— Никола Пулен, к вашим услугам, монсеньер.
— Вы хотите со мной говорить?
— Прошу об этой милости.
— У меня нет времени.
— Даже если речь идет о жизни его величества? — прошептал на ухо д'Эпернону Никола Пулен.
— Хорошо, зайдите ко мне в кабинет.
Никола Пулен вытер потный лоб и последовал за герцогом.
XXVIII. Разоблачение
Проходя через свою приемную, д'Эпернон обратился к одному из дежуривших там дворян.
— Как ваше имя, сударь? — спросил он, увидев незнакомое лицо.
— Пертинакс де Монкрабо, монсеньер, — ответил дворянин.
— Так вот, господин де Монкрабо, станьте к моей двери и никого не впускайте.
— Слушаюсь, ваша светлость.
— Никого, понимаете?
— Так точно.
И господин Пертинакс в роскошном одеянии — оранжевых чулках при синем атласном мундире — скрестил руки и прислонился к стене возле портьеры.
Никола Пулен прошел за герцогом в кабинет. Он видел, как открылась дверь, как она затворилась, как опустилась портьера, и задрожал с головы до ног.
— Послушаем, что у вас там за заговор, — сухо произнес герцог. — Но, клянусь богом, если это окажется шуткой — берегитесь!
— Речь идет об ужасающем злодеянии, ваша светлость, — сказал Никола Пулен.
— Какое еще злодеяние?
— Ваша светлость…
— Меня хотят убить, не так ли? — прервал его д'Эпернон, выпрямившись, словно спартанец.
— Речь идет о короле, монсеньер. Его собираются похитить.
— Опять старые разговоры о похищении! — пренебрежительно сказал д'Эпернон. Когда же намереваются похитить его величество?
— В первый раз, когда его величество отправится в Венсен.
— А как его похитят?
— Умертвив обоих слуг.
— Кто это сделает?
— Госпожа де Монпансье.
Д'Эпернон рассмеялся.
— Бедная герцогиня, — сказал он, — чего только ей не приписывают!
— Меньше, чем она намеревается сделать.
— И она занимается этим в Суассоне?
— Госпожа герцогиня в Париже.
— Вы ее видели?
— Я имел честь с нею беседовать.
— Честь?
— Я хотел сказать, несчастье, ваша светлость!
— Но, дорогой мой, не герцогиня же похитит короля?
— С помощью своих клевретов, конечно.
— А откуда она будет руководить похищением?
— Из окна монастыря Святого Иакова, который, как вы знаете, находится у дороги в Венсен.
— Что за околесицу вы несете?
— Я «говорю правду, монсеньер. Все меры приняты к тому, чтобы носилки остановились, поравнявшись с монастырем.
— А кто принял эти меры?
— Увы!
— Да говорите же, черт побери!
— Я, монсеньер.
Д'Эпернон отскочил назад.
— Вы? — сказал он.
Пулен вздохнул.
— Вы участвуете в заговоре, и вы же доносите? — продолжал д'Эпернон.
— Монсеньер, — сказал Пулен, — честный слуга короля должен на все идти ради него.
— Что верно, то верно; но вы рискуете попасть на виселицу.
— Я предпочитаю смерть унижению или гибели короля — вот почему я пришел к вам.
— Чувства эти весьма благородные, но возымели вы их, видимо, неспроста.
— Я подумал, монсеньер, что вы друг короля, что вы меня не выдадите и обратите ко всеобщему благу сделанные мною разоблачения.
Герцог долго всматривался в Пулена, внимательно изучая его бледное лицо.
— За этим что-то кроется… — сказал он. — Как ни решительна герцогиня, она не осмелилась бы одна пойти на такое дело.
— Она ожидает брата, — ответил Никола Пулен.
— Генриха! — вскричал д'Эпернон в ужасе, словно он узнал о приближении льва.
— Нет, не Генриха, монсеньер, — только герцога Майенского.
— А!.. — с облегчением вздохнул д'Эпернон. — Но не важно: надо расстроить эти прекрасные замыслы.
— Разумеется, монсеньер, — согласился Пулен, — поэтому я и поторопился.
— Если вы сказали правду, сударь, то будете вознаграждены.
— Зачем мне лгать, монсеньер? Какой в этом толк? Ведь я ем хлеб его величества. Разве я не обязан ему верной службой?.. Предупреждаю: если вы мне не поверите, я дойду до самого короля, я готов умереть, чтобы доказать свою правоту.
— Нет, тысяча чертей, к королю вы не пойдете, слышите, метр Никола? Вы будете иметь дело только со мной.
— Хорошо, монсеньер. Я так сказал только потому, что вы как будто колеблетесь.
— Нет, я не колеблюсь. Для начала я должен вам тысячу экю.
— У меня семья, монсеньер.
— Ну так что ж, я и предлагаю вам тысячу экю!
— Если бы в Лотарингии узнали о том, что я сделал, каждое мое слово стоило бы мне пинты крови.
— К черту ваши объяснения! Итак, тысяча экю ваша.
— Благодарю вас, монсеньер.
Видя, что герцог подошел к сундуку и запустил в него руку, Пулен встал позади него.
Но герцог удовольствовался тем, что вынул из сундука книжечку, в которую записал крупными корявыми буквами: «Три тысячи ливров господину Никола Пулену», так что нельзя было понять, отдал он эти три тысячи ливров или остался должен.
— Считайте, что они у вас в кармане, — сказал он.
Пулен, который протянул было руку и выставил ногу, убрал и то и другое, что было похоже на поклон.
— Значит, договорились? — спросил герцог.
— О чем, монсеньер?
— Вы будете и впредь осведомлять меня.
Пулен колебался: ему навязывали ремесло шпиона.
— Неужели от вашей благородной преданности ничего не осталось?
— Напротив, монсеньер.
— Значит, я могу на вас рассчитывать?
Пулен сделал над собой усилие.
— Да, можете рассчитывать, — сказал он.
— И все будет известно мне одному?
— Так точно, вам одному, монсеньер.
— Ступайте, друг мой, ступайте… Ну, держись теперь, Майен!
С этими словами он поднял портьеру и выпустил Пулена. Затем поспешил к королю.
Король, устав от игры с собачками, играл теперь в бильбоке.
Д'Эпернон напустил на себя озабоченный вид, но король, поглощенный своим важным занятием, не обратил на это ни малейшего внимания.
В конце концов, удивленный упорным молчанием герцога, он поднял голову и окинул его быстрым взглядом.
— Что с тобой опять приключилось, ла Валет? — спросил он. — Умер ты, что ли?
— Дал бы бог мне умереть, государь, — ответил д'Эпернон, — я бы не видел того, что приходится видеть.
— Что? Мое бильбоке?
— Ваше величество, когда королю грозят величайшие опасности, подданный вправе тревожиться.
— Опять опасности! Черт бы тебя побрал, герцог!
И при этих словах король удивительно ловко подхватил шар из слоновой кости острием своего бильбоке.
