– Только по-быстрому, Ефим Захарович, много работы.
– Мне нужен список автосервисных станций ВАЗа и "Универсалавтосервиса", где делают покраску машин, а также адреса подобных кооперативов. Всех, что есть в городе.
– А по СНГ вам не нужно? – усмехнулся Степа.
– Послать тебя, Степа? Без командировочных.
– Я ведь тоже могу послать, Ефим Захарович. Спешу я, готовлюсь к командировке, Иван подрядил сопровождать ценный груз какого-то хмыря из фирмы "Алмаз"… Так что у вас? Зачем вам эти станции?
Левин кратко объяснил.
– Государственные – ВАЗа и "Универсалавтосервиса" вам не нужны. Они получают свою краску, специальную автомобильную, централизованно, хотя нынче и в мизерных количествах. Никто там не захочет химичить с левой краской, да еще неизвестно какой. Занимаются ремонтом и кустари в гаражах. Но народ этот в основном небогатый и прижимистый, чтоб скупать такую партию, краски да еще незнакомой. Есть частники, имеющие патент, некоторые завели себе подъемники, сушильные камеры, работают широко и солидно, к ним очереди. Эти тоже не станут рисковать с незнакомой краской – пусть ворованная, но должна быть автомобильная, они дорожат своей репутацией. Сомневаюсь, что и кооперативные мастерские захотят приобрести партию краски сомнительного назначения… Вот такой расклад, Ефим Захарович.
– Печальный расклад, Степа. Но ты, пожалуй, прав: чтоб скупить столько ворованной краски, надо точно знать, что это не кот в мешке. А в розницу, пожалуй, похититель гнать ее не будет.
– Но все-таки по гаражам походить надо. Вдруг где-нибудь проклюнется, чем черт не шутит. Она в какой расфасовке?
– Бог ее знает.
– Список к концу дня я вам, так и быть, сделаю – названия и адресочки.
– Спасибо, Степан Петрович…
Под вечер, около пяти, вернулся Михальченко.
Левин сидел в кресле, а Михальченко, огромный, метр девяносто, почти центнер весу, косолапо расхаживал по кабинету, жуя бутерброд.
– Остановись, проглоти и сядь, – попросил Левин. – Ну что, вынюхал?
– Был я на базе, – усаживаясь, начал Михальченко. – Действительно, "Золотой ячмень" арендует у них складской модуль. За интересующее нас время, кроме хищений груза фирмы "Золотой ячмень", других не было. Хотя по мелочи воруют, как всюду нынче, на любой базе: то откинут в грузовик тюк с чем-нибудь, то ящик. В ряд обычных хищений можно поставить и наши два случая; то, что оба раза одного грузополучателя, тоже можно отнести к совпадению. Въехать пустым и выехать с грузом на базу при большом желании и при больших деньгах – вполне. Хотя есть и охрана, и пропускная система. Никто ничего внятно сказать не мог – сами разводят руками; и завскладом, и начальство повыше. А у вас какие новости?
Левин рассказал.
– Степа сделал списки гаражных кооперативов. Их одиннадцать в городе, – закончил он.
– Верю в это слабо, но все же потолкаться там надо. Лучше всего в субботу, – сказал Михальченко. – Частники любят в выходные дни проводить время в гаражах. Я проедусь со Стасиком.
– Хорошо. А я повидаюсь еще раз с президентом Чекирдой… Ты что сегодня вечером делаешь? Бери жену, и приходи часов в восемь.
– По какому случаю?
– У внука день рождения. Народу будет немного: мой приятель с супругой, мы с ним в прокуратуре вместе работали, соседи – брат и сестра, медики, невестка, сын, да я со своей. Детишки будут отдельно. Выпьем по сто граммов.
– А сколько внуку?
– На будущий год в школу.
– Приду, но один, моя в ночной смене.
– Жаль, – Левин знал, что жена Михальченко работает старшей телефонисткой на междугородной телефонной станции.
Михальченко глянул на часы, покачал головой:
– Что ж раньше-то не сказали? Подарок-то пацану надо, а магазины вот-вот закроют… – он быстро вышел.
Стасик во дворе чистил робу щеткой, которую возил в бардачке, драил суконкой высокие ботинки – собирался домой.
– Одолжишь полчаса? – спросил Михальченко. Знал, что Стасик живет за городом, электричкой час десять, он всегда после работы спешил подгадать на ближайшую, потому что следующая только через сорок минут.
– Стряслось что? – спросил Стасик.
Михальченко врать не стал:
– У внука Ефима Захаровича день рождения. Не заявишься же с бутылкой, надо пацаненку купить что-то. Сгоняем в "Детский мир".
– Ни хрена вы не купите там, Иван Иванович. Разве что какого-нибудь плюшевого урода, не поймешь, что: то ли медведь, то ли зайчиха. Давайте лучше по коммерческим помотаемся.
