Из-за ранения Мила не смогла искупаться целиком. Тогда она тщательно помылась частями, полностью израсходовав весь запас горячей воды из небольшого бойлера.
Девушка надела черный свитер с высоким воротником. Единственные имевшиеся у нее на смену джинсы были вызывающе узкими, но иного выбора не оставалось. В кожаной куртке на уровне левого плеча зияла дыра — как раз в том месте, где прошла пуля, поэтому носить ее не представлялось возможным. Но к своему великому удивлению, Мила обнаружила на своей раскладушке в гостевой комнате аккуратно сложенную парку защитного цвета, а рядом записку: «Здесь холод бьет почище пули. С возвращением. Твой друг Борис».
Девушку переполняли чувства признательности и искренней благодарности. Прежде всего за то, что Борис назвался ее другом. Это снимало все сомнения относительно того, что ей в действительности хотелось ощутить. Вдобавок ко всему поверх куртки лежала коробка с мятными леденцами — символический вклад Стерна в этот жест дружеского расположения.
На протяжении многих лет Мила носила вещи исключительно черного цвета. Но зеленая парка оказалась ей к лицу. Даже размер подошел. Когда Мила вышла из Бюро, Горан, казалось, не заметил произошедшие в ее внешности перемены. Он, будучи всегда довольно неряшливо одетым, вероятно, даже не обращал внимания на то, как выглядели другие.
Они пешком прошлись до ресторана. Это была очень приятная прогулка: благодаря подарку Бориса Мила больше не страдала от холода. Рекламная вывеска над рестораном обещала сочные бифштексы из аргентинской говядины. Они сели за столик на двоих у окна. На улице валил снег, нахмурившееся красноватое небо предвещало очередное ненастье этой ночью. Сидевшие в ресторане люди беззаботно болтали и смеялись. Джазовая музыка подогревала атмосферу в заведении, служа естественным фоном для легкой беседы.
Судя по меню, все блюда казались очень аппетитными, и Мила не сразу сделала выбор. В конце концов она заказала себе хорошо прожаренный бифштекс из телятины и густо приправленный розмарином жареный картофель на гарнир. Горан взял антрекот и салат из помидоров. В качестве напитка оба заказали минеральную воду.
Мила не знала, о чем им следовало разговаривать: о работе или о своем житье-бытье. Второе, каким бы интригующим ни казалось, ставило ее в затруднительное положение. Но прежде всего девушка жаждала удовлетворить свое любопытство.
— Так что же там произошло на самом деле?
— То есть?
— Роке хотел отстранить меня от следствия, но потом изменил свое решение… Почему?
Горан не торопился с ответом, но в конце концов решился обо всем рассказать.
— Мы поставили этот вопрос на голосование.
— Голосование? — удивилась Мила. — В таком случае тех, кто был «за», оказалось больше.
— Тех, кто проголосовал «за», действительно было подавляющее большинство.
— Но… Как это?
— Даже Роза Сара проголосовала за то, чтобы ты осталась, — ответил Горан, предчувствуя реакцию девушки.
Мила была потрясена.
— Неужели даже мой заклятый враг!
— Тебе не стоит быть такой непримиримой по отношению к ней.
— Сказать по правде, я думала как раз наоборот.
— У Розы тяжелые времена: она разводится с мужем.
Мила хотела рассказать о том, что перед тем как отправиться в приют, видела их ссорившимися под окнами Бюро, но сдержалась, чтобы не показаться сплетницей.
— Сожалею.
— Когда в этом деле замешаны еще и дети, все не как-то просто.
Миле показалось, что это замечание касалось не столько Розы Сара, а наверняка напрямую затрагивало и его самого.
— В качестве ответной реакции у дочери Розы Сара возникли нарушения в пищеварении. После того как родители девочки стали делить общий дом, можешь представить себе, к чему привела совместная жизнь.
— И это дает ей право набрасываться на меня?
— Ты стала самой легкой мишенью для нее, поскольку совсем недавно попала в группу. Она конечно же не могла сорвать зло на Борисе или Стерне, которых знает уже давно…
Мила налила себе немного минеральной воды, после чего решила подробнее расспросить Горана про остальных своих коллег.
— Мне бы хотелось узнать их лучше, чтобы понять, как вести себя с ними, — оправдывала свой интерес девушка.
— Ладно. На мой взгляд, с Борисом нет особых проблем: он как раз такой, каким кажется.
— Действительно так, — согласилась Мила.
— Могу сказать также, что он служил в военном подразделении, где в высшей степени профессионально освоил технику ведения допроса. Я часто видел его в деле, но всякий раз это оставалось за пределами моего понимания. Он умеет проникнуть в сознание к каждому.
