать.
Рейчел услышала, как стоявший вокруг народ зашевелился и зароптал.
— Нет, Джек. Думаю, не сегодня.
IV. 8
— Что ж, это было увлекательно, — сухо заметила Рейчел, когда зал начал пустеть.
Харриет погладила ее по руке, а затем, обернувшись, бросила немного нервный взгляд на Краудера. Теперь, когда пыл улетучился, анатом казался серым и выглядел старше, чем когда бы то ни было. Он слегка наклонил голову, обхватив рукоять трости. Это было изящное изделие — тяжелая, из черного дерева, с круглым набалдашником из кованого серебра, теперь наполовину скрытым под пальцами Краудера.
— Раньше я никогда не видела при вас этой трости.
Анатом не смотрел на Харриет.
— У меня деликатный возраст, госпожа Уэстерман. Всего одна ночь без отдыха способна сделать из меня старика.
— Вы не настолько уж и стары.
В ее голосе мелькнула улыбка; анатом поднял глаза, и Харриет с участием посмотрела в его бесстрастное измученное лицо.
— В самом деле, мадам? Я очень рад, что вы так считаете.
Его тон был довольно враждебным, так что Харриет даже вспыхнула и отвела взгляд, однако, прежде чем прозвучали следующие слова, в зал быстрыми шагами вошел Майклс и проговорил:
— Его принудили. Он только что взял под стражу Хью за убийство Джошуа Картрайта.
Рейчел поднесла руку к лицу, а Харриет быстро поднялась.
— Здесь? Сейчас?
Майклс кивнул.
— Сквайр сказал, что он выслушал показания викария и Ханны, пусть даже пока это было сделано неофициально, и велел Хью оставаться дома. Вероятно, понадеявшись, что тот пустит пулю себе в лоб и уволит нас от суда. Насколько я знаю Торнли, он и так мог бы это сделать. Виновен или нет.
Краудер по-прежнему не сменил позы, однако заговорил:
— Возможно, так оно и будет.
Харриет ощутила, как кровь поднимается к самому ее горлу, и резко обратилась к анатому.
— Неужели? Вероятно, сквайр был прав, и ваше тайное прошлое… — она сделала такой явный акцент на слове «тайное», что Краудер поморщился, — превратило вас в любителя однозначных финалов. Я удивлена, что исследования привели вас туда, куда привели, коли вы цените ясность превыше истины. — Внезапно госпожа Уэстерман почувствовала жестокость собственных слов и прикрыла глаза рукой. — Это неправильно. Нам нужно обдумать дальнейшие действия, и как можно скорее. Прошу вас, пойдемте туда, где можно говорить свободно.
Харриет заметила, что кожа вокруг рта анатома приобрела сероватый оттенок. Тревога, которую госпожа Уэстреман отвергла в то же мгновение, несмотря на доверие и дружеские отношения, существовавшие между ними, пощипывала лицо, сообщая ей жар и раздражение. Харриет ощутила, что к глазам подступают слезы.
— Ах, как вы можете просто так сидеть там?
Краудер не взглянул на нее, лишь пошевелил тонкими сжатыми губами.
— Кажется, госпожа Уэстерман, вы и здесь способны говорить достаточно свободно.
Харриет прикусила губу, и слова изменили ей. Поэтому она наградила Краудера долгим взглядом, повернулась и со стоном, который мог выражать и разочарование, и горе, поднялась, чтобы выйти из комнаты, — она крайне нуждалась в движении и просто не могла сопротивляться порыву. Рейчел поднялась, чтобы последовать за сестрой, потом замешкалась и вздохнула.
— Господин Краудер, я не думаю, что господин Торнли в ответе хотя бы за одну из этих смертей. Вы сами выдвигали иные планы действий…
Краудер встретился с ней взглядом своих полуоткрытых глаз; губы его изогнулись в усмешке.
— Вероятно, уединение добавило причудливости моему воображению.
Девушка продолжала смотреть на анатома.
— Помогите нам, прошу вас.
Краудер снова обратил взор на скопление серебряных фруктов и лоз, которым, собственно, и был набалдашник трости, и задумался: какие боги побудили его сегодня взять ее с собой? Эта трость — единственная из всех его вещей — когда-то принадлежала отцу Краудера. Рейчел тоже подождала с минуту, пристально глядя на точеный профиль анатома, а потом, поняв, что и ей не суждено получить ответ, развернулась и последовала за сестрой; ее шаги казались более размеренными, а плечи поникли. Держа руки перед собой, Майклс растопырил пальцы одной и выковырял что-то застрявшее под ногтем левого большого пальца.
— Ужасные создания, верно, господин Краудер? Другие люди…
Анатом поднялся и вышел, ступая широкими равномерными шагами. Мужчины и женщины, ведшие на улице разнообразные беседы, умолкли и поглядели на него. Он двинулся дальше.
Грейвс удивился, обнаружив, что они почти приблизились к Лестерским полям.[27] Он не знал наверняка, по-прежнему ли господин Чейз нуждается в спутнике, поскольку отец семейства уже набрал свой привычный суровый темп; однако юноша все еще обдумывал неоконченную историю Александра и надеялся узнать подробности, несмотря на уверения Чейза о том, что ему больше нечего сказать.
Они свернули на открытое пространство полей и тут же оказались прижатыми к стене одного из строений — прямо перед ними по направлению к улице Чаринг-кросс, улюлюкая, неслись люди с обезумевшими глазами; они гнали перед собой испуганную корову. К голове животного кто-то привязал синюю кокарду, еще одна болталась на хвосте несчастного создания. Похоже, из коровы на время сделали символ. Искаженные лица погонявших и бивших ее по бокам мужчин чуть не лопались от ликования, а суженные глаза блестели. Какой-то человек стегнул корову по крестцу, она испуганно замычала и, пошатываясь, двинулась вперед.
— Доло-о-ой папи-и-и-истов! — заорал мужчина; его ликующие товарищи, обнявшись, подхватили этот крик и погнали несчастное животное дальше.
Грейвс вспомнил чертей в аду, изображенных на фресках отцовской церкви. Некоторые из них оказались слишком непристойными для становящегося все более утонченным Божьего дома и были закрашены, однако в детстве его завораживали оставшиеся изображения — маленькие темные фигурки чертей с широкими улыбками, истязающих бледные обнаженные тела грешников. Юноше показалось, будто он снова видит их — в закоптелых лицах протестантских воинов, одетых в лохмотья, в том восторге, который приносят им публичные насилие и святотатство. На мгновение его переполнил детский страх. Затем он услышал потрясенный вздох господина Чейза.
