На корабль опустилась тьма, а с ней пришел и холод. Когда Ариман подошел к двери в личные покои, то отметил, как на краю дисплея шлема вспыхнули предупреждения о низкой температуре. Единственным источником освещения были его глазные линзы. Колдун миновал сервитора, двигавшегося с упрямой медлительностью. Обнаженную плоть его рук и лица покрывали темные отметки и следы ожогов. Азек слышал, как скрипят замерзающие механизмы. Сначала прекратилась циркуляция воздуха, а оставшийся загустел, в нем образовались частички льда от влаги, выделяемой при дыхании. Кругом царило безмолвие и неподвижность, будто остывающая кровь в трупе после того, как его сердце ударилось в последний раз.
«Мы сами стали похожи на покойников», — подумал Ариман, вновь ощутив кровь и серебро. Он больше не чувствовал осколков в груди, но ощущал, как их яд иссушает разум.
Азек потянулся к люку и распахнул его со скрежетом замерзшего железа. Внутри царил кромешный мрак, и дисплею шлема пришлось создать схематичные очертания тускло-зеленого цвета. Тут стояли чаши с маслом для освещения, там — койка для сна, а здесь — сундук. Ариман подошел к нему, на миг засомневался, после чего решительно отбросил крышку. Предметы лежали точно так же, как он их оставил. Колдун опустился на колени и взял золотого скарабея. Азек медленно вдохнул, ощутив на ладони тяжесть драгоценности. Ариман почувствовал, как в сердце что-то шевельнулось, в памяти проросли зерна симпатических воспоминаний.
«Там были горящие пирамиды из стекла. Там были очертания зверей в серых доспехах, бредущие по озерам черной воды. Там были…» — Ариман отсек воспоминания. Он не хотел этого видеть снова. Воспоминания не могли преподать ему новый урок, кроме урока боли.
Азек посмотрел внутрь сундука. Оттуда на него взирал шлем. Его запыленные линзы казались черными, а знаки под каждым глазом походили на следы, оставленные слезами. Ариман замер, и рука остановилась на полпути к сундуку.
«Правильно ли я поступаю?» — всплыла мысль. Колдун ощутил сомнение, волну бесконечных вопросов. Он едва мог вспомнить, кем был до Рубрики. Нет сомнения, просто уверенность в своем высокомерии.
Ариман коротко рассмеялся, и звук промозглым эхом разнесся по каюте. Теперь оно навеки останется его частью, раной, которая никогда не заживет.
«Я должен был прийти, ибо несу ответственность. Я не могу скрыться от этой правды, как далеко бы не убежал».
Азек коснулся бронзовой личины шлема, подождал, но воспоминания так и не пришли, как не было и наплыва откровений, лишь твердость пыльного металла под пальцами.
«Разве имею я право осуждать то, что делает Амон?»
Ариман вспомнил незамутненную чистоту веры, что он поступает верно. Надежда. Золото глупца, поблескивающее на длани жестокой судьбы. И все же… все же…
Шлем казался таким легким. Он даже не понял, что взял его. С него слетела пыль, рассыпавшись зеленью перед усиленным взором колдуна.
«Пророчества и видения могут ошибаться. Я могу ошибаться, — слова демонов, оракулов, лиц, возникающих во снах и видениях, всплыли в памяти.
«Ты помнишь этот путь, пусть отказался от него…
Другие отважатся пойти путем, который не решился торить ты. Так предначертано…
Судьба настигла тебя, Ариман, и ты знал, что это произойдет…
Легион умрет. Он станет меньше, нежели прахом, в который его обратила Рубрика…
Я вижу, как пути выбора тонут во мраке, и не вижу их окончаний…
Может быть другой способ. Путь не просто выживания, но надежды, восстановления, искупления…
Выбор есть».
Он поднял шлем выше, пока не увидел в пыльных линзах отражение своих глаз.
Газ с шепотом превратился в замерзшее облачко, когда Ариман отсоединил шлем и по коже мерзлыми пальцами стал ползти холод. Он взял другой шлем и развернул его. Колдун почувствовал, как губы покрываются ледяной коркой. Шлем поднялся над головой и опустился на место с шипением выравнивающегося давления. Первый вдох принес с собой пыль и привкус песка. Дисплей шлема мигнул, пробуждаясь. Перед глазами потекли бирюзовые, янтарные и красные пиктограммы. Ариман повернул голову, вновь видя мир в ярко-белых очертаниях. Он почувствовал спокойную уверенность.
