– Я не понимаю… Вы хотите остаться с Шагариным здесь?
– Нет, скорее всего я заберу его с собой. Тут для него все уже кончено – политика, частная жизнь, даже семья. Все это ему теперь уже не нужно. А со мной, у нас, ему будет хорошо.
– Вряд ли такой человек, как Шагарин, куда-то там с вами отправится. Елена Андреевна этого никогда не позволит. Да он особо и не может никуда ехать, его же в любой европейской стране и в Америке выдадут по экстрадиции. На него же в Москве уголовные дела заведены.
– Уголовные дела? Там, куда я его увезу, все это не имеет ровно никакого значения, – ответил Гиз. – Там будет иметь значение совершенно другое.
– Что же?
– Информация, которой он располагает. Совершенно уникальная информация.
Тут Мещерский украдкой дернул Кравченко за рукав: ты что, до сих пор не понял, что мы говорим с ненормальным? Кравченко никак на это не отреагировал. Ждал, что скажет Гиз дальше.
– Информация какого же рода, если не секрет?
– Важная для всех. В том числе и для сильных мира. Они же… они как дети, честное слово, – Гиз покачал головой. – Все эти сильные мира сего – президенты, деловая элита, Билл Гейтс, президент США, глава Евросоюза, наши, ваши, москвичи, питерцы, регионалы, «западенцы», «самостийники», демократы, республиканцы, правые, левые, нефтяные магнаты, шейхи, лидеры партий, министры, генералы, депутаты – они совершенно как дети… Достигнув определенного уровня, они абсолютно искренне начинают верить в то, что все это будет длиться и длиться, что они будут жить вечно. Так вот, он, Шагарин, их разочарует. Вернувшись оттуда, он располагает совершенно точной информацией о самом главном, самом важном – кто, когда и как, каким образом… Понимаете?
– Кто, как и когда умрет?
– Да, представьте себе. Теперь он все это знает совершенно точно. Поразительная вещь, молодые люди, наш Петр Петрович всю жизнь стремился к власти как к абсолюту. И чего только не предпринимал – политическая борьба, закулисные интриги, подковерные разборки, даже заказное убийство, как газеты пишут. А власть-то, оказывается, была и так предназначена ему самой судьбой. Удивительной его судьбой, о которой никакая астрология и помыслить не могла. Вот теперь в его руках сосредоточена истинная власть. Жаль только, что сам он в силу своего нынешнего состояния этого уже не понимает.
– Ну да, как косильщик лужаек, Джонни-мнемоник, – хмыкнул Кравченко. – Эх, Олег, дорогой вы мой, так кто ж ему поверит-то?
– Поверят. Будьте спокойны, – в голосе Гиза звучала убежденность. – Не сразу, конечно, не быстро. Но поверят. Один его прогноз оправдается, затем другой, третий, четвертый. Оправдается пятый, и они задумаются. Поручат, как всегда, спецслужбам проверить феномен. Оправдается шестой, седьмой, десятый, и они дадут слабину. Они же всего только люди, не боги. В конце концов они поверят. И мир изменится. О, каким он станет, наш мир… Его же миссия будет исполнена. Именно ради этой миссии он и был отпущен с той стороны, возвращен в наш мир. И за это возвращение уже уплачено чужими жизнями, и до полного расчета еще далеко.
– Это что же – Шагарин, по-вашему, станет оракулом, новой дельфийской пифией, а вы при нем пророком, жрецом? – спросил Мещерский.
– Не важно, кем стану я. Моя миссия быть при нем. Я не напрашивался, поверьте. Меня позвали. Мне велели.
– Кто же вам велел?
– Они , – тихо ответил Гиз. – Вы не слышите их голосов, ваше счастье.
Глава 28
«КОНЦЕРТ»
А в это же самое время в Рыцарском зале, где, несмотря на приезд в замок милиции, не только не отменили экскурсии, но в связи с фестивалем даже продлили посещение, произошла весьма странная сцена, не на шутку взволновавшая туристов. Прервав гида на полуслове, в зал вбежала Маша Шерлинг со скрипкой в руках.
– А вот я вам сейчас поиграю, господа! – выкрикнула она. Вскинула смычок, и средневековый зал наполнился совершенно невообразимыми звуками. Скрипка в руках девушки стонала, хрипела, скрипела, визжала. Смычок терзал струны – казалось, они вот-вот лопнут. На шум прибежала дежурная по музею, горничные, охранники.
– Прекратите, да перестаньте же! – кричал испуганный гид.
Но Маша, казалось, оглохла, она не слышала ничего. Внезапно одна из скрипичных струн оборвалась, но это Машу не остановило. Ловко увернувшись от рук охранника, который попытался отнять у нее скрипку, она взлетела по ступенькам лестницы на хоры. Запрыгнула на одно из стоявших там резных кресел.
– Уйдите оттуда! Прочь! Геть! Руками не торкати! Вы порвете обивку, то ж вiсiмнадцятый век! – закричала музейщица. – Да что ж это робиться-то, люды добрые?! Гоните ее, паршивку, она ж пьяная. Вот навязались-то на нашу голову эти поганые байстрюки! Делают что хочут, превратили музей в готелю свою, думают, им все можно, раз у них мошна гривнами полна! А у самих милиция днюет и ночует. Чтоб у них очи у всiх повылазили у сволочей, бандитов!
