инкрустированной золотом.
Маленькая Анна, не ведающая о своей судьбе, весело глазела на это торжество, пухленькими пальчиками норовила дотянуться до блестящих пуговиц придворного шута карлика Педилья, мельтешившего перед почтенной публикой.
Ныне Анну вспоминают, преимущественно, как литературную героиню Дюма. Между тем, Анна Австрийская была блестящей представительницей габсбургской династии, оставившей глубокий след в истории Франции. В будущем ее ждали любовные приключения, дворцовые интриги и арена борьбы, куда более изощренной и таинственной, чем шахматные баталии. Одни ее любили, другие ненавидели. Герцог Бекингем был ее любовником в молодые годы, а Мазарини – фаворитом в старости. Слабосильного Людовика XIII, который в брачную ночь не решился войти в опочивальню шестнадцатилетней Анны, вынуждена была затолкать туда многоопытная мать Мария Медичи. Тем самым был положен конец вражде между испанскими Габсбургами и французскими бурбонами. Фрейлины, наутро возвестившие об успешном завершении исторической брачной ночи (с демонстрацией простыни), получили щедрое вознаграждение. Но недоброжелатели сомневались в мужской состоятельности короля, и эти слухи продолжались. Хотя неожиданное, после двадцативосьмилетнего холодного супружества, пребывание Людовика в луврских покоях Анны и рождение двух королевичей несколько приглушили эти пересуды, все же не положили им конец. Потому так и осталось загадочным появление на свет будущих светил Франции Людовика XIV и герцога Филиппа Орлеанского.
…Пока же маленькая золотоволосая Анита, тезка своей бабушки, с любопытством взирала на окружающих своими черными испанскими глазенками. А ее мама, Маргарита Австрийская переживала расцвет своей жизни. То были времена, когда эпоха испанского рыцарства уходила в прошлое. Теперь уходившие в ратные походы сеньоры не держали своих благоверных в черном теле. Они были вольны в своих поступках. Во дворце правили бал шуты, адюльтеры воспринимались как нечто в порядке вещей. Прекрасная Маргарита покорила сердца всех царедворцев; золотистые волосы, ниспадавшие на беломраморные плечи, свисали огненными змейками, завораживая лицезреющих ее, быть может, даже грезились им в пылких сновидениях; точеный носик, белизна кожи, чуть выдававшаяся вперед, как у капризных особ, нежная губа; все прелести выдавали в ней страстную натуру. Она была воистину чаровница, колдунья, завораживающая красотой; и будь воля святых отцов, они бы давно учинили ей аутодафе, а в особенности кардинал Эспиноза, которому не удалось расстегнуть пуговки на ее пышной груди; да, будь воля его святейшества, он бы не преминул отомстить «обидчице» громогласной «санбенито»[54]
…Перед спектаклем на сцену выскочил королевский шут карлик Педильо и, подпрыгивая по-обезьяньи, объявил, что достопочтенные супруги, сидящие в зале получили возможность созерцать свою любопытную жизнь, с чем он и поздравляет всю публику, особо – его величество короля и королеву; а дону Диего желает приобрести множество врагов; затем он соскочил со сцены и, подойдя к королю, скукожился у августейших ног.
Донья Мария перехватила взоры королевы, поглядывавшей краешком глаза на Орудж-бея. Ей давно было известно, что венская красавица, норовистая, как лошадка, сторожкая, как косуля, не усидит спокойно на месте.
Маргарите нравилась мужчины наподобие восточного «мориска»: решительные, грубоватые, пылкие, но умеющие, при необходимости, обуздывать свои эмоции.
Дуэнья уловила тайное движение души своей подопечной и, внутренне противясь неизбежному развороту событий, смирилась. Чему быть – того не миновать…
* * *
Заявление карлика Педильо о содержании предстоящего действа оказалось ложным. В пьесе не было никакой интриги между мужем и женой. Зрители, принимавшие его слова за чистую монету, к концу действия сообразили, что это была шутка и вздохнули с облегчением.
Спектакль начинался печальными размышлениями молодой вдовы, не желающей выйти замуж. Благородная Леонарда, давшая обет никогда уже не выходить замуж, коротавшая дни чтением книги какого-то монаха «Молитвы и размышления», при всем при том привлекала многих, домогавшихся ее руки и сердца. В конце концов, она сдается и выходит замуж за победителя состязания поклонников лжеца и пустобреха Камилл о.
Автора на спектакле не было; говорили, что сеньору де Вега нездоровится. По окончании представления придворная элита вздохнула с облегчением и поспешила на банкет в честь инфанты Анны.
Банкет состоялся в просторном зале. Гости расселись за большим круглым столом, во главе которого заняла место королевская чета. Далее все расположились в той же степени удаленности от их величеств, как в зрительном зале. Орудж-бея от королевы разделяли четыре места.
Прежде чем подать вино на стол, его проверил лекарь, дал попробовать двум слугам, и лишь после такой дегустации веселящий напиток был преподнесен высоким особам.
Король поднял бокал:
– В честь нашего торжества!
Все встали с мест, подхватив слова его величества.
Зазвенели бокалы, застучали вилки, развязались языки. Говорили, как прелестна маленькая инфанта, как впечатляющ спектакль, как великолепна была в роли Леонарды актриса N., как ловко пудрил ей мозги дон Камилло в исполнении сеньора К…
– Было бы интересно выслушать мнение дона Хуана на этот счет, – подала реплику королева.
Взоры всех устремились к Орудж-бею. Он смешался от неожиданности, но, отставив бокал и выдержав паузу, проговорил:
– Мне понравился пафос пьесы: дух женской свободы.
– Браво, дон Хуан! – наперебой отозвались гости, преимущественно представительницы прекрасного пола. Прозвучали даже аплодисменты.
Разговор зашел о книге, которую писал Орудж-бей. Король, включившись в разговор, сказал, что благословил автора на этот труд, и поинтересовался, как продвигается работа. Орудж-бей поблагодарив за внимание, сообщил о намерении опубликовать фрагменты из первой части; милостью Бога и с благословения его королевского величества, вернувшись в Вальядолид, он предложит свой скромный труд.
Король любезно отозвался, что автор волен работать, где его душе угодно, может писать и в Эскориале. На что польщенный автор ответил:
– Боюсь, что столь благолепный дворец и внимание к вашему покорному слуге могут склонить его с соблазнительной лени…
– Браво, дон Хуан! – одобрили гости галантный и скромный ответ сочинителя трактата.
Затем речь зашла об охоте, и король сообщил, что выезжает на несколько дней на охоту, желающие господа могут присоединиться.
– Считаю, что дон Хуан и на сей раз проявит свою сноровку, – с улыбкой заметила королева.
– Всегда к вашим услугам, – отозвался с поклоном Орудж-бей, глядя в лучистые блестящие глаза королевы, и тут вилка выпала из его руки; слуга тут же поднял ее, и подал гостю новую вилку.
– Азиаты любят есть руками, – заметил Винченцо Алессандро, старый венецианский дипломат, побывавший несколько раз в Персии.
– У нас учат детей сызмала держать не вилку, а меч…
– сказал Орудж-бей итальянскому коллеге.
– Да, – отозвался венецианец. – Меч порой нужнее, чем вилка…
– А стихи? – бросила реплику королева.
– Когда говорят пушки, музы молчат, – сеньор Винченцо повторил изречение своих древних предков.
– Пушки говорят сейчас в Нидерландах… Испанские пушки, – вздохнул король.
На что герцог Лерма поспешил заверить, что он не сомневается в скором триумфе войск
