Если ехать по Рублевскому шоссе, то, не доезжая до дачного поселка Жуковка и правительственных дач, можно увидеть простой указатель: Барвиха. Надо развернуться и съехать с шоссе на красивую лесную дорогу. И скоро появится новый указатель «Санаторий Барвиха». Во время войны здесь был госпиталь. Тех, кому врачи не сумели помочь, похоронили рядом – военное кладбище сохранилось и по сей день.
У ворот каменный домик, из которого появится бравый дежурный. Если вы приехали отдыхать, то надо предъявить путевку. Если в гости – то ваша фамилия или номер машины должны значиться в списке, представленном главным врачом. Если вас ждут, то ворота открываются, и можно въехать в санаторий. Дорога – со строгими указателями «Стоянка машин у корпуса запрещена!» – ведет к главному корпусу. Двери раскрываются автоматически. За столиком сидит дежурный. Отдыхающих встречают, как родных. Вещи на тележке везут до номера, чтобы, не дай бог, самому не таскать.
В санатории мало отдыхающих, которые друг друга почти не видят, зато множество невероятно вежливых людей в белых халатах. Здесь не раздражаются и ни в чем не отказывают отдыхающим. Каждого называют по имени-отчеству. Имена помнит не только лечащий врач, но и сестры, и подавальщицы в столовой, и нянечки, и те, кто разносит неходячим больным пищу в комнаты.
Каждому отдыхающему, если он приехал без жены, полагается уютный одноместный номер с небольшим предбанником и собственной туалетной комнатой. В комнате одежный шкаф, телевизор, холодильник, письменный стол, журнальный столик, телевизор и телефон с московским номером. Семейные номера побольше. Обязательно горка с посудой и электрический самовар. В советские времена каждого бесплатно снабжали бельем, спортивными костюмами и кедами. Нравы в санатории либеральные. Можно держать в своем холодильнике вино и водку и попросить дежурную сестру принести штопор. Хотя это и санаторий, но никто не удивится.
Санаторий состоит из нескольких корпусов, соединенных ходами или зимним садом. Архитектура затейливая. Живут на первом и втором этажах, на третьем административные кабинеты, кинозал – кино каждый вечер. Когда-то это было главным вечерним развлечением. Врачебные кабинеты раскиданы по разным этажам. В каждом номере маленький балкончик, в том числе и на первом этаже.
В столовой шведский стол – овощи, зелень, а остальное по заказу из меню. В санатории свое птичье хозяйство. Можно получить разгрузочное питание – его носят в номер, чтобы желающий похудеть не ходил сам в столовую и не смотрел с завистью, что едят другие.
Летом катаются на велосипеде, играют в пинг-понг, купаются в пруду. Но велосипед и лодка – только по назначению врача. Помимо лодочника дежурит сестра – вдруг кому-то из отдыхающих станет плохо. Построили красивый чайный домик, там на свежем воздухе пьют чай – с медом, с вареньем, с конфетами.
Желающие ходят в бассейн и сауну. Но в основном в Барвихе лечатся. Через полчаса после прибытия отдыхающего в его номере появляется лечащий врач. Он, или чаще – она, будет приходить каждый день, кроме выходных (когда остается только дежурный врач), в удобное время между завтраком и обедом. Всем назначают много процедур – так что до обеда все заняты. Санаторий славится физиотерапией: магнитотерапия, электрофорез, токи Бернара, гидропроцедуры, вихревые ванны, гидромассаж, углекислые ванные, да и обычный массаж замечательный.
Врачи живут в доме для персонала – рядом с территорией санатория. Часа в четыре дня лечащие врачи собираются домой. Но прежде врач заглядывает к больному:
– Нет ли проблем? Не нужна ли я вам больше сегодня?
Только после этого она может уйти. Врачей всегда старались подбирать знающих, умелых, любезных, способных сделать жизнь отдыхающего приятной. Одним из лечащих врачей в перестроечные времена в Барвихе была Ирина Борисовна Бокарева. Молодая женщина, она с семьей приехала из Ставрополя, где закончила медицинский институт, – землячка Горбачева, о чем тогда рассказывала не без гордости. Ее муж – высокий человек, несколько замкнутый, с пшеничными усами – тоже работал в Барвихе врачом. Дочка училась в школе, на лето ее отправляли к бабушке с дедушкой.
На Ирину Борисовну сразу обратили внимание: милая женщина, улыбчивая. Для всех у нее находится доброе слово. Каждый человек, разговаривая с ней, чувствует, как она ему симпатизирует. Она приходила утром к своим пациентам в прекрасном настроении и этим настроением заражала пациентов: доброе утро, как вы спали? И спрашивала искренне, участливо. Запоминала все просьбы и пожелания отдыхающих. Говорила не о себе, а о больных, что не так уж часто бывает среди врачей. Пишу об этом со знанием дела – в конце восьмидесятых в санатории отдыхали мои родители, Ирина Борисовна была у них лечащим врачом, и они остались очень довольны.
