Он поднялся на ноги.
– Ваша светлость! Ваша светлость!
– Слит? Ты здесь!
Из темноты появился низкорослый и гибкий Слит. Рядом с ним была Карабелла, а чуть поодаль – Тунигорн. Валентин торжественно обнял их, всех по очереди. Карабеллу била дрожь, хотя ночь была теплой, и теперь, когда знойный ветер утих, воздух становился влажным. Валентин привлек жену к себе и попытался счистить налипший на ее одежду, как и на его собственную, песок, напоминавший сморщенную корку.
Слит сообщил:
– Мы потеряли два флотера, а вместе с ними, как мне кажется, и многих спутников.
Валентин сумрачно кивнул.
– Боюсь, что так. Но ведь не всех же!
– Кому-то удалось остаться в живых. По пути к вам я слышал их голоса.
Некоторые из них – не знаю сколько – рассеяны по обоим берегам. Но вам следует, мой лорд, приготовиться к потерям. Мы с Тунигорном видели на берегу несколько тел, и похоже на то, что есть и такие, кого унесло течением, и они утонули далеко отсюда. Утром нам удастся узнать побольше.
– Верно, – ответил Валентин и умолк. Он уселся на землю, скрестив ноги, больше похожий на портного, чем на короля, и долго не произносил ни слова, так бездумно запустив руку в песок, что походил на диковинный снег, покрывший землю слоем в несколько дюймов. Он не решался задать один вопрос, но, наконец, не выдержал и спросил, глядя на Слита и Тунигорна: – А что с Элидатом?
– Ничего, мой лорд, – тихо ответил Слит.
– Ничего? Совсем ничего? Неужели его не видели или не слышали?
– Он был рядом с нами в воде, Валентин, – сказала Карабелла, – перед тем, как затонул флотер.
– Да, я помню. Но потом?
– Ничего, – подтвердил Тунигорн.
Валентин бросил на него испытующий взгляд.
– Может быть, его тело обнаружено, а вы не хотите мне говорить?
– Клянусь Леди, Валентин, о судьбе Элидата мне известно не больше, чем тебе! – воскликнул Тунигорн.
– Да-да, я верю тебе. Меня пугает, что нам неведомо, что с ним сталось.
Ты знаешь, Тунигорн, что он для меня значит.
– Думаешь, мне нужно об этом говорить?
Валентин печально усмехнулся.
– Прости, старина. Эта ночь, кажется, выбила меня из колеи. – Карабелла положила на его ладонь свою, прохладную и влажную, а он накрыл ее другой ладонью и негромко повторил: – Прости меня, Тунигорн. И ты, Слит, и ты, Карабелла.
– Простить вас, мой лорд? – спросила изумленная Карабелла. – За что?
Он покачал головой.
– Не будем об этом, любимая.
– Ты винишь себя за то, что случилось сегодня?
– Я обвиняю себя очень во многом, – сказал Валентин, – и среди всего прочего случившееся сегодня составляет лишь малую толику, хотя для меня оно – страшная катастрофа. Целый мир был вверен моему попечению, а я привел его к бедствию.
– Нет, Валентин! – вскрикнула Карабелла.
– Мой лорд, – сказал Слит, – вы слишком жестоки к себе!
– Неужели? – он рассмеялся. – На половине Цимроеля голод, объявились три, а то и четыре, лже-Коронала, вокруг нас вьются метаморфы, чтобы получить с лихвой по счету, а мы, наглотавшись песку, расселись тут, на краю Пьюрифайна; многие наши спутники утонули, и, кто знает, какая ужасная судьба ждет уцелевших, и… и… – Голос изменил ему. Усилием воли он взял себя в руки и заговорил уже спокойнее: – Ночь была чудовищной, и я очень устал, и меня беспокоит, что Элидат до сих пор не объявился. Но ведь болтовня не поможет его разыскать? Давайте отдохнем и подождем до утра, а там начнем чинить то, что еще поддается починке. Согласны?
– Да, – сказала Карабелла. – Мудрое решение, Валентин.
Сон не приходил. Он, Карабелла, Слит и Тунигорн лежали, тесно прижавшись друг к другу на сыром песке, а бессонная ночь ползла себе под многоголосье лесных звуков и неумолчный шум реки. Наконец над Гихорном занялся рассвет, и в сером утреннем свете Валентин увидел, какие страшные разрушения причинила буря. Все деревья на гихорнском берегу и частично на пьюрифайнском лишились своей листвы, будто ветер опалил их огнем, и остались лишь жалкие голые стволы. Земля была засыпана песком, покрывавшим ее в некоторых местах тонкие слоем, а в других – большими дюнами. Флотер, на котором вчера прибыли Элидат и Тунигорн, по-прежнему стоял не другом берегу, но его металлическая обшивка начисто лишилась наружной полировки.
Единственный флотер, оставшийся от каравана Валентина, валялся на боку, как мертвый морской дракон, выброшенный волнами на берег.
