– А какие явки вы получили от Жиленкова?
– Жиленков не давал мне явок.
– Вы говорите неправду. Вы переброшены в СССР не только как агент германской разведки, но и как агент так называемого «Русского кабинета», о котором вы показывали. Жиленков должен был снабдить вас соответствующими явками на территории СССР.
– Я говорю правду. Жиленков не давал мне явок.
– Вы ведете себя неискренно. В ходе допроса вы неоднократно были изобличены следствием во лжи. Учтите, что вам придется показать следствию всю правду о вашей предательской работе в пользу германской разведки и полученных вами заданиях по антисоветской работе в СССР.
– Я показал о самом главном. Возможно, я упустил лишь какие-нибудь детали, но я постараюсь восстановить их в памяти и покажу о них дополнительно.
Глава пятая
1
Конец сентября 1944 года. Москва. Ведомство Абакумова – ГУКР СМЕРШ. Генерал Абакумов мог быть доволен работой своего ведомства. Не только поимки шпионов и диверсантов, но и успешные радиоигры с немцами были весомым дополнением к собственно военным успехам советских войск. Война приближалась к концу, но работы у смершевцев меньше не становилось. Вот и сейчас новая операция по перевербовке Таврина и затеваемая им, Абакумовым, игра на самом высшем уровне приятно щекотали нервы.
Размышляя обо всем этом, Абакумов слушал одновременно доклад полковника Барышникова.
– Выяснили, кто такая Шилова? – спросил Абакумов, глядя снизу вверх на Барышникова и делая жест рукой, приглашая полковника садиться.
Тот тут же отодвинул от стола стул и присел, положив перед собой папку с документами.
– Так точно, товарищ генерал. Шилова, она же Бобрик, она же Адамичева Лидия Яковлева, уроженка Черниговской области, в 1940 году окончила Черниговский мединститут. Вывезена в Германию в 1941 году. Добровольно стала сотрудничать с немцами, окончила под Борисовом, а затем под Ригой школу контрразведки в качестве радистки. Утверждает, что Таврин является ее мужем.
– Что показали допросы обоих?
– Оба говорят одно и то же – их готовили целый год для специального задания: убить Верховного. Для этого и был создан целый арсенал оружия и все необходимое для покушения.
– Да, только нашу осведомленность и оперативность предусмотреть не смогли. Выяснили, кому принадлежат награды, с которыми разгуливал Таврин?
– Так точно, Виктор Семенович. Генерал-майору Шепетову Ивану Михайловичу.
– О судьбе Шепетова что-нибудь известно?
– В боях под Харьковом в мае сорок второго был тяжело ранен и попал в плен. С немцами сотрудничать отказался и был отправлен в концлагерь Заксенхаузен, где и погиб.
Абакумов откинулся на спинку кресла, прикрыл глаза, нащупал на столе пачку папирос, достал одну, закурил.
– Каким образом Таврин должен был совершить покушение на Сталина? – отогнав от себя облако дыма, снова спросил Абакумов.
– Он должен был попасть в Кремль на торжественное заседание, посвященное годовщине Октября, оставить в зале портфель с радиоуправляемым взрывным устройством, незаметно покинуть зал и взорвать бомбу.
– А как он должен был попасть в Кремль?
– Таврин утверждает, что ему должен был вручить билет на заседание немецкий агент, внедренный в ГКО.
Абакумов тушит окурок о дно пепельницы, машет руками, разгоняя дым, и удивленно-настороженно смотрит на Барышникова.
– Имя агента?
– Таврин говорит, что не знает ни его имени, ни фамилии, ни даже должности.
– Плохо допрашивали, значит.
– Никак нет, товарищ генерал. Пытали. И я склонен верить Таврину. Слишком уж серьезное задание поручили ему немцы, чтобы ему раскрывать еще и имена своих агентов. Как говорится, береженого Бог бережет. Ему и без того дали слишком много явок здесь, в Москве и Подмосковье.
Полковник Барышников был прав. Хоть Шелленберг и поставил на карту очень многое, забросив в тыл к русским с таким заданием диверсантов, но все карты Таврину раскрывать не стал. Имя Владимира Минишкия, одного из самых высокопоставленных немецких информаторов, так и осталось тайной до конца войны. А по ее окончании Минишкий благополучно перебрался за океан, в США, где и прожил остаток жизни.
– На когда намечена встреча Таврина с агентом? – Абакумов глянул на часы.
– Накануне торжественного заседания, 5 ноября.
– Вы пробовали перевербовать Таврина?
– Да!
– Ну и?..
