– Я и понятия не имею, что такое чувствовать себя богатой и могущественной, – призналась я.
– Делай все, что захочешь, – посоветовала мать. – Начни с начала.
– А каким должно быть начало? – робко заметила я.
– Самое простое. Ты должна вступить в контакт с Овидием Декроли. Он в Женеве. Можешь позвонить ему в любой момент. Хоть сейчас, – подсказала она, довольная, что в состоянии мне помочь.
Овидий Декроли. Еще одно имя которое выплывало из прошлого. Я прекрасно помнила этого швейцарского юриста. Сухое и довольно угрюмое лицо со сверкающими глазами. Пару раз мы обедали вместе, когда я была с Эмилиано. Логично и несколько занудно он анализировал все правовые аспекты какого-нибудь финансового вопроса, вероятные возможности и последствия, которые из него проистекают, и Эмилиано очень ценил его советы. А я рассеянно слушала их разговоры, не зная, что в один прекрасный день они мне могли бы весьма пригодиться. Мне больше нравилось сравнивать этих двух мужчин: рационального и холодного адвоката с мечтательным и мягким Эмилиано.
– Я еще не готова, мама, – сказала я со всей искренностью, на которую была способна.
Мать отреагировала страстным жестом героини одного из своих романов.
– Ты невозможна! – воскликнула она.
Из этого затруднительного положения меня выручила Эми, моя дочь, которая сонным голосом позвала из своей комнатки.
Я встала и направилась к прикрытой двери, из-за которой пробивался слабый свет ночника, который горел постоянно, потому что Эми боялась темноты.
Я открыла дверь и подошла к кровати.
– Я хочу пить, – пробормотала она, не открывая сомкнутых глаз.
На белом столике рядом с кроватью стоял заранее приготовленный стакан. Я обняла ее за плечи, приподняла и поднесла воду к губам. Жадно напившись, она испустила глубокий вздох, открыла глаза и наконец узнала меня.
– Мама, ты приехала! – радостно воскликнула она. – Уже наступило завтра? – спросила она, вспомнив наш разговор по телефону.
– Нет, мое сокровище. Еще сегодня, – ответила я, нежно целуя ее.
– Но ты обещала завтра, – слабо запротестовала она, зевая.
– Обстоятельства изменились, – объяснила я, укрывая дочь одеялом.
– Что-что? – едва слышно переспросила она.
– Все хорошо, все хорошо… – пропела я на манер колыбельной, гладя ее волосы, густые и светлые, как у Эмилиано. – Спокойной ночи, мое сокровище, – шепнула я ей на ухо.
– Спокойной, мамочка, – ответила она.
И тут же уснула.
Я осталась сидеть рядом с кроватью, глядя на нее. Я любила свою дочь больше себя самой, любила за ее хрупкость, ее детскую невинность и еще за то, что она была свидетельством другой большой любви, которая еще владела мной. Сидя у ее постели, я ласкала взглядом эту маленькую комнату с мягким светом ночника, населенную куклами, игрушками и множеством дорогих и бесполезных безделушек, которые удовлетворяли скорее мою жажду дарить, чем желание Эми обладать ими.
Легкими осторожными шагами я вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Я нашла мать на кухне. Умело и сноровисто она перемешивала разноцветный салат в большой стеклянной салатнице.
– Ты, наверное, еще не ужинала, – сказала она.
– Я и забыла о еде, – призналась я.
Мы сели за стол и съели без всякого аппетита по холодной котлете и этот салат. Но наши мысли были далеко от еды. У меня был наготове вопрос, который я хотела задать матери, и сейчас момент наступил, похоже, подходящий.
Из соседней квартиры, где жила синьорина Вальтрауде, донеслись приглушенные звуки скрипки. Синьорина Вальтрауде была учительницей музыки и теперь, в восемьдесят лет, раз в неделю собирала у себя своих немногих живых подруг, и они вместе музицировали. В то время как эта музыка за стенкой звучала как аккомпанемент, я задала матери вопрос, который давно терзал меня:
– Эмилиано знал, что я жду от него ребенка?
Мать поставила локти на стол, поддерживая голову руками, как она любила делать.
– Знал, – ответила она. – Он сказал мне об этом однажды в телефонном разговоре. На месяц раньше, чем ты мне объявила об этом.
– Почему же мне он об этом не сказал? – удивленно спросила я.
– Он не хотел влиять на твои решения, – объяснила мать.
Я вышла на кухонный балкончик и посмотрела на внутренний дворик, освещенный розоватым светом четырех фонарей.
– Это он велел тебе молчать? – допытывалась я.
– Нет. Но я чувствовала, что он так хотел. У этого человека была способность какие-то вещи дать понять без слов… – Моя мать улыбнулась, вспомнив Эмилиано, которого знала еще подростком и к которому всегда относилась с симпатией. – Я тебе не рассказывала про бегство в Швейцарию с семьей Монтальдо? – спросила она.
– Много раз, – ответила я. – Но я предпочитала папины рассказы. Не обижайся на меня за это.
Во взгляде матери блеснуло волнение, и голос ее слегка дрогнул.
– Да, он умел блестяще рассказывать, твой отец, – согласилась она. – Он был бы настоящим писателем, если бы умел выстраивать сюжет. Но как бы то ни было, – продолжала она, – а он не мог рассказать тебе, какие чувства я испытывала к Эмилиано подростку. – Она казалась помолодевшей, когда переносилась в прошлое. – Он вызывал у меня большую нежность – его глаза выдавали большую любовь к приключениям.
– Тебе никогда не удается говорить о человеке, – пошутила я, – не делая из него персонажа романа.
Мать погрустнела.
– Эмилиано и был персонажем романа, – заявила она. – Вся его короткая жизнь это доказывает.
– Он сообщил тебе о моей беременности, когда у меня было всего два месяца? – спросила я.
– Примерно так.
– И ты без всякой просьбы с его стороны решила не говорить мне об этом только потому, что он вроде бы этого не хотел?
– Это правда, Арлет.
Обаяние Эмилиано всегда достигало цели. У него никогда не было нужды просить что-либо, чтобы это иметь. Я постаралась вспомнить, как обстояли дела в то далекое лето, когда я узнала, что беременна.
Мы загорали у бортика бассейна в «Гранд-Отеле» в Римини.
Нет, это было не так. Я загорала. А он сидел под полосатым зонтом, пил шампанское со льдом и читал длинный отчет о последнем административном совете издательства.
– Знаешь что, Арлет? – сказал он мне, прерывая чтение. – Мои сестры и их мужья – настоящие болваны. – Он терпеть не мог грубости и прибегал к ней в том случае, если в самом деле не мог найти подходящий синоним, чтобы заменить вульгарное слово.
– Это твое недавнее открытие? – пошутила я.
Эмилиано перестал читать, сложил листы в кожаную папку и поднял на меня свои голубые глаза.
– Они убеждены, что достаточно привязать свою телегу к какому-то мощному политическому течению, чтобы колеса снова закрутились.
