Характера отец Палладий был самого твердого; редко можно было найти такой прямой и простой нрав, какой был у него. Речь его была самая простая; почти никому не говорил "вы", а всем попросту "ты". В разговоре часто прибавлял слово "да". "Да! Это не хорошо, не по-монашески. Да! Монах должен быть осторожен. Монах есть свет для мирян; а тебе все равно. Да!". Слово отец Палладий имел твердое, склонявшее всех невольно слушаться его. Он всем говорил правду и нисколько не стеснялся объяснять сделанную ошибку кому бы то ни было, новоначальному ли, или настоятелю. Был случай, что отец Палладий не побоялся и перед архиереем высказал свою прямоту. Один из бывших Калужских Преосвященных (это было в 1830-х годах) по переводе в другую епархию был вызван в Петербург для присутствия в Святейшем Синоде и просил знакомого ему оптинского настоятеля прислать к нему кого-либо из оптинских иноков в экономы на архиерейское подворье. Отец Палладий и отправлен был в Петербург. Однажды он, по обычаю своему, какой-то важной особе сказал что-то очень просто. Она принесла жалобу Преосвященному на него. Преосвященный сделал ему выговор. Отец Палладий отвечал: "Владыко святый! Да что с бабами-то путаться? Разве не знаешь, что они Предтече отрубили голову?". Преосвященный на эти слова оскорбился и хотел его устрашить. "Я, — говорит, — пошлю тебя под начал на Валаам". Отец Палладий как стоял, так и повалился Преосвященному в ноги: "Владыко святый! Явите свою отеческую милость, пошлите меня туда. Вы такое мне окажете благодеяние, что по гроб буду за вас молить Бога". Владыка усмехнулся и сказал: "Я хотел волка устрашить лесом, а волка как ни корми, все в лес глядит". Через некоторое время отец Палладий был уволен в свою обитель.
При твердости и строгости характера отец Палладий имел ум острый и временами подшучивал, приводя в пример Великого Антония и охотника. Однажды, когда он был ризничим, приехали в Оптину из Калуги ректор Семинарии и директор гимназии. Осмотрев ризницу, они спросили отца Палладия: нет ли у вас каких древностей? Он, не говоря ни слова, схватил их за одежду, вывел из ризницы и показал на стену [56], где был написан Страшный Суд, а в углу страшилище, низвергающее души грешников в огненную бездну; подвел их к самому сатане и сказал: "Вот это у нас самая старая древность; древнее ее нет. Его еще древние отцы называли "древнею злобою"".
Вообще при видимой своей суровости отец Палладий имел некоторые черты едва не детские. Строгое его монашеское лицо всегда озарялось приятной, добродушной, приветливой улыбкой. Если кто смирялся и вел себя скромно, любил того и шутил с ним, но больше приводил случаи из Патерика или из отеческих писаний. Любил в ясную ночь смотреть на небо, на месяц и звезды и знал годовое положение многих из них. Нередко задумывался, говорил: "Ну где эта звезда была целые полгода? А вот опять явилась и опять уйдет в свое место. Как все у Бога блюдет свой чин!". Но ученых рассуждений о светилах и явлениях небесных отец Палладий не любил. Бывало, кто-нибудь спросит у него: "Батюшка, правду ли говорят, что солнце стоит, а земля вертится? Или еще говорят про гром и молнию, что это от сгущения паров?". Он немного подумает, помолчит и скажет: "Да ты был там? Какое тебе дело, стоит ли солнце или вертится? Что тебе за надобность? А ты лучше подивись премудрости Божией, как Господь все устроил, всему повелевает, и все слушает Его; только человек вышел из повиновения. Ты сам не знаешь, что говоришь. Монахи оставили землю, полезли на небо", — то есть оставили плакать о грехах, а рассуждают о том, что совершенно нам не нужно.
На все отец Палладий смотрел с духовной стороны. Пойдет, например, иногда он в лес: всему удивляется, каждой птичке, мушке, травке, листику, цветочку. Подойдет к какому-либо дереву, сколько о нем разговору, сколько удивления! Удивляется, как все повелением Божием растет незаметно, как развертывается лист, как цветет цвет. Говоря об этом, отец Палладий вздыхает, прославляет Творца, как Он обо всем печется, о всем промышляет, всех греет и питает, а мы Его забываем.
Иеродиакон Палладий скончался на 80-м году от рождения, 5 ноября 1861 года, со всеми христианскими напутствованиями, тихо и мирно.
Схиигумен Феодосий (Поморцев)
(†9/22 марта 1920)
Схиигумен Феодосий (Александр Васильевич Поморцев) родился в 1854 году. В Оптиной пустыни он был духовником богомольцев и ризничим, а с 1912 года — скитоначальником (после перевода преподобного Варсонофия настоятелем в Голутвин монастырь).