– Пока безрезультатно, товарищ генерал! Боится. Говорит, что бесполезно, его все равно расстреляют. Слишком уж много насолил он нам… А вот Адамичева оказалась более покладистой и согласилась поиграть с немцами в радиоигру.
– Без Таврина у нас ничего не получится. Немцы тоже не дураки. Наверняка и этот случай предусмотрели.
Абакумов встал, стал прохаживаться по кабинету, заложив руки за спину.
– Хорошо, я сам, лично, допрошу Таврина и поговорю с ним. Может быть, моя генеральская форма и мое генеральское слово сделают его более покладистым. Ладно, идите, полковник. Мне нужно срочно увидеться с Лаврентием Павловичем.
2
Середина октября 1944 года. Москва. Квартира в одном из домов в центре столицы, которую ведомство Берии и сам нарком использовали для интимных встреч.
Берия сидит, полуразвалившись в кресле, и платком протирает очки. Перед ним на журнальном столике стоят вазы с разными фруктами и несколько бутылок грузинского вина. Напротив, в таком же кресле сидит Абакумов.
– Дэньги принес?
– Так точно, Лаврентий Павлович. – Абакумов открывает портфель и выкладывает на стол пачки рублей в банковской упаковке, конфискованные при задержании Таврина. – Все чисто, Лаврентий Павлович. Протокол изъятия переписали. Вместо пятисот тысяч Таврину якобы на проведение операции выдали триста тысяч. Остальные двести тысяч – перед вами.
Берия наклоняется вперед, берет по очереди каждую пачку, рассматривает со всех сторон, считает. Что-то бормочет себе под нос, смотрит на Абакумова. Затем берет три упаковки и бросает ему на край стола.
– Это тэбэ за удачно провэденную операцию.
Смеется. Вслед за ним, убирая свою долю назад, в портфель, смеется и Абакумов. Он хоть и был сейчас едва ли не вровень с Берией, но по-прежнему побаивался наркома.
– Да, за поимку такого важного диверсанта тэбя наградят. Сам видел на столе у Верховного прыказ.
– Спасибо за хорошую весть, Лаврентий Павлович, но я хотел бы уточнить – наградят только меня или других участников операции «Перехват» тоже?
– Толка тэбя, Виктор. – Берия разливал вино в бокалы. – Ордэн Кутузова первой стэпени. Как за апэрацыю фронтового масштаба, а? Вот за это давай випьем.
Берия поднимает свой бокал и ждет, пока то же самое не сделает Абакумов. Они слегка чокаются и пьют.
– Кстати, тэбя нэ удивляет это наше место встречи? – Берия, вытирая рот салфеткой, в упор смотрит на Абакумова.
Абакумов отрывает от ветки виноградинку, кладет в рот и какое-то время смакует ее.
– Честно говоря, удивляет, Лаврентий Павлович.
– Это хорошо, что удывляет, – усмехается Берия, берет в одну руку нож, в другую яблоко и начинает обрезать кожуру. – Есть у мэня адын план, о котором пока должны знать толка два человека. И оба они находятся здесь. Понятно я объясняю?
– Вполне, Лаврентий Павлович. – Абакумов побледнел. – Вы же знаете, я хранить тайны умею.
Берия отрезает кусочек от яблока и кладет в рот, тщательно пережевывая.
– Знаю, знаю. Я болтунов нэ люблю. Как учит наш дорогой вождь: болтун – находка для шпиона, а?
– Совершенно верно, – смеется Абакумов. – Разрешите, Лаврентий Павлович, я налью вам вина?
– Почему толка мне? Себе тоже наливай.
Абакумов разливает вино, и оба опустошают бокалы, на сей раз не чокаясь.
– Ти знаешь, Виктор, авантюра германских спецслужб, подготовивших покушение на Гитлера 20 июля, навела меня на одну мисл. Но повода нэ было.
Абакумов начал обо всем догадываться, и холодный пот прошиб его лоб. Он достал платок и начал вытирать лицо. Берия, поглощенный поеданием яблока, казалось, не замечал этого, продолжая говорить.
– А тут и повод появился. Фашисты, оказивается, нэ дураки: они вместе со своим фюрером хотели одновременно покончить и с нашим, а! Ха-ха-ха!
Берия залился хохотом, прерывавшимся то всхрапами, то всхлипами.
Абакумов замер, глядя в лицо наркома. «Проверяет или провоцирует?» – В висках у главного смершевца начало покалывать.
Берия успокаивается и подозрительно смотрит на Абакумова.
– Слушай, Абакумов, ты чего нэ смеешься. Разве нэ смешно?
– Я вас не совсем понимаю, Лаврентий Павлович.
– А, слушай, все ты понимаешь. Просто боишься. А? Ну, сознайся, боишься или нэт? Ну!
