Тесла-космист опирался на всю предшествующую историю человеческой мысли. Он ссылался на Аристотеля, утверждавшего, что в космическом пространстве существует независимый высший дух, приводящий в движение и мысль — его главный атрибут. Тесла был уверен, что Космос един в материальном и духовном смысле. В космическом пространстве существует некое ядро, откуда мы черпаем всю силу и вдохновение, которое вечно нас притягивает. Ученый считал, что сам он не проник в тайну этого ядра, но был уверен, что оно существует. Материальность мироздания он отождествлял со светом, а духовное начало мира — с красотой и сочувствием. Тем самым философия Теслы полностью смыкалась с главной идеей ряда русских космистов, которые считали, что Вселенной управляет триада ИСТИНА — ДОБРО — КРАСОТА.
* * *
В 20-е и 30-е годы XX столетия в центре внимания всего мира были арктические исследования. Ледоколы штурмовали арктические льды. Аэростаты, дирижабли и самолеты — арктическое небо. В мае 1926 года великий путешественник Руаль Амундсен (1872–1928) совершил трансарктический перелет на дирижабле «Норвегия» через Северный полюс. Спустя два года на дирижабле «Италия» Северного полюса достигла воздушная экспедиция во главе с конструктором Умберто Нобиле, но потерпела катастрофу на обратном пути. Восемь из шестнадцати участников экспедиции погибли. Пропал и вылетевший на их поиски на гидросамолете Руаль Амундсен.
На этом штурм Советской Арктики иностранными воздушными аппаратами не завершился. В июле 1931 года из Ленинграда стартовал немецкий дирижабль «Граф Цеппелин» с сорока двумя исследователями на борту. Среди них был известный советский полярник профессор Рудольф Самойлович, утвержденный научным руководителем экспедиции, и радист высшего класса, будущий папанинец Эрнст Кренкель. Возглавлял экспедицию знаменитый немецкий воздухоплаватель и конструктор дирижаблей Гуго Эккенер. Маршрут был избран следующий: Баренцево море — Земля Франца-Иосифа — Северная Земля — море Лаптевых — полуостров Таймыр — Карское море — Новая Земля — Архангельск — Ленинград — Берлин. Результаты экспедиции превзошли все ожидания. Как указывал в отчете Р. Л. Самойлович, за 106 часов арктического полета дирижабль проделал такую же работу, которую при нормальной работе на ледоколах можно выполнить лишь за два-три года. (Вскоре Самойлович был репрессирован «за пособничество германскому фашизму»).
Циолковский собирал всю информацию, касающуюся арктических полетов дирижаблей. Было досадно, что в арктическом соревновании побеждают немецкие и итальянские надувные дирижабли, а отечественный цельнометаллический находится до сих пор в стадии разработки. Безусловно, он понимал также и преимущества полярной авиации. Циолковский не дожил до беспримерного перелета через Северный полюс в июне 1937 года экипажа Валерия Чкалова, но эпопею челюскинцев, спасенных советскими летчиками весной 1935 года, переживал со всей страной.
ещё в начале 1926 года Константину Эдуардовичу стало известно, что с ним ищет контакта Амундсен. Прежде чем совершить перелет через Северный полюс, знаменитый полярный исследователь хотел посоветоваться с калужским изобретателем о возможности использования цельнометаллических дирижаблей. Для этого Амундсен готов был специально приехать в Россию и встретиться с Циолковским. «Норвегия» была обычным надувным дирижаблем, к тому же сделанным в Италии, и Амундсен решил сравнить его летные качества с проектируемым аппаратом Циолковского, который делали из волнистого (гофрированного) металла. Надо полагать, природное чутье не обманывало великого норвежца. Слово Амундсена, несомненно, значило гораздо больше, чем мнение двадцати академий — где бы они ни находились.
Однако встреча двух великих людей XX века не состоялась. Письмо так и не дошло до Калуги, хотя о его существовании знали многие и даже сообщалось в советской и зарубежной прессе. Одну такую вырезку из газеты анонимно получил А. Л. Чижевский и рассказал о ней Циолковскому. Старик явно расстроился и ещё в апреле дал письменное разъяснение относительно циркулировавших повсюду слухов: «Письма и запросы Амундсена, если и были, до меня не дошли, о чем я писал и „Огоньку“». Письмо Амундсена к Циолковскому действительно существовало, но адресату его не вручили. Дело в том, что Амундсен, не зная калужского адреса Константина Эдуардовича, направил письмо в Российскую академию наук с просьбой передать это послание знаменитому русскому ученому и изобретателю дирижабля. Официальная же наука самоучку Циолковского ученым по-прежнему не признавала, а потому те, к кому попало письмо Амундсена, не сочли даже нужным взять на себя труд переслать его в Калугу. А на повторный запрос Амундсен получил уклончивый ответ, что, дескать, «металлический гофрированный дирижабль ещё не вполне разработан».
Впоследствии, обсуждая с Чижевским сложившуюся ситуацию, Циолковский охарактеризовал «слепую ненависть» к нему всякого рода «специалистов» следующим образом:
«Они, эти специалисты, не допускают ко мне многих писем — это я точно знаю, а не только письмо одного Амундсена. Они отстраняют меня от моего кровного дела и готовы очернить его всеми силами. Они ненавидят меня и все то, что я говорю. Это весьма характерно для них, для их дирижерской палочки. Они считают, что Амундсен ошибся, обращаясь ко мне».
Анализируя этот — к сожалению, типичный — пример отношения к Циолковскому большинства представителей официальных научных, конструкторских и проектных инстанций, Чижевский писал спустя три десятилетия:
«Спрашивается: какой ущерб нанесен был бы советской науке, и в частности Российской Академии наук, если бы Р. Амундсен и К. Э. Циолковский вступили в переписку и совместно определили бы выгоды, летную или подъемную значимость металлического гофрированного дирижабля по сравнению с обычным дирижаблем? Обдумывая это сейчас, можно смело сказать: никакого ущерба ни отечественной, ни мировой науке не было бы, а было бы интересное совместное обсуждение двумя знаменитостями важного в ту пору вопроса. Тогда встает другой вопрос, логически вытекающий из первого: зачем ученые мужи охраняли Амундсена от Циолковского? И на этот вопрос можно дать точный ответ: ученые боялись „скомпрометировать“ отечественную науку 1926 года, включив в нее имя К. Э. Циолковского. Ученые мужи того времени меньше всего интересовались личностью Циолковского, так как были уверены, что он — фантазер, имеющий самые посредственные знания в области науки — физики или математики. Именно в этом отказе признать К. Э. Циолковского ученым и заключается грубая ошибка специалистов того времени, ибо Циолковский своими исследованиями опередил их по крайней мере на полстолетия, а то и больше! Кто же мог понять его в те годы? Полвека и больше — слишком большой промежуток времени, чтобы можно было обвинить этих специалистов в слепоте и глухоте к прогрессивным открытиям науки. Они просто не понимали их и потому отвергали, и в данном случае — охраняли Амундсена от Циолковского! Таковы печальные факты неисправимого прошлого!»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
