В «мертвецкой», официально именовавшейся трупохранилищем, Панкрашкин начал экскурсию.
– Если ты возьмешь журнал приема и выдачи трупов и произведешь инвентаризацию, то обнаружишь, что сейчас в отделении находится на три трупа больше, чем должно быть. Такие вот излишки.
– Откуда? – Подобного Павел Андреевич не ожидал.
– Вот откуда – тебе знать не обязательно. Но не волнуйся, левый товар мы на столах не оставляем. Соображаем, что к чему. Вот, смотри сам.
Панкрашкин обошел большой металлический стол, на котором лежали три трупа, два мужских и один женский. Остановившись возле секции холодильника, он рукой поманил к себе застывшего на месте Павла Андреевича и, когда тот подошел, открыл дверцу и наполовину выдвинул оцинкованный поддон. По бокам поддон был снабжен колесиками и оттого двигался легко, не требуя приложения больших усилий.
Павел Андреевич взглянул, и ему стало плохо – закружилась голова, потемнело в глазах, ослабли ноги. Хорошо хоть Панкрашкин подхватил под руку и не дал упасть.
– Ты чего, Паш? Никак жмуров боишься?
– Последствий... боюсь, – прошептал Павел Андреевич.
Последствия и впрямь были устрашающими. На поддоне лежал мужчина средних лет, задушенный то ли гитарной струной, то ли тонкой, но крепкой проволокой. Сине-багровое лицо, черный вывалившийся язык, выпученные глаза, которые никто не озаботился закрыть. Мертвец словно дразнился, нет – глумился над Павлом Андреевичем. «Что, мужик, доволен?»
– Криминальный труп в патологоанатомическом отделении...
Патологоанатомические отделения имеют дело только с неразложившимися и «некриминальными» трупами, то есть с теми, чья ненасильственная смерть не вызывает никаких сомнений. «Криминальные» трупы хранят и вскрывают в судебно-медицинских моргах. Туда же отправляют и все трупы, начавшие разлагаться, поскольку разложение может маскировать насильственную причину смерти. Нахождение явно «криминального» трупа в патологоанатомическом отделении – это кранты.
– Он хоть оформлен как полагается? – В замешательстве Павел Андреевич задал совершенно идиотский вопрос и не замедлил получить по носу.
– Паша! Если при нем будут липовые направление, сопроводиловка и протокол осмотра – это что-то изменит? – Панкрашкин грубо встряхнул Павла Андреевича, словно призывая его очнуться.
– Да, действительно... – смутился Павел Андреевич, – это ничего не меняет. Но как ты мог, Юра?.. И зачем?
– Пойдем в секционную. – Панкрашкин отпустил Павла Андреевича, задвинул обратно поддон и аккуратно закрыл дверцу.
По дороге он говорил ободряющие слова:
– Что ты беспокоишься, Паша? У нас же все свои, недаром же я столько сил положил на то, чтобы собрать под собой... то есть – под тобой такую славную компанию. Не люди – золото!
– А куда их потом?
– На пирожки! – Панкрашкин демонстративно заржал на весь коридор, словно демонстрируя, что бояться совершенно нечего. – Шучу, шучу. Сейчас все увидишь.
В секционной работали двое санитаров – «автослесарь» Даня и Олег, флегматичный и крайне неразговорчивый мужик. Принимая Олега на работу, Павел Андреевич поначалу даже решил, что тот глухонемой. Санитары, облаченные в длинные прорезиненные фартуки, делали вскрытие. Вернее, это поначалу Павлу Андреевичу показалось, что они делают вскрытие, но присмотревшись он заметил, что Даня, стоявший за приставным столом, не отрезает от каждого извлеченного органа по кусочку для гистологического исследования, а попросту рубит органы на крупные куски. Рубит как придется, в капусту. Олег тем временем успел сделать круговой разрез на голени трупа и вооружился специальной ручной пилой.
– Сюда бы болгарочку, – громко сказал Панкрашкин.
– Замудохаемся отмывать, – ответил Даня, откладывая нож в сторону. – Что, Михалыч, никогда ужастики не смотрел?
– Я больше наши старые комедии люблю, – усмехнулся Панкрашкин. – Скучный ты мужик, Данила-мастер, шуток не понимаешь.
Данила достал из-под стола черный пластиковый пакет с «замком» для биологических отходов и стал сноровисто заполнять его кусками органов. Полный пакет аккуратно закрыл и опустил на пол. Секундой позже в левой руке Дани был новый пакет.
– Огнестрел, – пояснил Панкрашкин, кивая на мужика. – Из самого Питера к нам везли, потому что знают – фирма веников не вяжет, фирма делает ажур.
– А как вы сдаете столько отходов? – прошептал Павел Андреевич.
– Без оформления, не волнуйся. По документам все соответствует должным образом. Излишек у нас принимают так, по особому тарифу.
– А голову и корпус тоже в отходы?
– Павел Андреевич, – голос Панкрашкина стал строгим, – все, включая и голову, пилится на фрагменты, с таким расчетом, чтобы они легко паковались...