— Не думала, что он такой спец.
— И тем не менее это правда. Пару лет назад был арестован один тип, подозреваемый в убийстве и сокрытии трупов своих дяди и тети, с которыми вместе проживал. Нужно было его видеть: холодный и абсолютно невозмутимый. После восемнадцати часов допроса, в ходе которого его по очереди пытались сломить пять опытных агентов, он не сказал ни слова. Тогда в камеру вошел Борис, побыл с ним минут двадцать — и тот во всем признался.
— Вот это да! А что Стерн?
— Стерн — хороший парень. Думаю, что это выражение нарочно придумано для него. Он женат тридцать семь лет. У него сыновья-близнецы, оба служат на флоте.
— Он кажется мне очень спокойным. Я заметила, что он весьма набожный.
— Стерн ходит на все воскресные службы и даже поет в хоре.
— Да и костюмы его, по-моему, всегда безукоризненны. Он похож в них на героя одного телефильма семидесятых годов!
Горан согласно улыбнулся. Затем снова стал серьезным и добавил:
— Его жена Мэри, в ожидании донорской почки, пять лет была вынуждена подвергаться диализу. Два года назад Стерн отдал ей одну из своих почек.
Ошеломленная и восхищенная, Мила не могла вымолвить ни слова.
Горан продолжал:
— Этот человек пожертвовал доброй половиной из оставшихся ему лет жизни только ради того, чтобы у нее по крайней мере была надежда.
— Должно быть, он очень ее любит.
— Думаю, что да… — ответил Горан с некоторой горечью в голосе, не ускользнувшей от внимания Милы.
Наконец принесли заказ. Оба обедали в полном молчании, при этом отсутствие диалога ничуть не тяготило их, словно они настолько хорошо друг друга знали, что даже не нуждались в словах, чтобы смущаться этим обстоятельством.
— Мне нужно тебе кое-что сказать, — продолжила девушка уже ближе к концу трапезы. — Это случилось со мной на второй день моего приезда, когда я едва ступила на территорию мотеля, где жила до переселения в Бюро.
— Слушаю тебя…
— Возможно, это пустяки и все только привиделось, но… мне показалось, что кто-то следил за мной, когда я шла по площади.
— Что это значит «мне показалось»?
— Он шел по моим следам.
— А почему кому-то потребовалось следить за тобой?
— Поэтому-то я никому ничего и не сказала. Мне это тоже показалось абсурдным. Возможно, что это всего лишь плод моей фантазии…
Горан взял на заметку слова Милы, но промолчал.
Девушка посмотрела на часы.
— Мне бы хотелось обратно в Бюро, — сказала она.
— В этот час?
— Да.
— Ладно. Тогда я попрошу счет.
Мила предложила оплатить половину, но он, как приглашающая сторона, был непреклонен в отстаивании своего долга по оплате всех расходов. В характерном для него живописном беспорядке он вместе с банкнотами, монетами и листами из блокнота вытащил из кармана цветные шарики.
— Это моего сына Томми.
— О, а я и не знала, что ты… — Мила изобразила удивление.
— Нет, уже неженат, — поспешил уточнить Горан, опустив глаза. Затем добавил: — Больше не женат.
Мила никогда не принимала участие в ночных захоронениях. Погребение Рональда Дермиса стало для нее первым. Такое решение было принято из соображений общественного порядка. Для девушки сама мысль о том, что кто-то мог поквитаться с человеческими останками, казалась еще мрачнее, чем самое это событие.
Могильщики уже вовсю трудились над могилой. У них не было скрепера. Земля заледенела, и копать ее оказалось делом довольно сложным и очень утомительным. Мужчин было четверо, и они менялись каждые пять минут: двое вынимали грунт, а другие фонарями освещали могилу. Временами кто-нибудь бранил проклятый холод; для согрева они по очереди отпивали из бутылки Wild Turkey.
Горан и Мила молча наблюдали за происходящим. Гроб с телом Рональда был еще в фургоне. Поодаль стоял надгробный камень, который установят в самом конце ритуала: без имени, без даты. Только порядковый номер. А еще маленький крест.
В этот момент в голове Милы промелькнул эпизод падения Рональда с башни. Когда он летел вниз, на его лице не было ни страха, ни удивления. Словно в глубине души он не чувствовал ни малейшего сожаления о том, что умирает. Возможно, что он, так же как и Александр Берман, предпочел для себя именно такой выход — уступить желанию навсегда покончить с собой.
