звука, но в темноте для сельской местности сойдет. Однако проблема в том, что даже на лучших пленках Кодака и Агфы толщина эмульсии составляет двадцать микрон, что практически гарантирует засветку на сорок микрон вокруг светлой линии. Или, проще говоря, даже на лучших современных кинопленках чисто физически — ну, или химически, если вам будет удобнее — невозможно записать звук с частотой свыше девяти килогерц, а реально скорее свыше восьми. А на пленках люмьеровских и шесть килогерц покажутся очень неплохим результатом.
— То есть я занимался бесполезной работой, вы хотите сказать?
— Нет, я хочу сказать, что вам имеет смысл подучить математику и, возможно, физику.
— Да я!..
— Дослушайте. У нас используется магнитная запись звука, и для нас даже восемнадцать килогерц далеко не предел. Однако я могу с уверенностью сказать, что в обозримом будущем… ну, лет, скажем, десять минимум, этот способ широко использоваться не будет. Во-первых, для него требуются специальные пленки, которые сейчас могут делать лишь у нас в управлении, причем в довольно ограниченном количестве. А во-вторых, даже если не считать проекторов, каждый из которых стоит около сорока восьми тысяч рублей, просто звуковая аппаратура зала, обеспечивающая такое качество, стоит уже под сотню тысяч.
— У вас в зале больше полутора тысяч мест, а билет стоит рубль…
— Да, и одна прокатная копия фильма обходится тысяч в пять, даже больше…
— То есть завтра, когда состоится четыре сеанса, она уже окупится…
— Считать вы умеете, что радует, и соображаете быстро. Так что слушайте дальше: с вашим соображением это будет полезно. Итак, у вас есть физическое ограничение в восемь килогерц. Однако если использовать два канала записи и микшировать оба сигнала, то вполне возможно получить высокие гармоники за счет интерференции.
— Я понял, спасибо. Осталось только придумать как создать два таких сигнала…
— Тоже мне бином Ньютона! Берете исходный сигнал, на фильтре загрубляете его до восьми килогерц, затем вычитаете из исходного полученное дерьмо и вот результат снова режете до восьми, причем инвертируя по фазе. Тогда на миксе вы практически гарантированно вытащите двенадцать, а если дотяните оптическую запись до девяти, что четырнадцать в зале у вас практически наверняка будет…
Еще немного пообсуждав принципы реализации многоканальной записи звука, Ирина разговоры «на технические темы» закончила — но как только Тагер вышел, в кабинет вломился давешний мужичок:
— Это снова я, и снова с тем же вопросом. Ваш фильм не прошел утверждение в Главреперткоме.
— А вам-то какое дело?
— Я, между прочим, заместитель председателя…
— Отлично. А я — второй заместитель начальника Особого Девятого управления ОГПУ. И должна вам сказать, что ОГПУ само может решать, какие фильмы показывать народу. А теперь пошел вон, и если я тебя еще раз здесь увижу, то в следующий раз мы сможем встретиться лет через десять, да и то, если ты выживешь в Соловецком лагере. Я понятно объяснила?
Следующий день Ира, рассказывая о произошедшем товарищам, охарактеризовала как «день открытых дверей в гадюшнике». Первым к ней пожаловал некий режиссер по фамилии Экк, заявивший, что студии Межрабпомфильм срочно необходима камера, на которую снимались «Мстители».
— Извините, Юрий Витальевич, я не расслышала. Что вы сказали?
— Я… я не…
— Если у вас вопросов нет, то можете идти.
Светлана, услышав это, закатилась заливистым смехом, а Оля поинтересовалась:
— А в чем, собственно, дело?
— Дело в том, что этот Экк на самом деле Ивакин и белый офицер, но вскрылось это лишь в тридцать шестом. А режиссер он известный, я его в институте проходила. И на самом деле удивилась лишь тому, что он прямо у меня в кабинете штаны не намочил.
— Да уж… ручонки загребущие, а душонка…
— Да там у всех ручонки с душонками такие. Следующим ко мне подвалил Протазанов…
Разговор с Протазановым оказался несколько более продолжительным:
— Добрый день, я — Яков Протазанов, режиссер. Мне понравилась ваша фильма и, должен сказать, мне сейчас необходима камера, на которую вы её снимали.
— Не вижу проблем. Идите и купите себе камеру.
— Вы предлагаете мне купить у вас камеру? — спросил тот, выделив голосом слова «мне» и «вас».
— Нет, что вы! Я эту камеру, обе эти камеры купила исключительно для собственного удовольствия и никому их продавать не собираюсь. Но вы можете себе купить такую же, или даже несколько таких же. Американцы их продают без ограничений, так что берите пятнадцать тысяч долларов — и камера, считай, ваша.
— Сколько?
— Ну, сама камера стоит как раз пятнадцать тысяч, а комплект анаморфных линз вы можете заказать на оптическом заводе в Боровичах, думаю, что он обойдется вам всего тысяч в десять, причем рублей.
— Вы с ума сошли!
— И, кстати, не забудьте пленки купить для этой камеры. Одна кассета на пять минут фильма стоит всего-навсего шестьсот долларов…
— Вы думаете, это смешно?
— Это грустно, однако проклятые буржуи скидок для победившего пролетариата не делают. Искусство требует жертв, а качественное искусство требует много жертв, причем финансовых. Если у вас возникло желание осчастливить страну шедевром кинематографии, то сами и раскошеливайтесь, не стесняйтесь! А государство — не дойная коровка, у страны лишних денег нет.
— Нет, поэтому вы просто обязаны поделиться камерой с теми, кто ей умеет пользоваться!
— Вот еще: за обучение оператора, способного работать с этой камерой, янки просят всего пять тысяч долларов. И отрабатывают эти деньги до последнего цента, причем в течение полугода — так что вы безусловно входите в число тех, кто пользоваться ей не умеет.
— И оператором вам придется поделиться!
— Вы что, неграмотный? В титрах же ясно написано, что я не только сценарист и режиссер фильма, но и оператор. А вот делиться собой, да еще с вами… Сами дорогу на улицу найдете или вас вышвырнуть?
Рассказ Ирины изрядно всех повеселил, а Ольга спросила:
— Там что, ни одного приличного человека не было?
— Почему? Был один, некто Гардин. Он пришел попросить меня прочитать курс режиссуры и операторского мастерства в школе кинематографии, которой он руководит. Но, сама понимаешь, не сложилось… Хотя там еще один забавный персонаж нарисовался, правда к кино вообще отношения не имеющий. Он на следующий день пришел, когда советские кинематографисты уже закончились. Баранов Петр Ионович, начальник советской авиации.
— А ему что от тебя было нужно? — удивилась Света.
— Ну я же в Москву на своем самолетике прилетела, вот он и зашел поинтересоваться, что за машина у меня такая на Московском аэродроме стоит и почему к ней близко никого не подпускают.
— И?
— Поинтересовался. Ушел не сильно довольный, но в целом мы нашли
