поделом им.
— К чёрту такую философию! — вспыхнул наёмник, швырнув в костёр палку. — Пойду воздухом подышу.
С этими словами он поднялся и зашагал прочь от костра. Конечно, он и сам раньше придерживался таких идей. Сильный жрёт слабого, в этом весь этот проклятый мир. Но ведь на всякую силу найдётся сила поболее. Альберт Эркенвальд был королём Энгаты, в его руках была сосредоточена власть и могучая армия. Да вот только это его не спасло. Был ли Эдвальд Одеринг сильнее? Ну, во всяком случае, на его стороне была правда. Так тогда казалось Таринору. Казалось ему и то, что сражался он за «правое дело».
Нет, ему просто хотелось так думать, а на деле сражался, потому что платили. И ярче всего он понял это, когда обезглавил короля Энгаты. Вот оно, правое дело. Кровь безоружного на мече и слабоумный на троне. В их последнюю встречу Эдвальд был совсем плох. Интересно, жив ли он теперь? А если нынче, когда он слаб, его так же пожрёт большая сила? И кто вообще останется в конце, когда слабых не станет вовсе? Когда безжалостная абсолютная сила, наконец, не оставит тех, кто слабее её, а противостоять ей будет некому?
Наверное, останется то, что богословы и философы называют злом. Забавно, наёмник всегда считал добро и зло чем-то из детских сказок, где храбрый рыцарь побеждает ужасного дракона и женится на принцессе. И всегда полагал, что в жизни всё иначе, рыцарь — честолюбивый хитрец, рвущийся к титулам и влиянию, а принцесса живёт в хитросплетениях интриг, словно паучиха. Теперь же это некогда бесплотное несуществующее зло явственно нарисовалось у него в голове. Безжалостная сила, которая не остановится ни перед чем, пока не останется одна на пепелище. И когда уже ничего не станет, она пожрёт сама себя в порыве разрушения…
— Что-то я увлёкся, — наёмник улыбнулся собственным мыслям. Те ублюдки, что подкараулили их с Ольфом в детстве, наверное, тоже забирали всё по праву сильного. Но в тот день не нашлось никого, кто мог бы защитить двоих мальчишек. Таринор возненавидел себя за тот поступок и не надеялся когда-то искупить его даже перед самим собой. И теперь, помимо чувства вины, его переполняло желание сделать что-то правильное, бескорыстное. Пойти наперекор правилам этого проклятого мира. Пусть сильный не отнимет у слабого, но преподнесёт ему дар. Добро ли это? Или просто желание облегчить вину? Наёмник почувствовал, что запутался в собственных мыслях.
— Ну как, подышал? — ухмыляясь, спросил Тогмур, когда Таринор вернулся к костру. — Если не надышался, то лучше снова иди. Здесь свежего воздуха теперь нету, спасибо Иггмуру.
— Меня всегда от сыра пучит, — обиженно отозвался здоровяк.
— Ну да, а я уж подумал, это Зильмард воззвал к небесному грому, чтобы проверить нашу стойкость! Таринор поди потому и решил нос проветрить…
— Иггмур тут не при чём, — перебил наёмник. — Вот скажи, что сильнее всего на свете?
— Известно, что, — без промедления ответил Тогмур. — Боги.
— А почему бы тогда богам не испепелить нас одним махом? Раз уж сильный всегда должен одерживать верх.
— Наверное, мы им тоже зачем-то нужны. Должен же их кто-то славить.
— Вот именно, хоть боги и могут от нас избавиться, они этого не делают. Могут, но не делают, понимаешь? Вместо этого они получают от нас хвалу и веру, а взамен одаривают своей милостью… — Таринор старался не улыбнуться собственным словам, чтобы они не потеряли вес. Настолько нелепым ему казалось то, что он говорит. — И, наверное, если бы северяне не грабили и не убивали, то тоже могли бы получить что-то от южан, дав что-то взамен.
— Например? Что это мы можем дать?
— Торгует же кто-то из ваших китовым жиром и костью? Почему бы всем не последовать их примеру? Я видел резьбу по дереву в Грарстенне, мастерская работа. Вы, скажем, резные колонны на юг, а вам взамен — мягкие ткани и красивые безделушки. Жёны будут рады.
— Наверное… — пробормотал Тогмур. — Но ведь можно же и так забрать? Торгуют пустомели и слабаки, а добыть в бою всегда почётнее, чем выменять.
— Если торговать с южанами, они сами будут привозить богатства. Не нужно будет мёрзнуть в походах, рискуя разбиться о морские скалы.
— Вот ещё! А славу боевую где добывать? Да и украшение, омытое кровью, дороже во сто крат…
— Ладно, сдаюсь, — вздохнул Таринор. — Мы из разных миров. Ты меня всё равно не поймёшь, как ни объясняй.
— А я по-о-онял, — пробасил Иггмур, довольно улыбаясь.
Остаток вечера прошёл в рассказах Тогмура о дальних землях на севере и востоке. О бледных кровососах, спящих в ледяных курганах, о снежных ведьмах, которые могут насмерть заморозить одним лишь дыханием, о волках размером с быка и о жутких медведях, чья шерсть белее снега, а клыки длиной с запястье.
О том, как когда-то люди пришли на южные земли, истребив эльфов, но лишь самые смелые не остались там, а пошли дальше на север, став Стойким народом, сынами Зильмарда, учениками Хьольда и славными воинами Торма.
Наутро Таринор проснулся первым. От холода. Костёр давно погас, а угли уже даже перестали тлеть. Вот тебе и северяне, даже за костром последить не догадались. Стойкий народ, чтоб их. Тогмур и Иггмур умиротворённо спали, плотно завернувшись в шерстяные накидки. Под их дружный храп наёмник успел развести огонь и сварить нехитрую похлёбку в котелке из подсушенного мяса, что им дали с собой. Первым ото сна очнулся Иггмур. Сладко потянувшись и зевнув, он принюхался и широко улыбнулся.
— Похлё-ё-ёбка, — с нежностью протянул здоровяк. — С бара-а-аниной. Как матушка готовила.
Сказав это, он снова втянул воздух носом, поднялся на ноги и куда-то зашагал. Таринор продолжал помешивать похлёбку, как вдруг широкая рука бросила в котелок какой-то травы, да так быстро и бесцеремонно, что наёмник не успел сказать ни слова.
— Эй! — воскликнул Таринор. — Ты что творишь! Испортишь же! Я всё утро варю, а ты невесть что бросаешь!
— Так надо, — благодушно пробасил Иггмур. — Попробуй.
Запах похлёбки и впрямь стал приятнее. Таринор остудил черпачок и осторожно отпил ароматную жидкость.
— И впрямь недурно. Что это за трава?
— А я не знаю. Матушка всегда её в суп добавляла, а собирала неподалёку, в лесочке. Вот я и вспомнил, и нашёл.
— Здоровья твоей матушке, — улыбнулся Таринор. — Только в следующий раз уж будь добр предупреждай.
Тогмур проснулся и сразу же вскочил на ноги. Помахал руками и ногами, громко хрустнул шеей и тут же расплылся в улыбке.
— То ли это чары лесных альвов, то ли и впрямь матушкину похлёбку чую!
Позавтракав, троица принялась собираться