– И куда?
– В печку, Павел Андреевич, а там дымок в небо ушел, и все! Золу, кстати, дачники на удобрения разбирают. Безотходное производство, мечта любого капиталиста! Ну что, весь процесс смотреть будем?
– Незачем, и так все ясно, – ответил Павел Андреевич, осознав, что стоит ему рыпнуться и попробовать поднять шум, как он точно так же будет «разобран на запчасти». – Пошли отсюда...
– Очень перспективный и прибыльный бизнес, – вещал Панкрашкин на обратном пути. – Знаешь принцип: «тела нет и дела нет»? Сам понимаешь, как ценится подобная услуга.
Павел Андреевич придержал свои вопросы до возвращения в кабинет.
– А вдруг чего случится, Юра? Ты представляешь, что тогда будет?
– Тебе, Паша, париться нечего. – Панкрашкин уселся на один из стульев и закинул ногу на ногу, демонстрируя полное спокойствие и одновременно пренебрежение к страхам и волнениям Павла Андреевича. – Если вдруг, не дай бог, конечно, – последовал ритуальный трехкратный стук по собственной голове, – кто-то спалится, то тебе волноваться незачем. Люди у меня надежные, недаром я сменил здесь всех, кроме тебя. У них железное правило: попался – так молчи, не тяни за собой остальных...
«Ты бы и меня сменил, – подумал Павел Андреевич, – только тогда бы тебе пришлось договариваться с главным врачом, чтобы на заведование посадили твоего человека, а это куда сложнее, чем охмурить меня».
– ...так что ты здесь вообще ни при чем.
– А охранник? – Павел Андреевич вдруг подумал об охранниках, к найму и увольнению которых он не имел никакого отношения.
– Па-а-аша! – развел руками Панкрашкин. – Ты ужасно ненаблюдателен. Ты даже не заметил, что который уже месяц у нас посменно дежурят три охранника. Они не только не обращают внимания на то, на что не надо его обращать, но и обеспечивают порядок в конторе. Родственники же разные попадаются.
– А их-то ты как?
«Скоро я вообще разучусь удивляться», – подумал Павел Андреевич.
– Да в чопах куда ни глянь – везде свои люди, – рассмеялся Панкрашкин. – Кто сидел, кто сажал. Если хочешь знать, то на тебя я через чоп-то и вышел. А как узнал фамилию да имя-отчество заведующего, то подумал – это судьба! Так что не парься и не парь мозги другим. Живи в свое удовольствие. Тебе же нравится жить в свое удовольствие, верно?
– Нравится, – признался Павел Андреевич. – Давай покурим, что ли.
– Так ты же некурящий! – удивился Панкрашкин, доставая из кармана халата пачку «Парламента».
– Иногда позволяю себе, – ответил Павел Андреевич. – По случаю.
Сейчас как раз был тот самый случай, когда без сигареты не обойтись. Павлу Андреевичу требовалась небольшая пауза для размышлений и одновременно какое-нибудь успокаивающее занятие, позволяющее собраться с мыслями.
Еще не докурив сигарету до половины, Павел Андреевич убедил себя в том, что на Панкрашкина можно положиться. Надежный мужик, бывалый и осторожный – вон какую предварительную подготовку провел. А ведь это так трудно – найти нужные кадры, включая и врачапатологоанатома, и подходящую старшую сестру.
Стоило вспомнить Юлю, как мысли тут же попытались переключиться на несерьезный лад, но тщетно – Павел Андреевич не дал им этого сделать.
Вместо этого он подсчитал, что если откладывать в месяц по пять тысяч баксов, то уже осенью можно будет начать новую жизнь, приятную и спокойную. И квартиру можно подыскать получше, и ремонт соответствующий сделать, и машину обновить.
– Ты что? Поперхнулся? – спросил Панкрашкин, заметив судорожный вдох Павла Андреевича.
Тому было неловко признаваться, что от открывшихся перспектив у него попросту дух захватило, поэтому он ответил:
– Давно не курил, отвык.
История тринадцатая
Подсядешь за измену?
Полоний:
Безумен от любви к тебе?
Офелия:
Не знаю, Но я боюсь, что так.
Уильям Шекспир,«Гамлет, принц Датский»[25]«В поте лица твоего будешь есть хлеб...»[26] Это сказано про наркологов. Во всей медицине нет более хлопотной специальности. И более противных пациентов тоже нет. Сами же обращаются за помощью и сами же начинают водить тебя за нос. – Александр Святославович, я же давно не употребляю! И глазами невинными на тебя смотрят. Честными такими глазами. Глазами наркомана. Веками хлоп-хлоп. И взгляд преданно-влюбленный. И рукав гордо так закатывают – смотрите, мол, никаких свежих следов. А попросишь разуться – так сразу же начинают отнекиваться. Нагибаться тяжело, голова кружится, или поясницу прострелило, носки забыл сменить, или еще что-нибудь в том же духе. А настоишь на своем – и увидишь свежие следы от уколов на стопах, или на яичках, или еще где.