«Я в ответе за случившееся, — подумал Азек, выходя из отсека. — Я всегда был в ответе. Хорошо это или плохо».
Рано или поздно они с кем-нибудь столкнутся, не сомневалась Кармента. Либо это, либо их кто-то обнаружит. Это был только вопрос времени, и с каждой наносекундой вероятность все глубже соскальзывала в бездну уверенности. «Дитя Титана» проник в самое сердце собирающегося вражеского флота. Щиты корабля были опущены, реакторы слабо тлели, а сенсоры потребляли так мало энергии, что женщина почти ослепла. Там были сотни кораблей. Она прокладывали курс мимо них, но без энергии Кармента дрейфовала по одной лишь инерции, не в силах маневрировать, просто мертвый кусок металла.
На ее пути возникла пара крейсеров. Одно мгновение их там не было, а уже в следующее они оказались так близко, что техноведьма почувствовала волну жара их двигателей. Она казалась крошечной в сравнении с ними. В прошлом они, возможно, принадлежали Империуму, но характерные черты этого давно исчезли. Бронзовые корпуса были изжеваны боевыми шрамами, словно лица гладиаторов. Они топорщились многоярусными надстройками в виде лиц, и Кармента ощутила, что из их ртов выжидающе торчат орудия.
Кармента ощутила, как сквозь нее потекли вычисления, подсчитывающие ускорения и векторы. Бронзовые корабли становились все ближе. Скоро ей придется отключить двигатели. Но ее реакторы были практически мертвы. Вычисления продолжали виться спиралью, пока корабли неумолимо подходили ближе.
Ей нужно включить реакторы. Да, это единственный выход. Разбудить реакторы и вновь позволить своему сердцу биться. Позволить ему ожить. Она была парализована, задыхалась в пустоте, словно затупленная железная стрела, брошенная в забвение.
«Ты не переживешь этого, — раздался голос в ее душе. — Мы здесь умрем. Все будет утрачено. Мы станем неподвижными призраками. Разбитыми. Разъединенными».
Крейсеры скользнули мимо, так и не столкнувшись с ней.
Где-то далеко она натужно дышала. Кармента чувствовала, как бешено колотится ее сердце. Она попыталась успокоить его, но кровь ревела все быстрее и быстрее.
Еще один корабль пролетел рядом с ней, его двигатели обожгли наполовину ослепшие сенсоры. Вычисления риска вновь закричали в ее сознании. Техноведьма замерзала, она ослепла, и не переживет этого безумства.
Ей нужно проснуться, нужно… Она должна…
«Ариман толкнул нас на эту глупость, — вновь заговорил голос. — Ему нельзя доверять. На этот раз мы точно не выживем».
«Что я могу сделать? Что я должна сделать?»
Ответ пришел не в виде слов. Она вспомнила прибытие флота Механикус, появившегося в ночном небе над миром ее рождения. Железо скрыло звезды. Кармента вспомнила огромные цилиндры десантных капсул с титанами, падающие сквозь атмосферу, подобно кулакам богов. Информационные каналы наполнились обрывками слов и фрагментами данных, криками умирающих машин. Женщина смотрела и слушала, как гибнет ее клан, как умирает приютивший их мир. Тогда она поняла, что делать, что должна сделать ради «Дитя Титана». Они кричали на нее, когда Кармента бежала: потоки разбитого машинного кода, шифры злости, боли и отчаяния. Она слушала их, пока те не стали слишком слабыми. Кармента знала, что все они погибли. Клан мистиков, связанных со своими машинами, исчез, обвиняя ее в измене. Все ненавидели ее в те последние мгновения, в этом техноведьма не сомневалась. Но она выжила, и ее вторая половина, железное существо пустоты с пламенным сердцем, также уцелело.
Ее объяло спокойствие. Осторожно, неспешно Кармента перевела энергию из сенсоров на мачты связи. Ее хватит лишь на сигнал, не громче бормотания, но этого будет достаточно, чтобы спасти ее.
— Я — «Дитя Титана», — сказала она шепотом сигнального кода, — и я должна поговорить с лордом Амоном.
XVII
Тьма
— Ариман? — механический голос Карменты тихо раздался у него в ухе. «Шепот», — подумал он.
— Да, госпожа? — Азек как раз направлялся в покои Астреоса, но остановился. В голосе Карменты что-то было, интонация, которую он различил даже невзирая на безжизненную модуляцию слов. Конечно, техноведьма была соединена с кораблем. В некотором смысле Кармента пользовалась его голосом.
