А в это время в княжеском дворце плакали навзрыд две женщины. Одна, которой уже лет сорок было, в горнице своей богатой слез не могла унять, жалуясь на судьбу, отнявшую у нее и у Синегорья брата, князя Владигора. Несчастней последней нищенки она себе казалась.
Но не ведала Любава, что двадцатилетняя Кудруна, волею сил темных превращенная в правительницу славного Синегорья, тоже не спала и ее обшитая мягким куньим мехом подушка тоже не просыхала.
«Зачем не приласкала я его ни разу? — корила себя Кудруна. — Почему не удержала, когда сказал он мне, что уезжает и никогда уж боле не увидит меня? Неужто я не понимала, что он и есть настоящий Владигор? Не все ли равно, какое у тебя лицо, когда ты в каждом жесте, слове, движении, поступке — витязь, князь?! Ах, Владигор, я тебя бы и уродом полюбила, только бы вернулся ты ко мне! Вот сразу и я осиротела, и вся страна моя!»
Но не все в княжеском дворце в тот вечер и в ту ночь были охвачены отчаянием. В одном из пиршественных покоев веселились борейцы. Все две с половиной сотни воинов посадил за длинные столы победитель Крас. С ним же рядом и довольный Хормут восседал. Напившись хмельного меду, он пересказывал кудеснику то, как безуспешно пытался уговорить Владигора пойти на союз с Грунлафом.
— Я предлагаю Владигору брак с Кудруной — он ни в какую! Союз с Грунлафом — не соглашается! Что делать? Если бы не ты, мудрейший Крас, не знаю даже, как смог бы князь Грунлаф обуздать такого норовистого скакуна, как Владигор! А теперь, смотри, — князь изгнан, Любава — не у дел, и княжна Кудруна — я по-прежнему ее считаю только княжной — распоряжается всем Синегорьем! Ах, как здорово ты все придумал, умнейший Крас!
Чародей, ничего не пивший, лишь усмехался, слушая льстивые речи Хормута, и с презрением глядел, как хмелеют воины-борейцы, ненасытно вливающие в свои глотки крепкий мед и пиво.
— Хормут, я слышал, что ты мастер махать в бою мечом, но в государственные дела тебе лучше не соваться, — наконец сказал он снисходительно. — Подожди немного, может быть, придется и тебе постоять за честь Бореи с оружием в руках — тогда-то ты и покажешь свою прыть. Сейчас же — мой час настал. Не думаю, однако, что с двумя с половиной сотнями воинов ты сумеешь противостоять ладорцам, если им придет в голову посадить на синегорском престоле Любаву. Не видел разве, как горели их глаза, когда я объявил, что Ладором и всем княжеством станет править супруга Владигора?
Хормут, осоловело глядя на колдуна, сказал:
— Хочешь, я завтра же поеду в Пустень, чтобы привести оттуда тысячу, а то и две дружинников? К тому же и Грунлаф ждет, когда мы сообщим ему, как был занят главный город Владигора.
— Нет, пока рано отправляться в Пустень, — возразил Крас. — И еще уверен я, что моих сил довольно, чтобы добыть дружинников для охраны нашего дворца и здесь, в Ладоре!
Хормут, утирая рукой залитые медом усы, громко рассмеялся:
— Что ж, станешь платить ладорцам?
— Нет, не стану. Пойдем сейчас со мною, я покажу тебе, как можно добыть дружину в столице твоего врага.
Хормут, недоумевая, тяжело поднялся. Воины, продолжая поглощать ковши и братины хмельного меда, пива, браги, даже и внимания не обратили на то, что их начальники ушли из-за стола. Когда Крас и Хормут вышли из покоя, колдун с презрением сказал:
— Доверить судьбу Ладора, нашу судьбу, судьбу Бореи этим пьяницам? Нет, никогда! Какой-нибудь проворный повар или ключник может в одночасье лишить нас этого глупого стада, подсыпав в мед или еду настой болиголова!
Хормут, сразу протрезвевший, спросил робко:
— Куда ты меня ведешь?
— А вот как раз на дворцовую поварню, благородный, но неудачливый посланник!
Судя по тому, что все сильнее ощущались запахи приготовляемой пищи, они действительно приблизились к кухне дворца, но туда, где сновали повара и разносчики блюд, Крас Хормута не повел, — они зашли в закуток, и колдун сказал, показывая на дощатую стену:
— Вот за этой стеной Владигор выстрелил из самострела в свою собственную душу, и стрела до сих пор сидит в ней.
— Для чего же ты это делал, ученейший? — удивился глуповатый Хормут.
— Как — для чего! — воскликнул чародей. — Я наполнил душу Владигора страстью к женщине и тем самым погубил его. Хочешь, благородный витязь, испытать силу этих сладостных чар?
— Обереги меня от этого Сварог! — не на шутку испугался Хормут. — Говори лучше, зачем ты меня сюда позвал?
— Сейчас узнаешь, сейчас! — Дрожа от нетерпения пустить в ход свои чары, Крас подошел к стене и легким движением руки раздвинул доски. Они вошли в темное помещение, где уже не слышались звуки кухонной возни.
— Я боюсь тебя, Крас! Зачем привел ты меня сюда? — в страхе схватился Хормут за рукоять меча. Крас, не отвечая ему, достал из-под полы плаща мешочек, раздернул завязки, достал из него горсть чего-то ярко светящегося, взмахнул рукой, подбрасывая вверх этих то ли светляков, то ли мелкие камешки, и они прилипли к потолку, осветив зеленовато-желтым светом просторный зал. Вдоль стены его стояли десять глиняных истуканов, которых Хормут вначале принял за живых людей и поэтому даже вытащил наполовину из ножен меч.
— Где мы? Кто это?! — вскричал он, абсолютно протрезвев и готовясь отражать нападение.
— Когда-то на этих болванах Владигор учился стрелять из самострела, а сколь прекрасно он это научился делать, ты мог судить на ристалище в Пустене. Сейчас поймешь, зачем я тебя сюда позвал. Смотри и слушай! — Крас трижды громко хлопнул в ладоши и проговорил: — Эй, ты, кого я сделал постоянно сытым и способным повелевать другими, — выходи!
Тотчас раздался шорох, и к Красу подбежала крыса. Хормут не видел прежде таких огромных крыс, она была величиной с кошку. Крыса в подобострастной позе, встав на задние лапки, застыла перед Красом.
— Солодуха! Солодуха! — воскликнул Крас. — Приказываю тебе привести пятьсот самых сильных и проворных крыс! Сейчас же!
Тотчас крыса опустилась на все четыре лапы и исчезла в темном углу зала, а колдун сказал Хормуту:
— Приятно повелевать людьми, но нужно давать эту возможность и другим. Мне нужны крысы, потому что в них столько беспощадной злобы ко всем, кто им противен, что лучше воинов, чем эти четвероногие, не сыщешь.
И вот уже во всех углах зала послышалось громкое шуршание, раздался скрежет зубов, прогрызающих доски, и скоро бурыми, серыми, черными потоками к ногам чародея устремились стаи крыс. Они замирали перед Красом в раболепных позах, сотни и сотни крыс, а над ними, такой же неподвижный, возвышался Солодуха.
— Воины мои, слуги! — громко заговорил кудесник, простирая над крысами руки. — Вы удостоились чести стать людьми, оставаясь по-прежнему кровожадными и безжалостными. Восстаньте и служите мне!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
