Понятия не имею, как все это выглядит сверху... из нирваны... мне не светит туда попасть... не заслуживаю... но выпей с нами вина и останься трезвым... добрым и чистым... сверху смотреть просто... а если нам нечего жрать?!. ты дал мне это тело?.. дай и еды!.. дай мне хлеба и мяса!.. вправь мои вывихнутые ноги!.. когда я слепну, протри мне глаза!.. можешь?.. МОЖЕШЬ ИЛИ НЕТ?!
Если ты дал мне жизнь, то какая может быть смерть? Но я умираю! Я умираю каждый день! Слабо умирать вместе со мной? Корчиться и орать? Почему ты оставил меня, а? Если ты такой, как о тебе говорят, то взял бы и умер вместе со мной. А лучше — вместо меня. А еще лучше — чтобы никто никогда не умирал. Ты же сильный... или не настолько сильный?
Старайся понять природу ума! Это очень, блядь, важно! Незамутненный ум — это Свет Будды! Самому-то не смешно, а? Какой, в жопу, ум, когда меня бросила жена?! Когда завидев меня, плачет и пугается мой любимый ребенок?! Когда триста шестьдесят четыре дня в году я похож на предмет мебели? Какая, на хуй, медитация, если творится ТАКОЕ?
Я хочу жить просто... жить чисто... целовать тех, кто мне дорог... будь со мной в моих МАЛЕНЬКИХ делах!.. буддизм это религия сильных и смелых?.. значит, это говно, а не религия!.. ты можешь мне помочь?!. или нет?!. я тебе говорю!.. сегодня давай обойдемся без тибетских словечек, о’кей?.. поговорим лицом к лицу... как мужчина с мужчиной!.. что ты кривишь свои губы?!
Мне рассказывают о предыдущих жизнях, а я не помню никаких жизней! Я и эту — не вспомню? Тогда зачем все это? Я хочу подарить тебе свою жизнь. Но подарить САМ, понимаешь? Это будет МОЕ решение! Хочешь? Бери! Только объясни мне, что происходит! Ты делаешь со мной, что пожелаешь? О’кей. Не возражаю. Я — весь в складках. Я как флаг на ветру, а ты — как ветер. Я и на это согласен. Но ради чего?! Я заранее согласен на все, что скажешь... но ты ведь молчишь!
Короче, это... Слезай!.. если ты Бог — слезай! Иди к нам... людям... злобным и тупым животным... Научи и исцели! Ешь с нами!.. Вот моя шея! Положи мне на затылок свою добрую руку. Скажи... хотя бы скажи... что тебе не все равно! Намекни... немножко кивни головой... я замечу!.. честное слово!.. мне хватит этого до конца жизни!.. Дай мне понять это, и я упаду на колени... я уже на коленях... перед тобой, Будда!.. а ведь никогда раньше...
Не обращай внимания, что я плачу. Это так... сейчас я прекращу... извини... Если бы я знал, что ты со мной... если бы я точно знал!.. я бы щекой прижимался к твоим ногам... слезами мыл бы твои ноги... вытирал бы твои святые ноги собственными волосами... только пусть тебе будет не все равно, ладно?.. ничего, если ты не можешь мне помочь!.. это ничего!.. НО ХОТЯ БЫ ЗАПЛАЧЬ РЯДОМ СО МНОЙ!.. этого хватит!
На хуя ты дал мне эту надежду, если теперь молчишь?! Хватит молчать! Слышишь меня?! Слезай! Будь рядом! А если нет, то убей меня! Потому что я больше не могу!..
Я прижимал ладони к глазам и орал все громче.
— Я спрашиваю последний раз!.. Ты слышишь меня?!. Не смей молчать!..
И тогда каменный Будда широко распахнул многотонные веки.
И тогда я узнал эти давно знакомые глаза.
8
Пыльные пальмы тянули темные пальцы, вытягивались, выпрыгивали: кто выше. Солнце было очень красным, а горизонт выглядел как кромка волейбольной сетки. Еще немного, и игроки зашвырнут-таки мяч на ту сторону.
Перед входом в здание аэропорта секьюрити с винтовками без прикладов проверяли наличие билетов. Регулировщик, перетянутый белой портупеей, орал на водителей и махал руками. Может быть, эти мяукающие звуки были жуткими малайскими матюгами.
Вот и все.
Меньше чем через сутки я буду в Москве.
Международный аэропорт Субанг выглядел как провинциальный родственник московского «Шереметьева». Пассажиры-европейцы казались непривычно огромными. Между ними бродили малайцы в белых рубашках. Хотелось взять их за руку и отвести домой. По-английски вокруг разговаривали со всеми возможными акцентами.
Я выкурил сигарету, побродил по «Duty Free». Открытки с местными красотами наводили тоску и стоили больше доллара. На стойке с пейпер-буками истекал кровью бесконечный Стивен Кинг. В туалете, в писсуарах, были для аромата навалены лепестки тропических цветов.
