— Гражданин Аций Вист, — сказал судья, — клиника располагает аппаратом «искусственный мозг». Почему вы не воспользовались им?
— Уважаемый судья, — удивился профессор, — но разве жизнь человека, прикованного к аппарату, предпочтительнее жизни человека, который, подобно нам с вами, может свободно, в осуществление своих неотъемлемых прав, перемещаться на плоскости и в пространстве! И, наконец, почему мозг антропоида представляется нам чем-то более оскорбительным, нежели протез из пленки и проволоки!
В этом месте судья прервал профессора и предоставил слово сотруднику Органов Охраны Порядка.
— Уважаемый судья, — сказала оргоп-психолог Тета, — гражданин Аций Вист утверждает, что в оправдание своих действий он мог бы сослаться на массовую трансплантацию свиных сердец людям. Нет, уважаемый судья, он не мог этого сделать, ибо сердце — простое нагнетательно-всасывающее устройство, а мозг — это Личность. Я, неповторимая индивидуальность гражданина Города. За каждым нашим соотечественником стоят века и тысячелетия человеческой цивилизации, а какая цивилизация стоит за плечами антропоида — гориллы, бабуина, орангутанга?
В зале рассмеялись, потому что в самом деле звучало нелепо даже простое, механическое сочетание этих слов: горилла, бабуин — и цивилизация!
— Позвольте, — воскликнул профессор, — но потенциальный объем памяти антропоида намного превосходит объем информации, который мы усваиваем, не говоря уже о том, что из каждых десяти долей последнего девять лишены отчетливой практической целесообразности.
— Я протестую, — заявил оргоп-инспектор Кси, — гражданин Аций Вист превышает свои права: суждения о практической целесообразности — компетенция Совета Старейшин и суда.
— Протест принимается, — объявил судья.
— Уважаемый судья, — напомнила Тета, — меня прервали.
Зазвонил колокольчик, и оргоп-психолог получила возможность продолжить прерванное, отчасти и по ее вине, выступление.
— Я хотела бы задать один вопрос: сознавал ли профессор, что, пересаживая мозг обезьяны гражданину Маку, он сохраняет для нашего Города только его оболочку, между тем как своего подлинного соотечественника мы лишались навсегда?
— Позвольте, — сказал профессор, — контрвопрос: разве оргоп-психолог полагает, что индивидуальные качества наших сограждан исключают общие начала, то есть собственно социальные? Но как в таком случае возможна общественная жизнь!
— Я отвечу, профессор: главная цель нашего общества — всемерное развитие каждой индивидуальности.
— Но, — подхватил Аций Вист, — на основе общих всем нашим согражданам социальных свойств. Я позволю себе напомнить, что лишь несколько минут назад публика сочла ложным и оскорбительным для себя сообщение о трансплантации гражданину Маку мозга антропоида. А отсюда можно заключить…
В зале опять поднялся гул, и судья принужден был встать, чтобы водворить порядок.
— …Можно заключить, — продолжал профессор, — что поведение гражданина Мака, хотя и отмеченное некоторыми странностями, укладывалось в рамки привычного стереотипа. Более того, гражданке Эг, ее соседке Ди, оргоп-психологу, оргоп-инспектору и многим другим известно, что Мак даже нашел последователей.
— Профессор, — быстро вставила Тета, — вы повторяетесь: мы уже говорили о тенденции к частичной неуправляемости, которая еще имеет место в отдельных случаях.
— Прекрасно, — воскликнул Аций Вист, — так этих отдельных случаев будет теперь всего одним больше.
— Но почему, — возмутилась Эг, — именно у меня, что я хуже других!
Профессор возразил гражданке Эг, что для случайности не существуют хорошие и плохие: в отличие от закономерности, она выбирает свои объекты вслепую.
— Полагаю, — уточнил судья, — что под слепой случайностью профессор имеет в виду не фатум, а известную всем еще не познанную реальность.
Да, подтвердил Аций Вист, именно это он имел в виду.
Оргоп-инспектор Эпсилон Кси поднял руку:
— Уважаемый судья, разрешите замечание по существу разбирательства: мы ушли от главного вопроса — способен или не способен гражданин Мак уважать законы Города. Когда речь идет об аппарате «искусственные мозги», мы имеем дело с программой, которая составлена с нашего ведома. Когда речь идет о мозгах гориллы или орангутанга, программа составлена целиком без нашего участия и, стало быть, неизвестно, чего и когда следует ждать. А где нет надежного прогноза поведения каждого гражданина, там нет истинной безопасности.
Последние слова инспектора Кси публика поддержала дружными хлопками и возгласами «браво!»
— Уважаемый судья, — с неожиданной и, пожалуй, неуместной жесткостью возразил профессор, — инспектор Кси плохо осведомлен о работах нашей клиники. Предварительные эксперименты показали, что возможно как стирать старые записи в коре мозга, так и производить новые. Правда, запись новой информации — процесс многостадийный, требующий длительного времени. На нынешнем этапе мы еще вынуждены следовать естественному циклу, то есть начинать с детства. Мак, а ну покажи им.
Мак вскочил со скамьи, стал рядом с партой и звонким мальчишеским голосом произнес:
— Спасибо родному и любимому папе Ацию Висту за счастливое детство!
Аций расхохотался:
— А теперь, инспектор Кси, объясните уважаемым соотечественникам: иногда приходится ждать. Ничего не поделаешь: надо!
Столбняк, который нашел на публику после неожиданной благодарности Мака в адрес профессора, быстро терял в силе и десятки голосов закричали одновременно:
— Остракон! Вон из Города! Остракон!
Это был вполне справедливый гнев, ибо профессор воздал себе устами гражданина Мака почести, принадлежащие исключительно Городу и Совету Старейшин.
Перекрикивая возмущенные голоса, Мак снова воскликнул:
— Спасибо мудрому Ацию Висту за радостную и счастливую юность!
— Гражданин Аций Вист, — сказал в мегафон, едва превозмогая ярость, судья, — немедленно принесите свои извинения народу!
В ответ на это крайне умеренное требование опять раздался наглый хохот, однако парта, за которой только что сидел профессор, была пуста.
— Уважаемые сограждане, — объявил судья, — в связи с внезапным исчезновением обвиняемого Ация Виста слушание дела прерывается на неопределенное время.
УЛИЦА ФРАНСУА ВИЙОНА
— Это пройдет, — сказал он. — Это должно пройти!
Он говорил так всегда, когда одиночество становилось нестерпимым. В сущности, объяснял он себе при этом, вся задача сводится к тому, чтобы отразить состояние, которое мы называем одиночеством, в слове.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