Скрежет и визг сменился мелодией. Маша заиграла концерт Сарасате. Но как! Совершенно варварски, уродуя музыку, перевирая ритм. Она кривлялась на кресле, хохотала, месила босыми ногами, как тесто, старинный шелк обивки – произведение средневековых венских мануфактур.
– Я вам сыграю, сыграю, господа! – кричала она. – Без музыки тут нельзя. В тишине тут все только мрут как мухи. Моя мать умерла, мой парень погиб. Он забрал их, сожрал. Тот, кто зарезал дочку ксендза там, в долине, тот, про кого тут вслух не говорят – «пан мертвец», пан Потрошитель… Вон он, вон он, пялится на нас из угла!
От ее безумного крика туристы попятились к дверям. И неизвестно, что случилось бы в Рыцарском зале дальше, если бы не Елена Андреевна и Илья. Они услышали шум и поспешили Маше на выручку. Елена Андреевна, энергично протолкавшись сквозь толпу экскурсантов, ринулась к лестнице. Но Илья ее опередил. Он уже был на хорах, когда Маша с размаху со всей силой ударила скрипкой по дубовой обшивке стены.
Скрипка разломилась, гриф остался в руках девушки, от дек в разные стороны полетели куски.
– Не подходи ко мне, придурок! – крикнула Маша Илье.
– Илюша, постой, я сама. – Елена Андреевна, задыхаясь, поднялась наверх. – Ну-ну, девочка моя, ну что ты… Ну подожди, ну не надо так, подожди, постой!
Маша яростно замахнулась на нее смычком. Илья схватил ее за руку и тут же болезненно вскрикнул – Маша впилась в его кисть зубами.
– Что ж ты делаешь, я ж помочь тебе хочу! – вскрикнул он. – Ма, ну что она делает со мной?
Елена Андреевна подошла к Маше, крепко обняла ее, сковывая, не давая ей двигаться.
– Все, все, ну все, слышишь? Девочка моя, хорошая моя, красавица, – она гладила Машу по спине, по-прежнему сковывая ее и одновременно тормоша. – Добрая моя, милая, все, ну успокойся же. Скрипка разбилась, бог с ней, отец тебе новую купит. Совершенно замечательную скрипку. Он же тебя очень любит, твой отец… И мы все тебя любим. И никто тебе здесь не желает зла. У тебя все будет хорошо, слышишь? Девочка моя, хорошая ты моя… Илья, помоги мне ее усадить вон туда.
Вместе с сыном она довела Машу до деревянной скамьи в нише на хорах. Внизу туристы в гробовом молчании наблюдали за этой сценой.
– Не оставляйте меня, побудьте со мной, – прошептала Маша. Шепот был еле слышен после прежних ее истерических выкриков. – Не оставляйте, я боюсь. Я всего теперь боюсь. Зачем мы только приехали сюда, в этот замок, в этот склеп… Разве вы не замечаете? Он же тут, рядом с нами, у нас за спиной. Дышит в затылок, скалит клыки… Мне Бася, горничная, рассказывала про него… Он в горло впивается, глаза выкалывает… Охранники говорили – я слышала, – Богдану-то моему он все лицо изорвал… А маму… Что он делал с ней там, внизу под стеной? Я даже думать об этом не могу, у меня все внутри холодеет… И какая же это легенда, раз они оба мертвые?! Он же был тут вчера ночью. Неужели вы не догадались? «Пан мертвец» в гробу – это ведь он и был. Приходил за нами. Музыка его спугнула, прогнала, он шума не любит. Вернулся, когда все стихло, когда мы уснули… И опять вернется. – Она зарыдала.
Елена Андреевна крепко прижимала ее к себе. Лицо ее выражало неподдельное страдание.
– Как же это… что же это с тобой, девочка? Как же все это ужасно, как ужасно, бедная моя, – шептала она.
– Не оставляйте меня, ради бога! – просила Маша. И это было странно, потому что весь день до этого она провела у себя в комнате взаперти, в заточенье, в одиночестве. – Я боюсь одна, ночи боюсь, тишины. Надо, чтобы играла музыка, как вчера на карнавале. Тогда он сюда не сунется.
Илья поднял с пола разбитые части скрипки. Повертел их в руках, явно не зная – то ли сохранить, чтобы потом склеили, то ли выбросить. На его правой кисти явственно отпечатался след Машиных зубов. Но боль уже прошла.
– Поди скажи горничной, чтобы постелила на диване в салоне рядом с моей спальней, – велела Елена Андреевна сыну. – Машу я отведу туда. Разыщи Павла Арсеньевича. Нет, пока не надо, его наверняка еще не закончили допрашивать. Потом скажешь ему, что Маша у нас, а то он еще перепугается, когда увидит, что ее комната пуста. И сам, пожалуйста, никуда не уходи, побудь с ней, хорошо?