– Заводи!..
Детских игрушек не оказалось и в коммерческих. И лишь в одном из них Михальченко увидел на витрине маленький, с полладони плоский японский калькулятор.
– Как думаешь? – засомневавшись, спросил Михальченко у Стасика. Пойдет?
– Вещь! В школе сгодится ему.
– Значит, берем, – Михальченко попросил продавщицу показать калькулятор, повертел, нажал клавиши "2+2", получил "4", выложил деньги. Вышли из магазина. – Ты вот что, дуй ставить машину и беги на свою электричку, а я домой троллейбусом доберусь, – сказал он Стасику…
– По-моему, ты перебрал, – сказала Ирина брату, когда, уйдя от Левиных и спустившись этажом ниже, он никак не мог попасть ключом в замочную скважину.
– Нет, просто не надо было мешать водку с коньяком… Завтра смогу попозже встать, я иду на ночь.
Наконец он отпер дверь. Вошли.
Брат и сестра Костюковичи (она была старше его на два года) жили в трехкомнатной квартире, доставшейся после смерти родителей. В тридцать шесть лет он был еще холост, сестра – бездетная разведенка. Разойдясь с мужем, спросила: "Марк, я переберусь к тебе. Не возражаешь? Я не хочу заниматься судебным дележом той квартиры. Она – его, кооперативная, он выплатил". – "Ради Бога, Ира! Перебирайся сюда. Какие могут быть сомнения!" – "Если тебе надо будет приводить женщин, предупреди, я переночую у кого-нибудь из подруг", – весело сказала она. – "А если ты захочешь привести мужика? Тебе ведь только тридцать восемь?" – в тон ей сказал Костюкович. – "Это уже мои проблемы, не волнуйся, улажу… Я-то замужем побывала, а вот тебе пора жениться". – "На ком?" – "Господи! По городу ходит столько хороших свежих кобылиц! Проведи сексуальное тестирование, может что-то подберешь. Нельзя заниматься только платонической любовью. Это ведет к импотенции", – засмеялась сестра. – "Ты о чем?" – "Не "о чем", а о ком. О Каширговой. Думаешь, не знаю". – "Она замужем, Ирка. У нее муж и ребенок". – "Тоже мне помеха!" – "Давай не будем больше об этом. Иначе выгоню, ты тут не прописана". – "Ладно, дурачок, не сердись…" Сестра окончила фармакологический факультет и заочно химфак университета, в тридцать четыре года защитила кандидатскую, вела одну из лабораторий в НИИ экспериментальной фармакологии. Костюкович знал, что за сестрой приударивает другой завлаб, очень способный химик-фармаколог толстяк Баграт Погосов. Но она не принимала эти ухаживания всерьез, посмеивалась: "Погос шалопай, выпивоха, трепач, любитель вкусно и много есть. По нынешним временам это главный порок…"
2
На ночное дежурство доктор Костюкович приехал в больницу загодя, чтоб застать знакомого санитара из морга: тот обещал пластмассовую ручку для стеклоподъемника "Жигулей", которую Костюкович случайно обломал.
Дверь в ординаторскую была заперта. Открыв своим ключом, он переоделся в белый халат, легкие белые сабо, поставил кейс под свой стол и вышел. Спустился на цокольный этаж, переходивший в тоннель, прошагал его темный, сырой, гулкий – и очутился в большом больничном дворе. Вдали находилось здание патологоанатомического отделения и морга, за ним, еще дальше – подстанция "скорой помощи", ее бензоколонки и диспетчерская.
Санитар уже переодевался, собираясь домой.
– Сами поставить сможете, доктор? – спросил он, достав из портфеля черную пластмассовую ручку.
– Смогу. Спасибо… Много сегодня было?
– Четыре вскрытия. Это по понедельникам у нас завал, а сегодня терпимо…
Костюкович знал, что патологоанатомическое отделение их больницы в сущности – городская прозектура, куда свозят умерших почти из всех больниц. После суббот и воскресений вскрытий особенно много…
Костюкович вернулся в ординаторскую. Врач, которого он сменял, пил перед уходом кофе.
– Как дела? – спросил Костюкович.
– Три свежих инсульта. Два мужика и женщина.
– Куда положил? – поинтересовался Костюкович, помня, что в его палатах мест не было.
– Мужиков к себе, а женщину в первую неврологию, у нас все женские забиты.
Когда коллега ушел, Костюкович выложил из кейса пакет с едой, стетоскоп и тонометр, сунул молоточек в карман халата и мысленно попросил Бога, чтоб ночь прошла спокойно, никто не умер. Ночное дежурство – самое удобное время, чтобы привести в порядок истории болезней, тем более сегодня четверг, канун выписок, а у него завтра выписывалось четверо постинсультных.
