— Вот и Зоя так говорила! Понимаете, её всё устраивало! Тогда я и понял, что теряю её.
— Почему?! — снова вмешалась Ангелина. — Штамп в паспорте — это же просто формальность главное то, что люди чувствуют!
Арбенин бросил в её сторону насмешливый взгляд, решив при случае обязательно припомнить девушке эту демократичную цитату, от которой её помешанная на формальностях тётушка явно пришла бы в ужас. Зато Шинский, наконец, ожил окончательно и разразился гневной тирадой:
— При чём здесь формальность?! Если бы это решение приняли мы сами — другое дело! Но его нам навязал Зарецкий, а Зоя даже не сопротивлялась. Её полностью устраивала золотая клетка, она даже не пыталась меня понять, а ведь ради неё я отказался от всего, что мне было дорого!
— Разве она вас об этом просила? — холодно спросила Скворцова, не срывая сквозившего в голосе презрения.
Май снова показал ей кулак и резко провёл ребром ладони в районе горла, наглядно демонстрируя, чем закончится для неё ещё одно вмешательство в разговор.
— Да, я сделал выбор сам, но она ведь должна была понять, чего мне это стоило?!
Очередной порыв гнева отнял у парня последние силы, его голос снова стал тусклым и ровным.
— Я отказался от собственной жизни, но и её жизнь не стала моей: все эти светские тусовки, на которых её боготворили, а меня лишь терпели! Я не оправдываюсь, знаю, поступил подло, но я так больше не мог: вроде рядом и в тоже время всегда на расстоянии, а вы бы смогли?
— Э… не знаю, не пробовал. Вернёмся к делу, ваш фокус с анонимками сработал?
Шинский надолго замолчал, погрузившись в воспоминания.
— И да, и нет: мы стали ближе, только я ведь не последняя сволочь, как может показаться, и всё время чувствовал свою вину. Это отравляло радость сближения. А потом Бодров потребовал слишком большую сумму, пришлось отказаться от его услуг.
— Тем более что всё можно было сделать лично, — спокойно подытожил Май, — последнее письмо писали вы?
— Да, — Игорь болезненно поморщился, — самому было неприятно, но остановиться я уже не мог… хотел, чтобы она зависела от чувства защищённости, которое я ей давал, раз уж другие чувства притупились.
Ангелина уже тысячу раз пожалела о том, что пришла сюда. Оказалось крушение иллюзий — это не только печально, но и больно, а она слишком долго верила в эту сагу о неземной любви… Неужели тётя права и идеальные отношения возможны лишь в романах и мыльных операх?
— Вы знали, что Бодров, рассказав Зое обо всех условиях соглашения с заказчиком, передал ей письмо с вашим электронным адресом?
— Зоя не посвятила меня во все подробности, сказала, что парень покаялся и за определённую сумму обещал оставить её в покое. Правду я узнал лишь на следующий день — прочёл случайно в её дневнике. Вы не подумайте, я обычно этого никогда не делал, всё получилось действительно случайно!
Май посмотрел на помощницу, на лице которой было написано всё, что она думает о подобных случайностях, и на всякий случай приложил палец к губам, призывая её хранить молчание.
— И что же вы прочли?
Шинский улыбнулся жалкой беспомощной улыбкой:
— Конечно же, она сразу узнала мой адрес и всё поняла! Поняла почему я это сделал, и…иона жалела меня, понимаете?!
Бледное лицо парня выражало сплошную муку.
— Когда любимая не любит — это больно, когда презирает — вдвойне, а когда жалеет — просто невыносимо! И я подумал… — он запнулся, не решаясь признаться в самом страшном своём преступлении.
— Я подумал, — он нервно сглотнул и снова замолчал, к горлу подкатил противный липкий комок страха, мешая произнести обличающие слова.
— Вы подумали, что было бы неплохо, если бы ваша невеста погибла, например, отравилась, — осторожно подсказал Май.
Шинский дёрнулся, словно от удара, а потом вдруг обмяк.
— Это были всего лишь глупые мысли, — сказал он почти шёпотом. — Я представлял, как буду жить потом, жить своей собственной жизнью! Как ко мне вернётся мой дар, который я фактически зарыл в землю. Как я снова начну творить, писать и посвящать ей свои самые лучшие строки, те, которых она действительно достойна, а не эту графоманию, что клепаю сейчас. Ведь я любил бы её ничуть не меньше, просто…
— Просто живых любить сложнее! — снова сорвалась Ангелина, её больше не пугали угрозы начальника, то, что она услышала сейчас в этой палате, было гораздо страшнее. — Скажите только одно — это вы её….
Девушка не смогла договорить и резко отвернулась к стене, скрывая предательские слёзы, внезапно хлынувшие из глаз, словно талые воды весной. Май озадачено посмотрел в её сторону, но, оценив эмоциональное состояние помощницы, от комментариев решил отказаться, а Шинский, словно не услышав вопроса, продолжал жаловаться на судьбу:
— Эта страсть меня опустошила, выжгла дотла, выжрала с потрохами! И какой дурак придумал, что любовь будит в человеке всё лучшее, посмотрите, что она разбудила во мне! Нет, я не подсыпал ей яд, хотя и украл его у Голицына — просто не смог. А Зоя, видимо, обнаружив тот проклятый пакетик в моём кармане, поняла, для чего он был мне нужен, и не смогла с этим жить!
— Откуда вы знаете, что она нашла ваш яд?
— Я так думаю, точнее уверен в этом, другой причины и быть не могло!
— А зачем Бодрову пакет подбросили?
Шинский снова вымучено улыбнулся:
— Следы заметал, чтобы на меня не подумали. Я даже дневник сжёг. Надеялся, идиот несчастный, что смогу жить без неё, но… — он выразительно обвёл взглядом больничную палату, — как видите, не смог!
В дверь заглянула старшая медсестра и тоном, не терпящим возражений, напомнила, что время вышло.
— Да, конечно, спасибо, мы уже уходим, — кивнул Май, поднимаясь, а когда она скрылась, сообщил:
— В том злосчастном пакетике был не рицин, а вполне безобидное средство. Экспертиза это подтвердила, так что отравиться им ваша невеста никак не могла.
— Но как же тогда? Почему? Я не понимаю? — беспомощно лепетал ошарашенный парень.
— Аналогично. Кстати, возможность того, что Зоя нашла мнимый яд и отравилась из-за вас, ничтожно мала: на пакетике нет её отпечатков, да и, как вы сами сказали, в дневнике отсутствуют какие-либо записи, так что не стоит себя так казнить.
Май слукавил насчёт отпечатков Зои — подобная экспертиза не проводилась, но версия с самоубийством отпала окончательно, и дозу самобичеваний Шинского можно было снизить на вполне законных основаниях.
— А как же записка? — растерянно напомнил парень. — это был её почерк. Как же так? Я не понимаю…
Май пожал плечами, вспомнив фразу, оброненную Игорем при первой их встрече«…это был Зоин почерк, а листок вырван из её дневника, в нём бумага приметная!» Всё верно- это был листок из дневника, а никакая не записка. Наверное, Зоя поделилась с бумагой своими страхами, которых накопилось немало, потом передумала об этом писать, вырвала лист и сунула в сумочку, собираясь при случае выбросить, но не успела.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