На дальнем берегу суетились то ли четверо, то ли пятеро оставшихся в живых; на том же, где находился Валентин, очутилось еще с полдесятка, в основном скандаров из личной охраны Коронала. Некоторые из них бродили примерно в сотне ярдов к северу, очевидно, разыскивая тела. Несколько мертвецов были аккуратно уложены в ряд возле перевернутого флотера.
Валентин не увидел среди них Элидата, но он не надеялся, что его старый друг уцелел, и потому почувствовал лишь цепенящий холод в груди, когда вскоре после рассвета появился один из скандаров, который легко, как ребенка, нес в своих четырех руках тяжелое тело Элидата.
– Где он был? – спросил Валентин.
– В полумиле ниже по течению, мой лорд, или чуть подальше.
– Положите его и начинайте копать могилы. Мы должны похоронить всех погибших нынче утром, на том небольшом холмике, обращенном к реке.
– Слушаюсь, мой лорд.
Валентин склонился над Элидатом. Глаза того были закрыты, а губы слегка раздвинуты, словно он улыбался, хотя, вполне возможно, улыбка скрывала под собой гримасу боли.
– Вчера вечером он показался мне совсем старым, – сказал Коронал Карабелле, а затем обратился к Тунигорну: – А тебе не кажется, что он сильно сдал за последний год? Но теперь он словно помолодел. Морщины исчезли с его лица: он выглядит года на двадцать четыре, не больше. Как ты думаешь?
– Я виноват в его смерти, – проговорил Тунигорн ровным, бесцветным голосом.
– Как тебя понимать? – резко спросил Валентин.
– Это я вызвал его с Замковой Горы. Приезжай, сказал я, поспеши в Цимроель: Валентин задумал что-то странное, хоть я и не знаю, что именно, и ты один сможешь его отговорить. И он приехал, а теперь… Если бы он остался в Замке…
– Хватит, Тунигорн. Больше не надо об этом.
Но Тунигорн твердил монотонно, как во сне, очевидно, не владея собой:
– Он мог бы стать Короналом, после твоего переселения в Лабиринт, мог бы жить в Замке долго и счастливо и быть мудрым правителем, а теперь… вместо этого… вместо…
Валентин мягко сказал:
– Он никогда не стал бы Короналом, Тунигорн. Он знал о том и не возражал. Давай, старина, продолжай: пусть мне будет еще горше от твоих глупых причитаний. Этим утром он возвратился к Источнику. Мне от всего сердца хотелось бы, чтобы он прожил еще лет семьдесят, но что случилось, то случилось, и ничего уже не исправишь, сколько бы мы о том ни рассуждали. У нас, переживших эту ночь, слишком много дел. Давай займемся ими, Тунигорн. Ладно? Приступим?
– Какие дела, мой лорд?
– Сначала – похоронить. Я вырою могилу сам, собственноручно, и пусть никто не смеет возражать. А после того ты должен найти способ переправиться обратно через реку: я отправляю тебя в том маленьком флотере на восток, чтобы узнать, что с Делиамбром, Тисаной, Лизамон и всеми остальными. Если они живы, ты должен доставить их сюда.
– А ты, Валентин? – спросил Тунигорн.
– Если нам удастся привести в порядок второй флотер, я продолжу путь в глубь Пьюрифайна, поскольку мне все равно надо попасть к Данипьюр, чтобы сообщить ей то, что следовало сказать уже давно. Ты найдешь меня в Иллиривойне, куда я и собирался с самого начала.
– Мой лорд…
– Умоляю, больше никаких разговоров. Что ж, приступим, друзья! Нам предстоит выкопать могилы и оплакать погибших. А затем мы должны завершить наше путешествие. – Бросив взгляд на тело Элидата, он подумал: «Я еще не смирился с его смертью, но скоро поверю в нее. И тогда у меня появится лишний повод молить о прощении».
5
Хиссуне приобрел привычку бродить в одиночестве по утрам, до начала ежедневных заседаний Совета, по Замку, открывая для себя его многочисленные уголки и закоулки. Он уже достаточно долго прожил на вершине Горы, чтобы больше не страшиться ее, и начинал считать Замок своим настоящим домом: жизнь в Лабиринте теперь выглядела прочитанной главой из книги его жизни – книги закрытой, опечатанной и спрятанной в запасники памяти. Но теперь он понимал, что даже если проживет в Замке пятьдесят лет или десять раз по пятьдесят, то все равно так и не узнает его до конца.
Хиссуне подозревал, что ни прежде, ни теперь никому не удалось изучить Замок досконально. Говорят, в нем сорок тысяч помещений. Так ли это на самом деле? Разве кто-нибудь их считал? Здесь жили все Короналы, начиная с Лорда Стиамота, и каждый старался оставить свой след. Согласно преданию каждый год в Замке прибавлялось по пять помещений, а с тех пор, как на Горе впервые обосновался Лорд Стиамот, прошло восемь тысяч лет. Так что тут вполне могло быть сорок тысяч комнат или пятьдесят, а, возможно, и девяносто тысяч. Кто знает? Можно считать по сто комнат в день, и года не хватит, чтобы сосчитать все, а к концу года где-нибудь добавится еще несколько, и тогда их придется искать, чтобы внести в список. Невозможно.
