выразил работавший с ним Берлине Г. К. Мукерджи: «Мы не одобряли национал — социализма, и никто из нас не чувствовал к нему тяги. И всё же… мы могли достичь рабочей формулы, по которой можно было посвятить все своё время и энергию чисто индийской работе и не иметь ничего общего с деятельностью страны проживания или сё политической идеологией»[409].
Почему коллаборационизм бирманского лидера Аун Сана на Западе затушёвывают, а Боса, напротив, выпячивают? Потому что Аун Сан в ходе войны успел политически перестроиться и поддержать державы — победительницы. Так после Первой мировой войны Антанта «забыла», что польский националист Юзеф Пилсудский (1867–1935) воевал на стороне Австро — Венгрии и Германии, не педалируют и сотрудничество с японскими оккупантами первого президента Индонезии (1945–1967) Сукарно. Принципиальность Боса «обеспечила» ему клеймо коллаборациониста. Кроме того, Аун Сан и Сукарно были безальтернативными лидерами своих стран, власть к ним перешла, можно сказать, автоматически. На автоматическую передачу власти в Индии у британцев тоже имелся кандидат, в годы войны он из страны никуда не уезжал. Предвзятость историографии ещё более очевидна в отношении вьетнамского лидера — коммуниста Хо Ши Мина (1890–1969), который коллаборационистом не был, а напротив, с оккупантами лишь боролся.
Всё сказанное помогает понять мотивы Боса: «Хотя интересы Бхарат Мата (Матери Индии. — К. Ф.) всегда оставались для него высшим арбитром, он постоянно отдавал себе отчёт в том, что делает и куда едет. Например, Бос сознавал опасности нацизма, и его анализ движения Гитлера был много проницательнее, чем у некоторых видных противников нацизма. Вместе с тем Бос считал, что порабощённая Индия не может позволить себе роскошь выбирать друзей: ей придётся довольствоваться тем, что предлагают. Это, безусловно, помешало Босу разглядеть тот факт, что нацизм стал бы для Индии ещё худшим бичом, чем британский Радж, и от прагматизма Боса в самом деле оставался всего шаг до оппортунизма» [410]. Хотя шага этого он всё — таки не сделал.
Если расставлять точки над i, выбор Босом внешнеполитических союзников всё равно представляется ошибочным и близоруким. Руководствуясь благом Родины, он поступал принципиально — но принципиальность завела его не туда. Причины этого — справедливо отмечаемые исследователями эклектизм социально — политических воззрений Боса и нетерпеливость как черта характера. «Эклектизм облекался у него в жёсткую форму крайнего национализма, который был центром всех его устремлений и толкал его на острую грань политической эквилибристики»[411]. Отчасти верной представляется и критика Боса в историографии как склонного «к импульсивным, резким, не продуманным до конца политическим жестам»[412]. В совокупности это и привело к политической всеядности. Вместе с тем причины выбора Босом союзников в годы войны необходимо понимать до конца, что, к сожалению, делают далеко не все, прежде всего на Западе. «Можно осуждать Боса за избранную им стратегически ошибочную тактику сотрудничества со странами “оси”, отвергать способ освобождения страны, который он избрал, но нельзя зачеркнуть энтузиазм сотен тысяч индийцев, взрыв патриотических чувств, побудивших их со всей искренностью откликнуться на призыв Боса»[413].
Ил. 13. Бос в Берлине (1941).
Каким же оказалось наследие Боса в Индии после известия о его гибели? Действительно ли он потерпел полный крах? События быстро показали, что его скорбный труд не пропал.
Когда в сентябре 1945 г. британцы вернулись в Сингапур, ИНА сложила оружие: сопротивляться дальше было бессмысленно. Однако капитуляции британцам было недостаточно, они решили устроить над ИНА показательный судебный процесс, чтобы не повадно было поднимать руку на Британскую империю. Суд мыслился как идейная казнь движения Боса, по сути, как некий аналог Нюрнбергского и Токийского трибуналов. С точки зрения имперской безопасности затея была грамотной — осудить саму идею вооруженного сопротивления колониального народа. Ведь ослабил же Коммунистическую партию Индии судебный процесс 1929–1933 гг. над её руководством в Мератхе (Соединённые провинции). Сейчас задачу облегчало сотрудничество антиколониальной силы с агрессивной державой, которая запятнала себя военными преступлениями во многих странах.
Тысячи пленных солдат и офицеров ИНА были привезены в Индию и заключены в Красном форте Дели — «Кремле» былой Могольской империи: рвались сюда («Вперёд на Дели!») — получите. Из Европы к ним добавили сдавшихся американцам военнослужащих Индийского легиона. Однако пленных поделили на три категории — «белых» (вступившие в ИНА с намерением через плен вернуться к британцам), «серых» (якобы просто обманутые Босом и японцами) и «чёрных» (преданные своему делу, в глазах британцев — безнадёжные фанатики). Первых власти собирались вернуть на прежние должности в англо — индийской армии, вторых — судить, уволить из армии, но освободить, а вот третьих — сурово наказать[414].
Правительство Индии не было уверено, что такой судебный процесс нужен: уж слишком неоднозначно относились к ИНА в стране. Однако на суде настоял главнокомандующий англо — индийской армией фельдмаршал сэр Клод Окинлек. Первыми обвиняемыми были выбраны три наиболее виновных, по его мнению, старших офицера — командир дивизии генерал — майор Шах Наваз Хан и командиры полков полковники Прем Кумар Сехгал и Гурбахш Сингх Дхиллон. Обвинениями были измена королю — императору, т. е. вооружённый мятеж, и пытки и убийства, которые якобы применялись как методы вербовки в ИНА.
Военный суд начался 5 ноября 1945 г. и проходил там же, в Красном форте. Как Бос устроил в 1943 г. парад у гробницы Бахадур — шаха в Рангуне, чтобы подстегнуть националистические настроения, так и британцы намеревались задействовать историческую память индийцев, но с обратной целью — чтобы эти настроения подавить. Замысел состоял в том, чтобы с помощью показательного суда десакрализовать Красный форт, «отсоединить» его от национальной гордости Индии и связать с национальным унижением. Прецедент имелся: в 1858 г. британцы намеренно судили Бахадур — шаха здесь же, в его дворце, за то, что не помешал мятежным сипаям провозгласить себя правителем Индии (правда, юридически он им уже являлся) и служил им знаменем восстания.
В историографии нередко пишут, что мусульманина, индуиста и сикха — по представителю от каждой из крупнейших религиозных общин Индии — британцы выбрали в качестве подсудимых бездумно и произвольно. В действительности они сделали такой выбор сознательно: хотели избежать обвинений в дискриминации какой — то одной общины. Другое дело, что не просчитали последствий. По мнению историков, сам Бос не мог бы придумать лучше: этот выбор обернулся против британцев, так как подчеркнул, что они противопоставляют себя всей Индии, а ИНА — подлинно общенациональная армия. Поэтому суд действительно получил большой резонанс в индийском обществе — вовсе не такой, на какой рассчитывал Окинлек. Когда
