18 (31) июля 1914 года 12 часов ночи. Петербург.
Германский посол граф Пурталес вручил Ультиматум с требованием отменить мобилизацию в течение 12 часов под угрозой объявить войну. Срок ответа истекал в 12 часов пополудни 1 августа.
Из дневник императора Николая И. 18 (31) июля, пятница.
«День простоял серый, такое же было и внутреннее настроение. В 11 час. на Ферме состоялось заседание Совета министров. Вернулся домой к часу. После завтрака принял германского посла. Погулял с дочерьми. До обеда и вечером занимался»{234}.
В тот же день началась мобилизация российских войск. Капитан А.И. Верховский срочно покидал Сербию. Ничто так не возбуждает энергии, как сознание близкой опасности. Верховским была тогда сделана первая запись о начале Великой войны в книге «Россия на Голгофе» (из походного дневника): «1 августа. Выборг. Штаб 3-й Финляндской бригады.
Германия объявила нам войну. Вся страна бросилась к оружию. Кипит, поспевает срочная работа мобилизации. Спешно прибывают люди, лошади, повозки. Сбрую, снаряжение, выносят из складов и кладовых. Полки постепенно переходят на боевое положение. Перед нами война. Бодро на сердце»{235}.
Эти слова очень хорошо характеризуют Верховского. Они говорят вовсе не о шапкозакидательском настрое молодого офицера.
Выпускник Академии Генштаба, прекрасный аналитик, он отчетливо понимал, против кого начинается война. Он знал, что такое великолепно устроенная немецкая армия. Верховский блестяще разбирался в истории военного искусства, понимал, какой вклад в ее развитие внесли германские военные теоретики и практики… С другой стороны, Верховский был знаком и с трудами немецкого историка Трейчке, который откровенно рассматривал всех славян, и русских в том числе, «как навоз для германской нивы»{236}. Знакомы ему были также «творения» одного из руководителей военной мысли Германии генерала Бернгарди, писавшего о том, что «Германия оставит побежденным только одни глаза, для того, чтобы они могли оплакивать свой позор»{237}.
Германский посол граф Фридрих Пурталес по инструкции из Берлина потребовал отменить всеобщую мобилизацию и, не получив в 12 часов ответа, 19 июля (1 августа) прибыл в 7 часов вечера в министерство иностранных дел и, прежде чем вручить ноту с объявлением войны, 3 раза спросил министра Сазонова, согласна ли Россия отменить мобилизацию?
Сазонов 3 раза ответил, что не может. Тогда Пурталес вынул из кармана бумагу с текстом объявления войны и вручил министру, оставив по рассеянности другую бумагу — декодированную телеграмму, по которой война объявлялась и в случае отказа остановить мобилизацию, и в случае, если Россия будет предлагать продолжать переговоры{238}.
По воспоминаниям французского посла в России Палеолога, Пурталес предварил этот исторический акт словами: «Его величество Император, мой августейший монарх, от имени империи принимает вызов и считает себя находящимся в состоянии войны с Россией». После чего Пурталес отошел к окну и, взявшись за голову, заплакал.
Вскоре в Петербурге было разгромлено толпой посольство Германии…
Из дневника императора Николая II.
19 июля (1 августа), суббота.
«Утром были обычные доклады. После завтрака вызвал Николашу и объявил ему о его назначении верховным главнокомандующим впредь до моего приезда в армию. Поехал с Алике в Дивеевскую обитель. Погулял с детьми. В 61/2 поехали ко всенощной. По возвращении оттуда узнали, что Германия нам объявила войну. Обедали: Ольга А[лександровна], Дмитрий и Иоанн (деж[урный]). Вечером приехал англ[ийский] посол Buchanan с телеграммой от Georgie. Долго составлял с ним вместе ответ. Потом видел еще Николашу и Фредерикса…)»
20 июля (2 августа), воскресенье.
«Хороший день, в особенности в смысле подъема духа. В 11 час. поехал с Мари и Анастасией к обедне. Завтракали одни. В 21/4 отправились на “Александрии“ в Петербург и на карете прямо в Зимний дв[орец]. Подписал манифест об объявлении войны. Из Малахитовой прошли выходом в Николаевскую залу, посреди кот[орых] был прочитан маниф[ест] и затем отслужен молебен. Вся зала пела “Спаси, Господи“ и “Многая лета”. Сказал несколько слов. При возвращении дамы бросились целовать руки и немного потрепали Алике и меня. Затем мы вышли на балкон на Александровскую площадь и кланялись огромной массе народа. Около 6 час. вышли на набережную и прошли к катеру через большую толпу из офицеров и публики. Вернулись в Петергоф в 71/4. Вечер провели спокойно»{239}.
Фрейлина Вырубова вспоминала этот эпизод более подробно: «Посещение Их величеств Петербурга в день объявления войны подтвердило предсказание Царя, что война пробудит национальный дух в народе. Везде тысячные толпы народа, с национальными флагами, с портретами Государя. Пение гимна «Спаси Господи люди твоя»… Нельзя себе вообразить, что делалось во время выхода Их Величеств. В Николаевском зале после молебна, Государь обратился ко всем присутствующим с речью… Ответом было оглушительное «ура»; стоны восторга и любви; военные окружили толпой Государя, махали фуражками, кричали так, что, казалось, стены и окна дрожат. Я плакала, стоя у двери залы. Их Величества медленно подвигались обратно, и толпа, не взирая на придворный этикет, кинулись к ним; дамы и военные целовали их руки, плечи, платье Государыни. Она взглянула на меня, проходя мимо, и я видела, что у нее глаза полны слез. Когда они вошли в Малахитовую гостиную, Великие Князья побежали звать Государя показаться на балконе. Все море народа на Дворцовой площади, увидев его, как один человек, опустились перед ним на колени. Склонились тысячи знамен, пели гимн, молитвы… все плакали… Среди чувства безграничной любви и верности Престолу — началась война»{240}.
В Москве тоже наблюдалась эйфория: «18 июля 1914 года вечером на Красной площади у памятника Минину и Пожарскому при большом стечении народа состоялся торжественный молебен, а затем и патриотическое собрание. Крестный ход двинулся из храмов Христа Спасителя и Василия Блаженного к памятнику. Хоругвеносцы несли иконы Спасителя, Божией Матери, святителей Алексия и Ермогена, а также национальные флаги России, Сербии, портреты Николая II и сербского короля Петра. Крестный ход сопровождался пением многотысячного хора. На Красной площади звучали чешские и сербские приветствия. В тот же день в храме Сербского подворья состоялся молебен о ниспослании победы сербскому оружию. После молебна под председательством городского головы Н.И. Гучкова открылось заседание Славянского комитета. Решено было выпустить особое воззвание к русскому обществу с призывом о помощи сербам. Огромная манифестация москвичей состоялась в тот же день на Страстной площади у памятника герою Русско-турецкой войны генералу Скобелеву. Оттуда манифестанты направились колоннами в Кремль и к Александровскому вокзалу. Члены Союза Михаила Архангела и Союза русского народа несли огромные транспаранты с надписями: «Долой Австрию, да здравствуют Россия и Сербия!», «Да здравствует Россия — сестра Сербии!»…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
