— Что с ней делать?
Несмотря на удушье, журналистка сообразила, что речь идет о ней. В душе Жени стали вспыхивать искорки страха. Следователь заглянул в ее лицо, словно всерьез рассуждая над вопросом о ее будущем, а потом потрепал пальцами свою ноздрю и отвернулся.
— Ничего с ней не делать. Пусть идет… Женя, — окликнул он ее, когда она уже почти взялась за ручку двери, — что вы сделаете, если у вас в руках случайно окажется та папка, о которой вам говорил Лисин?
— Видимо, я должна тут же сообщить об этом вам. Однако мне придется крепко подумать, поскольку папка, как мне кажется, стоит дорого, а я всего лишь журналистка, машина у меня старенькая. А хотелось бы ездить на спорткаре и отдыхать не на деньги бонвиванов с Рублево-Успенского шоссе.
Глаза ее смотрели прямо и твердо.
Рысин подошел и заглянул в них поглубже.
— Мне кажется, я правильно делаю, что отпускаю вас…
— И ходють, и ходють… Какого ляда вы сюда как на работу ходите?
Они молча пропустили старушку с пакетом «Эльдорадо» и продолжили смотреть друг на друга.
— Цена документов в папке, насколько мне известно, девяносто семь миллионов… — сказала Женя и не закончила.
— Я могу предложить вам десять процентов от этих денег.
Девушка насмешливо посмотрела на стоящего за его спиной нервного:
— При таких дольщиках я бы смело могла рассчитывать на большее.
Мужчины переглянулись. Нервный подумал и кивнул. Рысин развел руки и улыбнулся.
— Значит, ты в доле, девочка.
— Это хорошо, — отозвалась Женя, отпуская ручку двери, — но меня беспокоит одно обстоятельство… Гейфингер тоже поверил вам на слово…
Молчание продолжалось недолго.
— А ты собираешься нас надуть так же, как он? — злобно прогудел хозяин платка.
— Что ты хочешь? — спросил Рысин, с недовольством посмотрев ему куда-то в ноги.
— Страховка. Я помню все, что Лисин говорил мне, но неизвестно, что он при своем молчании на следствии утаил в качестве сюрприза для суда. В его почтовом ящике покрывается пылью конверт из сотовой компании. В этом конверте распечатка последних телефонных переговоров Коломийца, а это значит, что у суда будут доказательства того, что после того, как его убили, Коломиец поднялся в морге и позвонил Гейфингеру с телефона, который у него украли. Мелочь, вроде бы, но если он вывалит это на суде, к его ящику тотчас пошлют людей. Как-никак, человеку серьезный срок светит, да и дело на виду у всей страны… Вся тема с Коломийцем окажется липовой, и как бы на дополнительное расследование это дельце, шитое белыми нитями, не послали… А что потом, на следующем процессе, Лисин вспомнит, а? Ему ведь некуда торопиться, у него вся жизнь впереди.
— Я изыму эти распечатки, — дернув щекой, пообещал следователь.
— Давай, — похвалила Женя, думая уже быстро и расчетливо. — И сразу станет непонятно, как это следователь расследование закончил, а вещдоки изымать продолжает.
— Это не твоя забота, как я их изыму, — грубовато отрезал Рысин.
— И еще одно. Лисин доверяет, кажется, только мне. Если нам нужна папка, то нужно и шестое свидание.
— Я организую это, девочка, но меня, в свою очередь, тоже кое-что смущает… Я понимаю, ты — единственное, что сейчас у нас есть… Но как мне думать, что Лисин тебе доверяет, если посылает за папкой, заведомо зная, что в шахте лифта ее нет и быть не могло?
До Жени дошел не тот смысл этого вопроса, что плавал на поверхности, а тот, что был под водой.
— Я вот что тебе скажу, дружок… — чуть охрипшим голосом проговорила она. — Я же понимаю, что весь этот разговор в подъезде только для того, чтобы понять, есть у меня папка или нет, знаю я что лишнее или не знаю… Ты мог бы отвезти меня в кафе и поговорить там за бокалом вина, но не хочешь со мной светиться. Отсюда вывод: ты по-прежнему соображаешь, прирезать меня, как Таю Мискареву, сейчас или сделать это чуть позже. Ты считаешь меня дурочкой? Я вот что думаю… Охранник в тюрьме слышал наш с Лисиным разговор. Бабка нас видела, и не раз. Лифтер опознает и меня, и вас… Вы так влипли в дерьмо, товарищи, что помимо меня вам тогда придется резать и всех перечисленных. Но это будет уже не кража, а геноцид какой-то… Это сейчас ты рулишь темой, а что будет, когда станет ясно, что убийства так или иначе сопряженных с событиями лиц продолжаются? Не это ли алиби для Лисина? Так что не спеши меня резать, Рысин… так, кажется? Рысин? Твое быстрое соображение — это страховка, о которой я говорила.