С выезжающих из республики Малайзия взымали аэродромный сбор в размере 15 ринггитов. Сорок минут назад Бригитта улетела в Париж. У нее был билет на рейс «Air France» и ни цента наличных. Мне пришлось ей одолжить. Девушка долго благодарила и удивлялась, где могла потерять все свои деньги.
Я сказал, что следует быть внимательнее.
— Пока.
— Хочешь я дам тебе свой адрес в Брюсселе?
— Зачем?
Посреди зала ожидания висело черное табло. Названия наиболее экзотичных городов планеты выглядели как следующая остановка метро. Когда появлялась новая надпись, буковки шелестели, будто шаркали крошечными подошвами. Ниже табло имелось несколько телемониторов. Рыдали одинаковые бритые Шинед О’Коннор.
Папаускас с ламой сидели в кафе где-то на втором этаже. До нашего рейса оставалось больше часа. Я стоял перед огромным окном. Снаружи окончательно стемнело. Единственное, что я видел в стекле, это непричесанное отражение. Я отвернулся. Запах, кстати, мне тоже не нравился. Принять душ перед отъездом так и не удалось.
Утром я выпил несколько чашек кофе и последний раз прогулялся вокруг Конгресс-Центра. Подумал, не купить ли на оставшуюся мелочь экзотических фруктов? Их можно будет дарить петербургским приятелям. Прощаясь, подарил соседу-итальянцу ручку с надписью «Санкт-Петербург». Он что-то говорил и тряс мне руку. Я тоже улыбался.
Малайцы подметали усталую территорию. Может быть, завтра здесь начнется новый конгресс. Скажем, «Пенсионеры-Атеисты Прощаются С Уходящим Веком». Холодильник с бесплатным пивом был пуст и печален.
Потом перед кемпусом уже толпились делегаты с чемоданами, сумками, рюкзаками. В аэропорт всех доставляли на автобусе. За окном бибикали осточертевшие джипни. Разглядывать город не хотелось.
Пассажиров моего рейса пригласили на паспортно-таможенные контроли.
— Вы сдаете какие-либо вещи в багаж?
— Нет.
— Только ручная кладь? Один рюкзак?
— Только ручная кладь. Один рюкзак.
— Вы вывозите из страны малайские ринггиты?
— Ни копейки.
— Приобретали ли вы за время пребывания в стране какие-либо ценные предметы?
— Пиво у вас... вкусное.
По-моему, таможенник не понял, что я имею в виду. На рюкзак мне привесили желтую бирочку с символикой «Люфтганзы». Сразу за таможней был еще антитеррористический досмотр. Полицейские женщины не нашли у меня ни грамма пластиковой взрывчатки и расстроились.
Во внутренних помещениях аэропорта вовсю работал кондиционер. Первый раз за две недели я вдруг замерз. Вытащил из рюкзака смятую зимнюю куртку. В кармане обнаружился окурок еще петербургского происхождения.
Пассажиры катили свои пластиковые чемоданы с колесиками на нижней стороне. Становилось тесно. Потом я встретил Папаускаса. К его дорогой сумке были за карабин прищелкнуты толстые финские перчатки с молнией на запястье.
— Сидим с ламой в кафе. Рядом какая-то малайская морда. Он у меня спрашивает: в твоей стране холодно? Я говорю: очень холодно. Чтобы не отморозить руки, мы носим вот такие перчатки. Ты представляешь? Этот конь решил, что я шучу! Не поверил, что эту штуку можно носить на руке. Хихикал и говорил, что я очень остроумный мистер!
— Да-а... Хорошо здесь... Было...
— Конечно! Где еще столько времени тебя станут называть сэром?
— Ты из Москвы сразу домой?
— Ага. Уже и билеты есть. А ты? В Питер?
— На Юпитер! О чем ты? Денег осталось — четыре доллара.
— Займи у Геше.
— Неудобно. Все-таки лама.
— Хочешь историю про лам? Было время, я жил в Бурятии. Еще при Советском Союзе. В Бурятии очень много буддийских монастырей. Я там прожил целый год. Как дурак, колол всякие блядские дрова... Короче, в моем монастыре собирали пожертвования. Говорили, что на дацан. Люди последнее сдавали. Я один раз до утра столитровую бочку рублей пересчитывал. В смысле — купюр по одному рублю. А когда пересчитал, настоятель себе новую «девятку» купил.
— Серьезно?
Мы сидели под плакатом, сообщавшим, что личная безопасность пассажиров гарантирована правительством Малайской республики. Спинка пластикого креслица неудобно давила под лопатки.
— Я бы хотел быть ламой.
— Тебе бы не понравилось.
— Почему?
— У лам целибат. Тебе бы не понравилось.
— Совсем целибат?
— Как правило — целибат. Хотя... как сказать? По-разному бывает. Иногда придет какая-нибудь бурятская тетя-мотя помолиться... В общем, заодно и помолится.
Мы помолчали.
— К жене вернешься?
— Попробую.
— А если не пустит?
— Теперь пустит... наверное...
— Если пустит — там и оставайся.
— Не умничай.
— Я так скажу. Хочешь быть религиозным парнем?
— Ну?
— Будь им! Ламы ни при чем. Просто будь.
