Знаю, ты уже спросил о свертке. И не надо сильно думать над тем, что в нем. Горящий обсидиан, конечно. Я оставляю его тебе, потому что совсем недавно осознал все хитрые намерения этого харуспекса. Он не ленился править многие линии судьбы, начиная с Эрхабена (а может, и раньше), и все для того, чтобы попасть к тебе.
Не отрицай, сам знаешь…
Ты бессмертный. И ты лучший правитель мира, которого этот камень мог только пожелать. Не Орион; не Астэр, которые однажды покинут Омнис, чтобы отправиться к собственным звездам, а ты. Потому возьми его, храни его, используй его благосклонность на общее благо. Ты светлый человек — знай, кого попало изумрудные драконы не назовут „водопадом света“ — и Горящий не причинит тебе никакого вреда. Он вообще не причиняет вреда…
Это величайший магомеханизм — даже мои родители и их друг Локи не сумели постичь его, так он сложен и древен, — и, я думаю, единственная его цель: вести миры по верному пути развития… Я читал о Сигиллане в твоем дневнике и о других погибающих мирах: они зашли в тупик и пожирают сами себя, не в силах свернуть на верную дорогу. Горящий призван не дать миру зайти в тупик. И он использует любые средства. Мне выпала роль злого гения, который сумел вскрыть древний нарыв на теле Омниса — Провал, заполненный чуждыми ему тварями. Твоя роль — куда выше и благороднее, но она пока вне моего понимания.
Я склоняю перед тобой голову, Кангасск Дэлэмэр. И прошу еще раз: выслушай меня. Прочти все, что я написал здесь, и не суди слишком строго.
Макс М.»Глава восемнадцатая. Как было предсказано
«Письма к Кангасску Дэлэмэру
год 15003 от п.м. [прихода миродержцев]
февраль, 26, Южный фронт, г. Люменик
Друг мой, если я скажу, что наши дела плохи, этого будет мало. Мои войска отступают; мы теряем малые города. Вражеская волна движется медленно, но верно. Надеюсь, нам удастся удержать Люменик.
Я сижу сейчас у окна Грандэ-башни — это недалеко от городской стены. Погода скверная; самый противный февраль, который только можно представить: идет мокрый снег с дождем; дороги повсюду размокли в грязь… Главные ворота открыты днем и ночью: поток людей вливается в них, как река.
Беженцы. Люди, потерявшие все. Изредка кто-нибудь поднимает взор ввысь… Знаю, прекрасно знаю, Грандэ-башня, величественная, сложенная из рыжего камня, привлекает внимание, но не могу отделаться от мысли, что эти люди видят меня. И винят во всем…
Это глупо с моей стороны — так думать: истинного виновника разразившейся войны знают только боевые маги — и они, как ни странно, не клянут меня, хотя уж им-то сам бог велел… падение хор низвело их до простых воинов с мечами и посохами и многим стоило жизни. Но за год с небольшим я не просто оправдал себя в их глазах, я заслужил их уважение. Как воин. Как полководец… на этом спасибо твоему брату Абадару, что воспитал таким Джуэла Хака — часть моей памяти, моя же заслуга — невелика.
…В соседней комнате спит твоя дочка. Чутко спит: должно быть, мое беспокойство передалось и ей…
Положение на моем фронте отчаянное, что уж говорить о боевом духе: он похож на вот эту слякотную погоду за окном; на дождь со снегом, который не кончается…
Вчера я собрал солдат на центральной площади, надеясь воодушевить их немного, и… не знаю уж, что меня к тому подтолкнуло, взял Милию с собой.
Я шел перед строем с ребенком на руках и говорил людям о смелости, чести, долге… представляю, как я выглядел тогда — ведь мне и самому всего шестнадцать… нелепо, должно быть… Но я видел: люди поднимали головы, и в глазах, которые раньше выражали лишь усталость и равнодушие, зажигался свет надежды…
Свет… вчера я впервые задумался над тем, что говорил мне о тебе Орион: ты меняешь людей, просто находясь рядом!.. Похоже, Милия унаследовала твой дар. И как же должны драконы верить в людей, чтобы отдать им такое сокровище!.. Добавлю: и выбрать из всех людей меня — охранять и защищать Милию Дэлэмэр…
Она прошла со мной год войны, и в пору, когда ни один уголок мира не безопасен, даже Башня, даже Цитадель, я никому ее не доверю, а надо будет — умру, чтобы защитить.
Но у нас есть надежда, друг мой. Люменик дышит надеждой. Даже у измученного мальчишки-Марнса, проверяющего людей на воротах, в глазах — надежда.
Спи крепко. Смотри звездные сны. Верни нам магию, Кангасск Дэлэмэр. Мы в тебя верим. Мы надеемся…
Макс М.»Над Югой занималось утро, и золотые назарины на всех Холмах приветствовали его. Бирюзового цвета тримаран покидал тихую гавань, величественный и одинокий. Поодаль от берегов спокойное море, казалось, было усыпано белым крошевом, покачивающимся на волнах. Кангасск не сразу сообразил, что это чайки… Целые стаи их вспархивали перед тремя носами бирюзового тримарана и с протяжными криками кружились над ним.
Глядя в открытое окно на всю эту красоту, Кан здорово замерз, а потому, бросив последний взгляд на утренний город и море, он задвинул шторы и сел на кровати, накрыв плечи одеялом.
На тонконогом прикроватном столике лежала книга с письмами Максимилиана; прочтя сегодня еще одно, Кан решил повременить со следующим: итак перед глазами до сих пор стоит мерзлый февраль 15003 года и мерещится дым павших городов на горизонте… Определенно, откровения Макса можно адекватно воспринимать только в малых дозах… при этом невольно задумываешься: как он сам-то жил со всем этим?..
Взгляд упал на горящий обсидиан, что покоился рядом с книгой. Алая сердцевина харуспекса отражалась в лакированной поверхности столика. Свет, неподвижных, мертвенный… «Как в Провале,» — подумалось вдруг.
Повинуясь странному чувству, Кангасск поднял Горящий со стола и надел цепочку на шею… Миг назад этот харуспекс был мертв и холоден, но, коснувшись живой груди, немедля начал мерцать в такт бьющемуся сердцу.
Кан беззвучно рассмеялся… Ничего особенного он не почувствовал. Прежний же его харуспекс тоже никак не отозвался на появление рядом с ним Горящего; кажется, эти двое собирались мирно сосуществовать вместе, тактично не замечая друг друга.
И что дальше?.. Кангасск чувствовал себя потерянным как никогда. Раньше, когда рядом были Влада и Серег, Ученику миродержцев не приходилось особо задумываться над чем-либо. Великие и мудрые решали за него почти все.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
