Петербургский комитет большевиков выпустил листовку с призывом к забастовке протеста против расстрела путиловцев.
На следующий день после расстрела, семнадцатого июля 1914 года, в Петербурге бастовало 90 тысяч человек Происходили демонстрации, столкновения с полицией, стрелявшей в демонстрантов.
Три дня спустя бастовало уже 130 тысяч. Снова митинги, демонстрации, стычки с полицией и казаками.
День спустя число бастующих достигло 150, а зачем — 300 тысяч.
Депутат Государственной думы большевик Бадаев, вспоминая эти дни, рассказывал:
«Июльские дни 1914 года в Петербурге напоминали боевые дни революционного 1905 года. Фабрики и заводы бастовали. Полиция была не в силах сдержать толпы демонстрантов, которые двигались по городу. Демонстранты останавливали трамвайное движение, закрывали лавки и магазины. Во многих местах города появились баррикады. Толпы рабочих, вышедших на улицы, уже не боялись полиции. Схватки врукопашную, избиение полицейских камнями стали рядовым явлением».
Как раз в эти дни в Петербург с визитом к царю приехал французский президент Пуанкаре, чтоб договориться об участии России в приближающейся войне. В ответ на это рабочий Питер прекратил работу, электричество погасло, путь президентскому кортежу преграждали баррикады.
Царское правительство решило действовать по обычным своим канонам.
В ночь на 21 июля в помещение «Правды», в самый разгар работы по выпуску очередного номера, ворвалось огромное количество полицейских. Налег был сделан с расчетом захватить полностью не только всю редакцию, но и основных посетителей «Правды». Весь район был оцеплен и наводнен полицейскими и охранниками.
Арестовав всех находившихся в редакции, полицейские приступили к разгрому: они переломали матрицы, рассыпали набор, разбили в щепы столы, шкафы, стулья.
Узнав о налете на «Правду», Бадаев отправился на место происшествия. Как депутат Государственной думы он пользовался неприкосновенностью. Но сделать ничего не смог.
Черносотенная печать подняла против Бадаева бешеную кампанию: «Бадаева на виселицу». «Видимо, г. Бадаеву мешают спать лавры Разина и Пугачева», — писала она и напоминала слова Наполеона: «Рабочее движение разрешается только одним путем: хорошим зарядом картечи».
Разгром «Правды» был началом расправы со всеми рабочими организациями В Петербурге и во всей России прокатились массовые аресты.
Тем временем в глубокой тайне шла подготовка к войне. Обе империалистические группировки — Германия и Австрия, с одной стороны, и Франция, Англия и Россия, с другой, — вели секретные переговоры, стягивали к границам войска, ждали удобной для нападения минуты.
И днем и ночью на воинские пункты вливались бесконечные отряды призываемых в армию. Петербург преобразился: повсюду видны были серые шинели и защитные гимнастерки. Настроение было угрюмо-сдержанное и подавленное. Только на Невском и прилегающих к нему улицах появились «патриоты» с портретами Николая II, оравшие о «войне до победы».
Петербургский комитет партии выпустил листок «Ко всем рабочим, крестьянам и солдатам», в котором предупреждал о надвигающейся военной опасности.
28 июля Австрия объявила войну Сербии.
31 июля в России была объявлена всеобщая мобилизация.
1 августа Германия объявила войну России, 3 августа — Франции, 4 августа — Бельгии.
В тот же день Англия объявила войну Германии.
6 августа Австро-Венгрия объявила войну России. 11 августа Франция и Англия объявили войну Австро-Венгрии.
За какие-нибудь полторы недели почти вся Европа была охвачена войной. Впоследствии в войну вступили также Япония и Соединенные Штаты Америки.
Так началась первая мировая война в истории человечества.
Эта война буквально перевернула весь мир. Она породила ряд глубочайших кризисов. Остановив на время нарастающее революционное движение в России, она в итоге привела к победе русской революции и к революциям во многих странах Европы.
8
Владимира Ильича Ленина война застала в деревне Поронино, неподалеку от Кракова.
«Хотя давно уже пахло войной, но, когда война была объявлена, это как-то ошарашило всех, — рассказывает в своих воспоминаниях Н. К. Крупская. — Надо было выбираться из Поронина, но куда можно было ехать, было совершенно неясно».