Ирину Борисовну любили отдыхающие, ценил обслуживающий персонал и, видимо, начальство, потому что она получила большое повышение. Ее поставили заведовать отделением для высшего руководства. Когда в Барвихе отдыхал Примаков, Ирина Борисовна сама им занималась. В 1989 году Евгений Максимовича избрали кандидатом в члены политбюро ЦК КПСС. Отныне ему полагался личный врач, который занимался только им, постоянно наблюдал пациента и в случае необходимости призывал на помощь любых специалистов.
Спецполиклиника находилась на улице Грановского в старом трехэтажном здании, принадлежавшем 4-му главному управлению при министерстве здравоохранения СССР. На втором этаже принимали членов и кандидатов в члены ЦК КПСС, членов Центральной ревизионной комиссии. На первом этаже – самых больших начальников страны: членов и кандидатов в члены политбюро, секретарей ЦК.
Примаков сам выбрал себе личного врача. Ирина Борисовна много позже рассказала об этом в газетном интервью. Примаков позвонил ей:
– Ирина Борисовна, мне в моем нынешнем положении полагается личный врач. Не хотите им стать?
Она ответила молниеносно:
– Да.
Это был, несомненно, счастливый случай.
После смерти Лауры Примаков долго не женился и даже не думал об этом. Но Ирина Борисовна оказалась именно той женщиной, которая ему нужна. Отношения между ними развивались несколько лет.
– Евгения Максимовича, – рассказывала Ирина Борисовна, – останавливала большая, как ему тогда представлялось, разница в возрасте. Меня же пугало, что его родным, друзьям может прийти в голову мысль: не человек мне нужен, а то, что за этим человеком стоит. Положение, должность…
После августовского путча 1991 года институт личных врачей упразднили. Отношения между ними приобрели чисто личный характер.
Ирина Борисовна:
– Когда надо было возвращаться домой, я обычно вздыхала: «Как не хочется уходить». В одну из таких минут он сказал: «И не надо. Останься навсегда». Вот так и выглядело предложение, которое Евгений Максимович мне сделал за два года до свадьбы.
Они поженились, и у Примакова, можно сказать, открылось второе дыхание. Не будь рядом с ним такого человека, едва ли бы он справился с теми испытаниями, через которые ему предстояло пройти в конце девяностых.
Компенсацией всех горестей было обилие преданных друзей, окружающих Примакова. У него множество товарищей и здесь, и на Кавказе. Он любит друзей, друзья любят его. Это стиль такой кавказский, тбилисский.
Виталий Игнатенко:
– Его мужественное поведение – наверное, это закваска с детства, он в тяжелое время вырос, да еще и без отца. Но были верные друзья. И они всегда были монолитны, у него был хороший тыл. Ничего не могло случиться. Он всегда мог вернуться к прекрасным товарищам. Везде его всегда ждали и сейчас ждут. Это очень важно чувствовать, что за тобой товарищи, которым все равно – кто ты, где ты, на какой машине ты ездишь, есть ли вообще у тебя эта машина. Это придает жизненную силу…
На экранах телевизоров Примаков часто представал мрачноватым, казалось, он постоянно недоволен. Когда он стал министром иностранных дел, то первое время появлялся на публике в непроницаемых темных очках. Это производило не очень приятное впечатление. И я, помню, написал полосный материал в «Известиях» о Примакове под заголовком «Темные очки мешают увидеть истинное лицо министра». Видимо, кто-то еще ему сказал об этом, и он вскоре очки сменил, чтобы можно было видеть его глаза.
Его друзья в один голос говорят, что в жизни он совершенно другой человек.
В день, когда Примакова утверждали в Государственной Думе на пост премьер-министра и он выступал перед депутатами со словами «я не фокусник», его друга Валентина Зорина увезли в больницу с подозрением на перитонит. Вечером, узнав об этом от жены, глава правительства Примаков приехал в больницу, чтобы навестить товарища.
Когда на перекрестке Рублевского и Успенского шоссе открылось новое здание научно-исследовательского института кардиохирургии имени В. И. Бураковского, глава правительства, отложив другие дела, побывал на открытии и сказал несколько теплых слов. Телекамеры показали лицо Примакова, который печально смотрел на бюст своего покойного друга, чьим именем назван институт. Примаков сыграл не последнюю роль в том, что эта стройка, которая началась еще при жизни Бураковского, завершилась.
