не знаю, чем он тогда будет заниматься. Может, и на самом деле займется вашими сетями.
Участковый внимательно поглядел на Егорова.
— Послушай, Ростислав Иваныч, а все ж кто бы это мог сделать?
— Только туристы, — убежденно ответил Егоров.
— Тогда ищи ветра в поле, — вздохнул Федотов и обтер распаренное лицо кепкой.
— Ищи на рынке, — сказал участковый, — если туристы. Но все же не мешало бы поспрошать местных. Авось у кого рыбка свежая появилась. Жареной далеко пахнет.
— Ну ладно, если вы только затем приехали, чтоб узнать у меня, кто ваши тенета порезал, так я не знаю, — Егоров посмотрел на часы. — Сейчас дождусь механика — и на поля.
— Будем искать, — сказал милиционер, и не понять было: искать хотят только в Кузелеве или вообще искать.
«Да-да, скажи на кого, так и житья не будет, — подумал Егоров, провожая взглядом уходящих милиционера и председателя рыболовецкого колхоза. — Нет уж, каждый стоит на своем деле, так и соответствуй, а не перекладывай на чужие плечи». И вспомнилось, как в прошлом году в это же время деревенские ребята, еще не послужившие в армии, его механизаторы, избили городского парнишку за то, что тот приударил за местной девчонкой и над их предупреждением посмеялся. Был суд, и он, Егоров, вынужден был дать ребятам самые лучшие характеристики, что и производственники-то, и в быту, и в общественной жизни самые что ни на есть примерные, и просил суд дать им условно, хотя следовало бы посадить. Но черт побери, тогда с кем работать? И суд уважил его просьбу. Однако даже и такая заступа не сблизила Егорова с деревенскими. Правда, не стали уж так отчужденно относиться, как раньше. Ну, с Игнашкой Сиплиным дело совсем иное. Это пьяница, от него проку не будет. Но как бы то ни было, а тенета не он порезал. Это кто-то другой, может, и из местных, а лодку Игнашину использовал. А может, и туристы.
Егоров подошел к окну. Милиционер и председатель садились в газик.
— Клязьмин! — крикнул Егоров. — А что — лодка на замке?
— Нет, — ответил, задирая голову, участковый.
— Тогда туристы, больше некому.
Явился механик, высокий, непомерно тощий от постоянной нудной боли в желудке.
— На седьмом поле комбайн простаивает, — начал разговор Егоров, но механик перебил его, сразу поняв, к чему тот клонит.
— И не проси, не буду работать, — зло, отрывисто сказал он, прижимая ладонь к животу. — Зараза, с ночи покою не дает.
— Тогда зачем шел? Ответил бы сразу по телефону.
— А тогда не знал. По пути Репей сообщил. Я другое думаю — не лечь ли в больницу.
— Тогда совсем завал.
— Чего с Игнашкой-то будешь делать?
— Выгоню.
— И так мало кого осталось.
— Но и он не находка. Зато другим наглядно будет. Увидят, что шутки кончились.
— Надо бы тебе с самого начала построже. Мягкий ты.
— А сознанье-то есть у людей?
— Сознанье-то, знаешь, оно тоже у кого какое. Тут один сказал: «Бога нет — и совести нема». Так-то бы, конечно, Игнашка не загулял, если бы не «дачник». Надо же — сколько спирту выставил!..
— Черт его принес на нашу землю.
— А он и никакой не племянник Степанычу. Об этом мне сам Степаныч пьяный сказывал. Ну, да только теперь уж ничего против не докажешь.
— Не знаю, прямо не знаю, как и быть. С утра уже думают, как бы напиться. И что с людьми делается?
— Построже надо, построже. От тебя много зависит, председатель.
— Все нервы вымотал. Вымотал!.. Выгоню!
— А я что? Я не возражаю. Он сколько одной техники загубил.
— Тем более. Трактор тогда вышел из строя по его вине?
— Ну, этого мы тогда установить не смогли. Может, и не по его, — уклончиво ответил механик.
— Не по его… Врешь ведь! Вот ты и коммунист, и старше меня, а чего ж так ведешь себя? Ведь знаешь же, что это его вина?
— Ты не дави на меня, Ростислав Иваныч, я и так еле сижу. Того гляди, взвою… Пошел я, если больше нечего сказать.
— Лечиться тебе надо. Доктору показаться.
— Боюсь. Еще неведомо, что у меня. Может, и не язва, а рак…
— Ну-ну, сразу уж и рак. Вот уберем урожай — и давай в больницу, вырезай свою язву. Мне ведь тоже больной-то ты мало нужен.
— Знамо, кому больной нужен… Ладно, поживем — увидим.
Зазвонил телефон. Запрашивали из редакции районной газеты сведения по уборке зерновых.
— К вечеру дам, — ответил Егоров и положил трубку. И тут же снова зазвонил телефон.
— Нам надо сейчас же, — сказал женский голос, и в его тоне звучала жесткая требовательность.
— Считайте, что меня в конторе нет. Я на полях. Там я! — Он бросил трубку и быстро вышел из кабинета. Побежал по лестнице. Навстречу ему подымался зоотехник Быстров.
— Стог сена сперли в Колосовицах, — сообщил он.
— Еще этого не хватало! Э, черт, только что был участковый.
— А и не нужен он. Нашли уже. Анна Карпова отличилась. К ней сын приехал, так она с ним сегодня ночью.
— Что за черт, совсем озверели. У «Зари» сети порезали и весь улов сперли. Тут сено. Был у Карповой?
Плачет дура. Все, говорит, до сенинки верну, только не отдавайте под суд.
— На что же она рассчитывала, старая?
— Ну, не найдут… А найдут, так пожалеют. Пенсионерка…
— А кто ее сын?
— Вроде шофер… Не знаю.
— А ну, едем! — сказал Егоров и быстро прошел к газику.
Все двенадцать километров до Колосовиц он гнал машину на третьей скорости, словно
