по сторонам на торговцев и их товар: низеньких темнокожих рабов и широкобедрых рабынь, привезенных откуда-нибудь из Гандхары, Арахосии или самой Индии. Настроение мое падало. Мне не нравился невольничий рынок и то, что в таком положении я сам напоминаю торговца. Подспудно я надеялся, что «скиф» давно улизнул и повозка уже пуста.
Вдруг прямо передо мной появилась скифская кибитка. Из нее выскочили четверо крепких скифов и живо обступили меня с двух сторон. Теперь уже обе руки оказались у меня заняты кинжалами.
Один из скифов поднял руки, показав мне сначала пустые ладони, потом полез за пазуху и вынул половинку медальона, висевшую на бычьей жиле. Сомнения быть не могло. Мне оставалось только завершить дело, порученное мне Киром.
Знаками скифы велели мне сойти на землю. Я повиновался. Один из них вскочил на место возницы, заглянул за полог и довольно оскалился. Не минуло и двух мгновений, как он соскочил вниз и встал на четвереньки.
Сердце мое дрогнуло, когда полог колыхнулся.
Из повозки появилась женщина, скрытая с темени до пят долгим варварским одеянием. Так прячут себя от чужих глаз персидские жены. Темным, но, видимо, отчасти прозрачным покрывалом было завешено ее лицо. Она двигалась очень неторопливо. Села, опустив стопы на спину скифа, а уже потом сошла с него на землю.
«Это не Азелек!» — с глупой радостью подумал я, заметив, что безликая женщина полновата.
Какой-то дух шепнул мне в ухо нечто о причине такой полноты, и я похолодел.
Скифы между тем обступили свою госпожу и проводили до своей кибитки. Каждый их шаг, каждый жест выдавал ее высокородность.
Тот же скиф вновь превратился в ступеньку. Опершись на руки остальных мужчин, женщина поднялась в кибитку и скрылась за пологом. Теперь старший варвар, показывавший мне половинку медальона, уселся возницей, а прочие скифы вперевалку засеменили рядом с кибиткой. Посмотрев вдаль, я заметил на краю рынка несколько оседланных низкорослых коней, привязанных к столбу с развевавшейся наверху алой змейкой. Туда скифы и держали путь. Они не попрощались со мной, и никто из них ни разу не обернулся.
Оставшись один, я испытал поначалу необъяснимое облегчение. Из множества догадок появилась одна большая «разгадка». Я привез в Нису высокородную женщину скифского происхождения, беременную ребенком от Кира, царя Мидии, Персиды и Аншана. У Кира были некие основания скрывать это свое маленькое завоевание. Почему — не мое дело. Вполне возможно, это была не Азелек. Я невольно убеждал себя, что привез не Азелек, ведь она могла забеременеть от Кира гораздо раньше. Отвернувшись к своей, уже ненужной, повозке, я вдруг догадался, отчего мне стало так легко. Скифы не предложили мне платы. Значит, я вез не рабыню и не диковинного симурга, посаженного в клетку.
Я принялся распрягать коня, и вдруг у меня за спиной явственно послышался оклик:
— Кратон!
Я вздрогнул и повернулся.
Задний полог удалившейся кибитки был чуть отстранен. Только на мгновение пересеклись наши взгляды. Азелек! Я был сражен невидимой скифской стрелой. Полог качнулся, скрыв ее глаза.
Многим позже я узнал, что скифские и сарматские девушки, становящиеся амазонками, беременеют не сразу: их телам приходится долго вспоминать свои извечные обязанности.
До сих пор мне принадлежит только половина тайны. Второй я так и не держал в своих руках. Царь Кир доверил секреты, но вторую половинку этого ксюмбаллона он скрыл в сжатом кулаке.
Так угодно моей Судьбе — может, и к лучшему. На старости лет эта тайна согревает мою душу, как ни одно другое воспоминание. Она не дает моему рассудку скиснуть, как молоку. До сих пор я возвращаюсь к этой тайне, как ребенок к запретной двери,— с тем приятным страхом, который учащает дыхание, ускоряет кровь, обостряет слух и зрение, напрягает мышцы, с тем страхом, который, в сущности, и есть чувство жизни. Если бы я знал все о странных отношениях Кира со скифами, живущими подобно неудержимым ветрам в бескрайних просторах на краю света, может быть, моя молодость представлялась бы мне ныне вовсе не в таком волшебном свете и о самом Кире я вспоминал бы слишком приземленно, слишком по-эллински.
Я вернулся в Эктабан на закате дня. Красное солнце, уже коснувшееся хребтов, предвещало сильные ветра с запада.
Во дворце мне сказали, что у царя начался большой совет с приближенными, а потому принять меня он не сможет.
— Очень важная весть,— предупредил я царского подданного,— Царь ждет ее с большим нетерпением.
Перс не понял намека, но знал о моем также не слишком малом положении в царстве Кира. Поклонившись, он отошел, а вскоре я услышал его топот, доносившийся с гулких деревянных лестниц. Он подбежал, запыхавшись:
— Царь ожидает тебя!
Мы поднялись на два яруса, прошли через узкую полутемную колоннаду, и перс исчез за невысокой резной дверцей, оставив меня перед ней.
Кир сам появился передо мной, а не я перед ним. Он оставил совет. Последний раз мне была оказана такая чрезмерная честь.
— Царь! — Склонившись, я поцеловал его руку.— Твоя воля исполнена. В Нисе я встретил тех скифов, которые показали мне вторую половину...
С этими словами я протянул Киру золотой ксюмбаллон.
— Я очень рад, Кратон! — вздохнув с облегчением, радостно сказал он.— Молился за тебя и приносил жертвы. Наши персидские боги проявили благосклонность.
Он поднял руку к моему лицу, крепко сжал ксюмбаллон в кулаке и проговорил:
— Это золото стоит целого таланта. Иди к хранителю и скажи ему, что царь велел выдать тебе талант.
— Царь...— раскрыл я рот.
— Не перечь! — оборвал меня Кир,— Персы не берут в долг. Иди и возьми. Это — награда, а не плата.
Что верно, то верно: в то время персы считали долг и ложь самыми непотребными делами. В тот год само собой стало расти мое богатство, которое потом само собой же почти незаметно испарилось,