Отец Феодосий одновременно являлся духовным сыном и духовником преподобного Варсонофия. Однажды приходит он к старцу и говорит: "Батюшка, вот к вам ваш сынок пришел!" — "Какой он мне сынок, — возразил, улыбаясь, отец Варсонофий, — мы с ним ровня". Улыбнулся и сам отец Феодосий: оба они знали, что он был именно "сынком" и относился к старцу с младенческим смирением.
Несмотря на требовательность скитоначальника, братия любила и уважала его, называя мудрецом. Во время тяжелой болезни преподобного Варсонофия 11 июля 1910 года отец Феодосий постриг его в схиму (восприемным отцом старца стал тогда преподобный Нектарий).
Архимандрит Антоний (Медведев), впоследствии архиепископ Сан-Францисский, вспоминал об отце Феодосии:
"…Про него рассказывали, что он, любя читать акафист Божией Матери, желал знать его наизусть. И когда скончался его наставник, старец Феодосий, завернувшись в его одеяло, вдруг стал читать на память Богородичный акафист, получив этот дар, как Елиссей с милотью Илииною [57]".
Отец Феодосий не сомневался в святости своего старца, преподобного Варсонофия. Так, собрался как-то раз отец Феодосий в Калугу по делам к архиерею. Второпях он не обратил внимание на рясу, которую ему подал его келейник, и тот уже в пути сказал, что подал ему рваную рясу. Отец Феодосий не только не огорчился, но даже обрадовался: ряса принадлежала его покойному старцу, и отец Феодосий счел этот случай за доброе предзнаменование. И действительно, дело его окончились так, как он хотел.
Однажды, после кончины преподобного Варсонофия, прилег отец Феодосий на койку и вдруг видит, что прямо против него сидит покойный старец и пристально смотрит на него. Отец Феодосий не мог пошевельнуться от чувства благоговейной радости. Видение продолжалось довольно долго и надолго оставило ощущение благодати в келлии и душе скитоначальника.
Во время болезни настоятеля Оптиной пустыни архимандрита Ксенофонта, а также после его смерти до назначения нового настоятеля отец Феодосий исполнял его обязанности. В 1915 году иеромонах Феодосий был возведен в сан игумена.
Подобно своему старцу, отец Феодосий обладал редким даром рассуждения. Так же, как и он, отец Феодосий отдавал много времени интеллигентной молодежи. И. М. Концевич присутствовал при том, как отец Феодосий поучал молодых художников, наставляя их против модернизма в живописи. Среди них был молодой Л. А. Бруни.
Один раз сильно провинился перед отцом Феодосием один скитский монах, и тот сделал ему строгое внушение. Всю ночь не спал монах, размышляя, как бы вымолить у него прощение. Вдруг под утро дверь его келлии открылась и к нему вошел сам скитоначальник. Не успел перепуганный монах вскочить с койки, как отец Феодосий упал ему в ноги, прося прощение. Монах так и обомлел! Оказалось, что батюшка отец Феодосий, заметив его горе и раскаяние, сам не спал всю ночь, жалея его и упрекая себя в чрезмерной строгости.
Митрополит Вениамин (Федченков), будучи архимандритом, посещал Оптину и оставил воспоминания и об отце Феодосии:
"…В скиту был обычай — вечерние молитвы совершать в домике отца скитоначальника. После этого мы все кланялись отцу Феодосию в ноги, прося прощения и молитв, и постепенно уходили к себе. А если ему нужно было поговорить с кем-либо особо, то он оставлял их для этого после всех. Но на этот раз отец Феодосий оставил всех. Братии в скиту было немного. После "прощения" он обращается к отцу Кукше и довольно строго спрашивает:
— Кто благословил тебе разрешить отцу архимандриту (то есть мне) служить ныне литургию?
Отец Кукша понял свою вину и без всяких оправданий пал смиренно в ноги скитоначальнику со словами: "Простите меня, грешного! Простите!".
— Ну, отец архимандрит не знает наших порядков. А ты обязан знать! — сурово продолжал выговаривать отец Феодосий.
Отец Кукша снова бросается в ноги и снова говорит при всех нас:
— Простите меня, грешного, простите!
Так он и не сказал ни одного словечка в свое оправдание. А я стоял тоже, как виноватый, но ничего не говорил… Потом, с благословения начальника, мы все вышли… И мне, и всей братии был дан урок о послушании… Действительно ли отец Феодосий рассердился или он просто через выговор смиренному отцу Кукше хотел поучить и других, а более всего — меня, не знаю. Но на другой день утром вижу в окно, что он, в клобуке и даже в мантии, идет к нашему дому. Вошел ко мне в келлию, помолился перед иконами и, подавая мне освященную за службой просфору, сказал:
