– Не вешай мне лапшу на уши, – завизжал похититель, – если ты не слышал новости по радио, спроси у своих друзей из полиции. И не притворяйся, будто это ложь, она вышла из твоего поганого посольства.
Куинн убедил Зэка рассказать, что он слышал, хотя сам он знал это.
Рассказ об этом слегка успокоил Зэка, и время его кончалось.
– Зэк, это ложь, туфта. При любом обмене будут только вы и я. Один и без оружия. Никаких «маяков», никаких фокусов, никакой полиции и никаких солдат. Ваши условия, ваше место, ваше время. Ни на что иное я не соглашусь.
– Что ж, хорошо, но уже поздно. Ваши люди хотят иметь тело, именно его они и получат.
Он уже собирался повесить трубку. В последний раз. Куинн знал, что если это произойдет, то все будет кончено. Через несколько дней или недель кто-то где-то войдет в дом или квартиру, уборщица, хранитель или агент по продаже недвижимости, и найдут единственного сына президента с пулей в голове или задушенного и полуразложившегося…
– Зэк, ради Бога, еще несколько секунд.
По лицу Куинна лился градом пот. Первый раз за все двадцать дней он показал огромное напряжение, накопившееся за этот период. Он знал, как близко до окончательной трагедии.
На кенсингтонской станции группа инженеров и полицейских смотрела на мониторы и слышала потоки ярости, идущие по линии; под фешенебельным районом Мэйфэйр четыре агента МИ-5 замерли в своих креслах, пока из динамиков изливалась ярость, а магнитофон продолжал беззвучно крутиться.
В подвале американского посольства на Гроувенор-сквер находились два инженера электронной разведки, три агента ФБР и Лу Коллинз из ЦРУ, а также представитель ФБР Патрик Сеймур. Всех их собрало сюда сообщение об утренней радиопередаче в предвидении того, что они сейчас слушали, и это никак не улучшало положение дел.
Тот факт, что все радиостанции страны, включая Радио Сити, в течение двух часов осуждали этот ложный телефонный звонок, сделанный во время завтрака, не произвел никакого впечатления. Все они знали это.
Информацию, полученную в результате утечки, можно опровергать до второго пришествия, это ничего не меняет. Как сказал Гитлер, люди верят только в большую ложь.
– Послушай, Зэк, дай мне поговорить с президентом лично. Дай мне всего двадцать четыре часа. После всего потраченного времени не бросай это дело сейчас. Президент может приказать всем этим жопам не вмешиваться в это дело и предоставить его вам и мне. Только нам двоим, ведь только нам можно доверить это дело. И после двадцати дней я прошу еще всего один день! Дай мне этот день, Зэк!
Наступила пауза. Где-то в районе Эйлсбери в Бакингемшире молодой констебль спокойно двигался к ряду телефонных будок.
– Завтра в это время, – сказал Зэк наконец и повесил трубку.
Он вышел из будки и повернул за угол, и в этот самый момент молодой полицейский в штатском появился из переулка и посмотрел на телефонные будки. В них никого не было. Он опоздал засечь Зэка всего на восемь секунд.
Куинн положил трубку, подошел к дивану, лег на спину, сцепив руки на затылке, и уставился в потолок.
– Мистер Куинн, – робко обратился к нему МакКри.
Несмотря на неоднократные просьбы отбросить слово «мистер», молодой застенчивый агент ЦРУ продолжал обращаться к Куинну, как к своему школьному учителю.
– Заткнись, – четко произнес Куинн.
Расстроенный МакКри лишь намеревался спросить, не хочет ли Куинн кофе, тем не менее он пошел на кухню и сварил его. Зазвонил третий, нормальный телефон. Это был Крэмер.
– Мы все слышали это, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?
– Побитым, – ответил Куинн. – Что-нибудь новое об источнике радиопередачи?
– Пока нет. Девушка-стажер, принявшая звонок, все еще в полицейском участке в Холборне. Она клянется, что это был американский голос, но может ли она твердо знать это? Она клянется, что звучал он очень убедительно и официально, что он знал, что сказать. Вам нужен письменный текст передачи?
– Немного поздновато, – сказал Куинн.
– Что вы намерены делать? – спросил Крэмер.
– Пока молиться. Что-нибудь я придумаю.
– Желаю успеха. Я сейчас должен отправляться в Уайтхолл. Я буду держать связь с вами.
Затем был звонок из посольства. Звонил Сеймур. Поздравлял Куинна с тем, как он справился с ситуацией… Если мы чем-то можем помочь вам…
В этом-то вся беда, подумал Куинн. Кто-то работает слишком активно. Но он не сказал этого.
Он выпил уже половину чашки кофе, как вдруг спустил ноги с дивана и позвонил напрямую в подвал посольства. Ему тут же ответили. Это был опять Сеймур.
– Мне нужен прямой разговор по закрытой линии с вице-президентом Оделлом, – сказал он. – И это нужно сейчас.
– Послушайте, Куинн, Вашингтону постоянно сообщают о том, что здесь делается. Все пленки перегоняются к ним тут же. Я думаю, пусть они услышат о том, что здесь произошло, и обсудят…
– Я должен говорить с Майклом Оделлом через десять минут, или же я позвоню ему по открытой линии, – медленно сказал Куинн.
Сеймур подумал. Открытая линия была ненадежна. Ее могли прослушать через спутники в Америке, Англии, да и в России…
– Я дозвонюсь до него и попрошу принять ваш звонок, – сказал Сеймур.
Через десять минут Майкл Оделл был на проводе. В Вашингтоне было 6 часов 15 минут утра, и он был в своей резиденции в Морской обсерватории.
Но его разбудили за полчаса до этого.
– Куинн, что, черт возьми, там у вас происходит? Я тут только что услышал какую-то чушь о ложном звонке на радио шоу…
– Мистер вице-президент, – сказал Куинн обычным тоном, – есть у вас поблизости зеркало?
Пауза.
– Кажется, есть.
– Если вы посмотрите в него, вы точно увидите нос на вашем лице, не так ли?
– Слушайте, что это такое? Да, я вижу нос на своем лице.
– И точно так же, как то, что вы смотрите на свой нос, Саймон будет убит через двадцать четыре часа…
Он выждал время, чтобы смысл этих слов дошел до шокированного человека, сидевшего на краю кровати в Вашингтоне.
– …если только…
– О'кэй, Куинн, говорите.
– Если только к восходу солнца я не получу в руки пакет с алмазами стоимостью два миллиона долларов. Завтра, время лондонское. Этот разговор записан на пленку для протокола. Всего хорошего, мистер вице-президент.
Он положил трубку. На другом конце вице-президент Соединенных Штатов Америки произносил слова, которые наверняка стоили бы ему голосов общества «Моральное Большинство», если бы эти добропорядочные граждане могли его услышать. Затем он поднял трубку телефона.
– Соедините меня с Мортоном Стэннардом, – сказал он. – Да, дома или в любом ином месте. Найдите его!
* * *
Энди Лэинг был удивлен, что его пригласили в банк так быстро. Встреча была назначена на 11 часов, и он приехал на десять минут раньше. Когда он пришел, его провели не в офис внутренней проверки, а в кабинет главного управляющего. Рядом с главным управляющим был бухгалтер. Не говоря ни слова, начальник пригласил жестом его сесть напротив. Затем он встал, подошел к окну, полюбовался шпилями Сити и начал говорить. Его тон был суров и холоден, как лед.
– Вчера, мистер Лэинг, вы пришли к моему коллеге, уехав из Саудовской Аравии Бог знает каким путем, и предъявили серьезные обвинения относительно честности мистера Пайла.
Лэинг забеспокоился. Мистер Лэинг? А где было «Энди»? Они всегда обращались друг к другу по имени, чтобы создать семейную атмосферу, как на этом настаивал Нью-Йорк.
– И я привез массу компьютерных распечаток в подтверждение того, что я обнаружил. – Он произнес это с осторожностью, но в желудке у него появилась противная тяжесть. Произошло что-то не то.
При упоминании о документах, привезенных Лэингом, главный менеджер махнул рукой, как бы отметая этот довод.
– Вчера я получил длинное письмо от Стива Пайла, а сегодня у меня с ним был долгий разговор по телефону. Мне и бухгалтеру внутренней проверки совершенно ясно, что вы, мистер Лэинг, – жулик и расхититель денег.
Лэинг не мог поверить своим ушам. Ища поддержки, он посмотрел на бухгалтера. Тот глядел на потолок.
– Я знаю эту историю, – сказал главный менеджер, – всю до конца и подлинную.
На всякий случай, если Лэинг не знал ее, он рассказал молодому человеку то, что сейчас, по его убеждению, является истиной. Лэинг присваивал деньги со счета клиента – Министерства общественных работ. Суммы по саудовским меркам небольшие, но вполне приличные – один процент с каждой суммы, уплачиваемой подрядчику министерством. К сожалению, мистер Амин не заметил неточности в цифрах, но мистер Аль-Гарун увидел ошибку и сообщил об этом мистеру Пайлу.
Генеральный менеджер в Эр-Рияде с излишней лояльностью пытался прикрыть Лэинга, настаивая лишь на том, чтобы каждый риал был возвращен на счет министерства, как иногда это сейчас делается.
