Он утратил ощущение времени: могло пройти несколько часов — или дней — или лет — он не знал, не ощущал ни ночного холода, ни тепла солнечных лучей, не ощущал своего тела, не помнил себя, уже не знал, зачем делает все это, — только повторял «я должен», пока эти слова не утратили всякий смысл.
Засыпав последнюю могилу, Ортхэннэр опустился на колени, поднял лицо к багровой ущербной луне, судорожно вдыхая стылый воздух, — и вдруг завыл глухо и страшно, как раненый зверь.
Горький туман, тяжелый и жгучий, как дым пожарища, опустился на Долину.
И не стало ничего.
Когда он закончил и поднял глаза, оказалось — вокруг собралась добрая половина племени. Поняли его речь, как видно, немногие, но всем ясно было, что рассказывал он что-то невыразимо страшное, а потому — молчали, ждали, что объяснит.
— Хагра говорит, — после долгого молчания нарушил тишину Аррагх, — те, со светлыми глазами, йерри — их нет совсем. Хагра говорит — харт'ан не идет много холодов. Хагра говорит — его дом, его очаг, их нет совсем…
Ортхэннэр поднялся и вышел. Стоял у скалы, прижавшись лбом к камню: губы пересохли, горло жгло, словно опять вдохнул горький туман Гэлломэ. Он не мог больше говорить, не мог слышать гортанную речь иртха, не мог никого видеть.
Когда рука Аррагха легла ему на плечо, он вздрогнул, словно иртха коснулся открытой раны.
— Хагра Ортханна, он слышит слово Аррагх?
Фаэрни промолчал.
— Ухо Аррагха слышит: йерри говорят — хагра, его другое имя Гортхар. Аррагх слышит верно?
— Йах, — слово прозвучало похоже на хриплый выдох.
— Ах-ха, — довольно проговорил Аррагх. — Хар-ману говорит: кто дает имя, видит след змеи на камне. Хар-ману говорит: сердце хагра — черный огонь. Хар-ману говорит: сердце иртха — черный огонь. Кто идет из-за большой воды, потом знает смерть. Хар-ману говорит: Гортхар, Вождь-Смерть, стал наш ах-хагра. Гортхар живет с иртха. Здесь его очаг. Харт'ан Мелхар приходит, иртха — меч в его руке. Харт'ан Мелхар не видит смерть совсем. Теперь Гортхар говорит слово.
Фаэрни повернулся к Аррагху и долго пристально смотрел на него. Иртха отвел глаза первым, не выдержав медленно разгоравшегося во взгляде фаэрни жгучего пламени.
— Йах, — наконец жестко вымолвил Гортхауэр. Стиснул зубы и повторил — одним яростным дыханием: — Йах.
Аррагх удовлетворенно кивнул:
— Хар-ману верно видит сердце хагра.
«Сердце Сильного — черный огонь». Гортхауэр по-волчьи оскалился и коротко, страшно рассмеялся.
— Да, так, — с жестокой радостью проговорил он. — Так! И те, что придут с запада, узнают смерть.
Он видел сейчас — они придут. И будет кому встретить их.
Теперь его жизнь обрела смысл.
Ненависть.
…Рраугхар прислушался. Из-за деревьев доносились голоса. Говорили двое: один голос, молодой, чуть резковатый, звучал горячо и настойчиво, второй, глухой и низкий, — ровно и тихо. Языка Рраугхар не знал: звучало похоже на речь Светлоглазых. Пригибаясь, охотник бесшумно двинулся вперед.
На небольшой прогалине, как оказалось, кроме двух спорящих мужчин была еще и женщина — сидела, прислонившись спиной к дереву, не шевелясь и, кажется, даже не моргая. Поразмыслив, Рраугхар половчее перехватил копье и выбрался из подлеска. Двое немедленно замолчали и уставились на него в явном удивлении: оба высокие, мало не на полголовы выше Рраугхара, только один светловолосый, а у другого лицо все в морщинах и волосы небывалые, белые, как снег. Женщина только скользнула по лицу охотника взглядом, и у того нехорошо похолодело внутри: неживые у нее были глаза, какие бывают у того, кто уже видит смерть.
— Ха-артх? — осведомился Рраугхар, ткнув в мужчин пальцем.
Тот, что с белыми волосами, приглядевшись, спросил:
— Иртха?
— Йах, — охотник опустил копье и гордо объявил, стукнув себя в грудь кулаком: — Рраугхар! У — ха-артх?
Гордиться Волку-Рраугхару очень даже было чем: имя он получил вполне заслуженно, свидетельством тому была теплая куртка из волчьего меха — мало у кого в племени найдется такая: волчина попался громадный, матерый, по всему видно — вожак, а юноше-иртха тогда едва-едва минуло семнадцать полных солнц. Однако ж чужаки этого не оценили, чем немало разочаровали Рраугхара.
— Эллири, — сказал беловолосый.
Охотник недоверчиво прищурился и переспросил:
— Йерри?
— Эллири, — кивнув, повторил беловолосый.
— Х-ха! — просиял Рраугхар. — Йерри и-рах-хай Гортхар!
И махнул рукой, показывая — идите за мной. Молодой человек, чуть поколебавшись, подхватил два дорожных мешка и охотничий лук, беловолосый забрал третий мешок, за руку поднял женщину, и все трое направились следом за Рраугхаром.
— Йерри, они пришли говорить с Гортхар…
Гортхауэр вскочил. Несколько мгновений потрясенно смотрел на Рраугхара, потом бросился к выходу из пещеры — сердце колотилось гулко, бешено, рвалось из груди. Эллери… кто? Неужели кто-то спасся? Или это из тех Девяти? А может, Ориен?..
И — остановился, с размаху ударившись всей грудью о незримую стену.
Потому что те, кто стоял перед ним, не были Эллери.
Они вообще не были ах'къалли.
Они были — Смертными.
А беловолосый старик смотрел в лицо того, кого на Островах звали — Эрт'эннир. Смотрел, не узнавая жесткого решительного лица, сейчас искаженного бешеной яростью, не узнавая запавших мрачных глаз и жутковатых, нечеловечески стремительных — взгляд не успевал уследить — резких движений.
— Вы!..
Мгновение старику казалось — фаэрни ударит его. Но Эрт'эннир вдруг как-то обмяк, ссутулился — у человека защемило сердце при виде этого отчаяния, тоски этой смертной. Он понял, что совершил что-то непоправимое; не понимал только — что.
Словно хрустальную чашу швырнули на камни — разлетелась со звоном в пыль.
— Эллири, — глухо проговорил фаэрни. И рассмеялся коротко и горько. — Эллири. А я подумал… Идем, — это уже старику — утомленно, равнодушно: не гнать же теперь прочь, коли пришли.
Рраугхар на Гортхара смотрел в ужасе: да что с ним? Вспыхнул, как сухая хвоя в костре — а теперь смотрит, как старый зверь, ждущий смерти, и глаза — стылый пепел… Ах-ха, плохо сделал Рраугхар, что привел сюда этих йерри. Совсем плохо. Оставить надо было, где нашел. Бхух Рраугхар, дурная голова, пень гнилой…
Сели в пещере у костра: старик завернулся в медвежью шкуру — кости ломило, видно, от осеннего промозглого холода. Парень с любопытством вертел головой по сторонам, а молодая женщина безучастно смотрела в огонь — Рагха как ее увидела, так перестала замечать ее спутников, а только разглядывала гостью внимательно, щуря глаза от дыма. Женщина была больна. Совсем больна. У-хаш-ша. Плохо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
