довольно хорошо, и в нем должно быть ровно столько воздуха, чтобы сделать его достаточно плавучим, чтобы не застрять в грязи или песке на дне. Значит, его перемещает подводное течение.»
К этому времени подошли остальные. Мэй спросила: «Ты хочешь сказать, что это проходит?»
«Это верно», - сказал Виктор.
Келп почувствовал, что Дортмундер смотрит на него, но не подал виду. Вместо этого он продолжал смотреть в воду.
Мама Марча спросила: «Куда это ты направляешься?»
«Франция», - сказал Дортмундер.
Герман сказал: «Ты хочешь сказать, что все пропало навсегда? После всей этой работы?»
«Ну, мы все равно получили часть денег», - сказал Келп и снова огляделся с болезненной улыбкой на лице. Но Дортмундер уже уходил по пирсу в сторону берега. Один за другим остальные последовали за ним, а вокруг лил дождь.
31
«Двадцать три тысячи восемьсот двадцать долларов», - сказал Дортмундер и чихнул.
Они все были в квартире, его и Мэй. Все переоделись, причем Мэй и мама Марча были в одежде, принадлежащей Мэй, а все пятеро мужчин — в одежде Дортмундера. Кроме того, все они чихали, и Мэй заварила много чая с добавлением виски.
«Двадцать три, почти двадцать четыре тысячи», - бодро сказал Келп. «Могло быть и хуже».
«Да», - сказал Дортмундер. «Это могли быть деньги Конфедерации».
Марч чихнул и спросил: «Сколько это стоит за штуку?»
Дортмундер сказал: «Сначала мы расплачиваемся с финансистом. Получается восемь тысяч, остается пятнадцать тысяч восемьсот двадцать. Делим на семь, получается две тысячи двести шестьдесят баксов за штуку».
Марч скривился, как будто от чего-то дурно пахло. «Две тысячи долларов? Это все?»
Мама Германа и Марча одновременно чихнула.
«Мы потратим больше на медицинские счета», - сказал Дортмундер.
Виктор сказал: «Тем не менее, мы выполнили работу, вы должны это признать. Вы не можете назвать это провалом».
«Я могу, если захочу», - сказал Дортмундер.
«Выпей еще чаю», - сказала Мэй.
Келп чихнул.
«Две тысячи долларов», - сказал Герман и высморкался. «Я столько пролил».
Они все были в гостиной, сидели вокруг денег, обугленных купюр, мокрых купюр и хороших купюр, сложенных разными стопками на кофейном столике. В квартире было тепло и сухо, но из спальни доносился запах мокрой одежды и катастрофы.
Мама Марча вздохнула. «Мне придется снова начать носить этот бандаж», - сказала она.
«Ты его потеряла», - обвиняющим тоном сказал ей сын. «Ты оставила его в банке».
«Значит, мы купим новый».
«Еще один расход».
«Что ж,» - сказал Келп, — я думаю, мы можем с таким же успехом разделить добычу и разойтись по домам».
«Делим добычу», - эхом повторил Дортмундер и посмотрел на бумагу на кофейном столике. «У тебя есть глазная пипетка?»
«Все не так уж плохо», - сказал Келп. «Мы вышли из этого не с пустыми руками».
Виктор поднялся на ноги, потянулся и сказал: «Я полагаю, это было бы больше похоже на празднование, если бы мы получили остальные деньги».
Дортмундер кивнул. «Можно и так сказать».
Они разделили наличные и ушли, каждый пообещав вернуть одолженную одежду и забрать свою. Предоставленные сами себе, Дортмундер и Мэй сидели на диване и смотрели на четыре тысячи пятьсот двадцать долларов, оставшиеся на кофейном столике. Они вздохнули. Дортмундер сказал: «Что ж, должен признать, это дало мне пищу для размышлений».
«Самое худшее в простуде, — сказала Мэй, — это то, какой вкус она придает сигаретам». Она вынула уголек из уголка рта и бросила его в пепельницу, но новую зажигать не стала. «Хочешь еще чаю?»
«У меня еще есть немного». Он отхлебнул чая и нахмурился. «Каково процентное содержание чая и виски в этой штуке?»
«Примерно пополам».
Он отпил еще немного. Теплый пар вился вокруг его ноздрей. «Тебе лучше заварить еще одну кастрюлю», - сказал он.
Она кивнула, начиная улыбаться. «Верно», - сказала она.
32
«Это на острове», - сказал капитан Димер. «Это где-то на этом чертовом острове».
«Да, сэр», - еле слышно ответил лейтенант Хепплуайт.
«И я собираюсь это найти».
«Да, сэр».
Они были вдвоем в патрульной машине без опознавательных знаков, черном «Форде», оснащенном радио. Капитан был за рулем, а лейтенант рядом с ним. Капитан сгорбился за рулем, его глаза постоянно двигались, пока он ездил взад-вперед, вверх-вниз и по всему Лонг-Айленду.
Взгляд лейтенанта, стоявшего рядом с ним, был расфокусирован. Он ничего не искал и ни на что не смотрел, а еще раз репетировал речь, которую никогда не произнесет перед капитаном. В своей последней форме он гласил: «Капитан, прошло три недели. Вы посылаете участок ко всем чертям, вы стали одержимы этим пропавшим банком, все, что вы делаете, это проводите все светлое время суток, семь дней в неделю, разъезжая по округе в поисках этого банка. Он исчез, капитан, этот банк исчез, и мы никогда его не найдем.
«Но, капитан, даже если вы одержимы и не можете избавиться от своей одержимости, я — нет. Ты отстранил меня от ночного дежурства, а я любил ночные дежурства, мне нравилось быть человеком за столом ночью в участке. Но вы посадили этого идиота Шлюмгарда на мое место, и Шлюмгард не понимает, что, черт возьми, он делает, и моральный дух летит к чертям. Если я когда-нибудь вернусь на свою работу, Шлюмгард сведет на нет все, что я пытался сделать.
«Но дело в том, капитан, что прошло три недели. Полиция Нью-Йорка прекратила сотрудничество через четыре дня, что означает, что банк мог быть выведен из-под нашей юрисдикции в любое время за последние две с половиной недели, а это значит, что к настоящему времени он мог находиться в любой точке мира. Я знаю вашу теорию, капитан, что банк был спрятан где-то в ту первую ночь, что мошенники опустошили сейф в первые день или два и ушли, просто оставив его там, но даже если вы правы, какой от этого прок? Если они спрятали его так хорошо, что мы не смогли найти его в первые несколько дней, когда поисковые группы прочесали весь остров, то двое из нас не найдут его, разъезжая на машине три недели спустя.
«Вот почему, капитан, я чувствую, что