Несколько дней спустя на дачу, где жили Владимир Ильич и Надежда Константиновна, явился местный жандарм и произвел обыск. Что именно искать — он не знал, забрал несколько тетрадок по аграрному вопросу, в которых были сделаны цифровые таблицы, — видимо, он принял их за шифр. Он сказал, что на Владимира Ильича имеется донос.
Пусть Владимир Ильич завтра явится к шестичасовому поезду и поедет в Новый Тарг, к старосте.
Было тревожно: война породила множество темных слухов; поронинский ксендз говорил своим прихожанам, что русские — шпионы: они сыплют в колодцы яд, их надо убивать, выкалывать глаза.
Надежда Константиновна и Владимир Ильич просидели всю ночь — не могли заснуть. Утром поехали в Новый Тарг; староста объявил, что Ленин арестован как русский шпион, и препроводил его в тюрьму. Там он сидел вместе с крестьянами, арестованными по всяким мелким делам, и быстро сошелся с соседями по камере, которые прозвали его «бычий хлоп», что по-польски значит «крепкий мужик». А по ночам, когда тюрьма спала, Ленин обдумывал, что должна делать партия в новых условиях, созданных войной, как превратить войну в начало революции. В тишине, нарушаемой лишь шагами караульного солдата, рождались мысли, которые потом претворились в ленинские лозунги: «Превратим войну империалистическую в войну гражданскую!», «Мир хижинам — война дворцам!»
Неизвестно, как обернулось бы дело, если б не польские товарищи, и в первую очередь Яков Станиславович Ганецкий.
Узнав об аресте Ленина, Ганецкий нанял какую-то арбу и на ней добрался до Нового Тарга, накричал на тамошнего старосту, предупредил, что если что случится с Владимиром Ильичем, то ему, старосте, придется отвечать; послал письма и телеграммы в Вену, депутату австрийского парламента, социалисту Виктору Адлеру, просил вмешаться в дело.
Когда Адлер разговаривал об аресте Ленина с австрийским министром внутренних дел и сказал, что Ленин не может быть русским шпионом, министр спросил:
— А вы уверены, что он не примирится с царским правительством по случаю войны?
— Ваше превосходительство! — ответил Адлер. — Ленин был врагом царского правительства, когда вы были в дружбе с ним, и будет врагом его, когда вы вновь будете с ним в дружбе…
После двухнедельного заключения Владимир Ильич был освобожден из тюрьмы. Решил уехать в Швейцарию, которая не принимала участия в войне.
Невеселым был переезд: поезд шел медленно, пропуская эшелоны с солдатами, отправляемыми на фронт, и санитарные поезда с ранеными, двигавшиеся с фронта. Стенки вагонов были исписаны призывами убивать каждого русского, француза, англичанина. Повсюду встречались самодовольные лица вылощенных офицеров; монашенки раздавали образки и вели самую разнузданную шовинистическую пропаганду.
Невеселы были и новости, которые узнали Владимир Ильич и Надежда Константиновна: все социалистические партии выступили за поддержку «своих» правительств. Второй Интернационал распался. Те, кто еще совсем недавно заверяли, что в случае войны они призовут к всеобщей забастовке и будут защищать идеи пролетарского интернационализма, сегодня стали министрами буржуазных правительств и делали все для победы буржуазии своей страны.
Позиция Ленина была совершенно ясна. Сидя в окружении товарищей на осенней, поблекшей траве в лесу на окраине Берна, он с тяжело выстраданной резкостью говорил, что Второй Интернационал предал и продал революционную борьбу. Какой же вывод отсюда следует? Еще выше поднять знамя пролетарского интернационализма! Социал-демократы только тогда исполняют свой долг, когда они борются с шовинистическим угаром своей страны. Задача в том, чтобы превратить ложно-национальную войну в решительное столкновение пролетариата с правящими классами!
«Какой-то огромнейший сноп света был брошен так внезапно и так неожиданно, что я сразу и не мог опомниться, — вспоминает об этом совещании его участник Г. Шкловский. — До того передо мною стояла голая действительность, грозная и беспросветная: империалистическая война, крах Второго Интернационала и рабочих организаций, которые не препятствуют войне и даже содействуют ей. Ясно вижу, что значит победа царизма, но и победа немцев не сулит ничего хорошего. Где выход?
И вот приезжает неустрашимый Ленин, и для него не только все ясно, но он уже и выход наметил. Гражданская война — вот тот рычат, за который нужно ухватиться, чтобы все перевернуть и заставить грозные события работать на нас, на мировую революцию.