— А ты умная девочка… — согласился следователь.
— С вами, уродами, научишься ухо востро держать. Итак, мне нужна шестая встреча. Завтра в одиннадцать. — Вспомнив о чем-то, журналистка побледнела. — И не вздумай больше пасти меня! Самой мне с содержимым папки не справиться, и если она окажется у меня, то ваше присутствие облегчит мне труд искать людей для снятия капитала со счета… Других таких подонков мне придется искать долго, а в Анталью не терпится. Так что мы очень, очень… очень нужны друг другу… Адью, мальчики.
Хлопнув дверью, Женя, едва держась на ногах, добралась до машины.
Ватные ноги она заносила в салон уже руками.
Два или три часа она кружила по городу, смотрела в зеркала, пытаясь увидеть одну и ту же машину дважды. Но бывшие дружки Старика, по-видимому, решили оставить ее в покое и дать возможность накопить сил для завтрашней встречи с Лисиным.
Глава 26
— …И я поехала в «Глобал». Я не верила Рысину, я была уверена в том, что я не вижу их за своей спиной только потому, что они очень хорошо умеют прятаться… По дороге я позвонила Боше, сказала, чтобы тот срочно связался с тестем Трекалова, и когда я приехала в «Глобал», на крыльце меня уже встречали двое белобрысых, очень похожих на прохожих людей в штатском. Мы вместе зашли в холл, подошли к зеркальным дверям, и я попросила охранника впустить меня в их комнату… Мальчик в голубой рубашке и синих брюках, перепуганный сиянием удостоверений, отворил нам дверь, и я тут же пошла к стенду, о котором ты мне шептал на ухо… Люди от тестя Трекалова вынули твою папку из-за стенда с планом учения… Она сейчас у них, Игорь… — переведя дыхание, Женя посмотрела на лишенный двери проем. — Я чуть не описалась от страха, Игорь…
И она заплакала.
Лисин перегнулся через стол и прижал к груди ее голову.
— Этот Рысин со своим дружком уже у них… Я не знаю, что там говорят, но слышала в коридоре, как какой-то дядька в сером костюме велел перевезти тебя в Лефортово и поместить в одиночку до конца разбирательств… Разбирательств, понимаешь… А потом, уже вечером, когда меня закончили допрашивать, я видела Рысина. Он шел по коридору в наручниках, и он плакал, как дитя. Я не думала, что мужчина способен так плакать…
— Ты сделала копию с диктофонной записи?
Вспомнив, она вскинулась и тут же перестала плакать.
— Господи, ты не представляешь, что я пережила там, у входа в шахту лифта! Они ворошили мою сумочку, перебирали в руках телефон, помаду, диктофон, прокладки… А я все стояла и думала: один из них «важняк», второй — начальник уголовного розыска, то есть самый умный сыщик в районе. Я стояла, и меня давило: «Вот сейчас ты возьмешь, гад такой, диктофон, посмотришь и увидишь, что он включен…» И когда этого не случилось, я даже немного огорчилась.
— Когда их взяли, ты знаешь? — трогая кончиками пальцев щеку девушки, тихо спросил Лисин.
— Их взяли у твоего почтового ящика. Рысин стоял, держал в руке распечатку с телефонными разговорами и уже подносил к краешку листа зажигалку… не по письменному указанию генпрокурора, как всем сразу показалось… Тут-то их и взяли. Игорь… они собираются пересматривать твое дело… но…
— Что — но? — насторожился он.
— «Федералов» очень заинтересовали твои девяносто семь миллионов долларов в «Бэнк оф Нью-Йорк». Они не могут понять, как ты переводил из России такие суммы. Тот, в сером, почесал затылок и сказал — я слышала: «Один стабилизационный фонд туда увозит, другой личный… Это мода у них сейчас такая»… В общем… как бы худа не вышло.
— Ничего не выйдет.
— Это как так?
— Деньги со счета своей российской компании я перечислял на счет зарубежной компании на Кипре в качестве выполнения договорных обязательств и в виде оплаты за доставленное сырье. Никто никогда не узнает, что это моя компания, кто им позволит на Кипре бумаги листать? А уже с Кипра деньги уходили в Нью-Йорк, что кипрским законодательством вовсе не запрещено. Единственное, что мне могут впарить, это дружбу с Ходорковским и Березовским…
— А ты с ними знаком?
— Понятно, что нет. Но прокуратуре это доказать — раз плюнуть. Этого явно не тянет на пожизненное…
Она целовала его лицо, стараясь делать это так, чтобы надзиратель (уже новый, старый куда-то пропал) не слышал ни звука.
