— Ваше мальчишеское прожектерство осточертело…
Бакутин взвился:
— Без проектов и заглядов знаете, кому легче живется?
— Знаю. Только не всяк тот революционер, кто революционными лозунгами жонглирует.
— Намекаем? — спросил с открытым вызовом Бакутин.
По тому, как Румарчук вспыхнул, как недобро и гневно сверкнули его глаза, сопровождающие верно угадали начало грозы и поспешили отворотиться к окнам.
— Намеки могут истолковываться по-разному. — Тонкие сухие и блеклые губы Румарчука слегка покривила язвительная ухмылка. — А мне хочется, чтоб вы совершенно определенно и ясно постигли суть. Обком партии передал вашу записку нам и предложил обсудить на коллегии главка. Ваше твердолобое упрямство достойно осуждения. На заседании Центральной комиссии по разработке мы же объяснились…
— Убеждения — не перчатки…
— Давайте без высокопарных фраз и по возможности без эмоций, — предостерегающе сказал Румарчук. — Не то подымемся до таких высот, дойдем до таких обобщений — самим страшно станет…
— Этого не следует бояться, — возразил Бакутин. — Только с высоты общенародных интересов и следует подходить к нашим предложениям. Тогда…
— Тогда, — резко прервал Румарчук, — для демагогов — ни тормозов, ни ограничителей. Разгул. Анархия. — Строгим взглядом пресек попытку Бакутина вклиниться в речь. И по-командному: — Давайте так. Заберите назад вашу записку. Как недостаточно аргументированную. Или придумайте иной, менее шокирующий вас повод. И забудем о ваших предложениях до лучших времен…
— Или? — с открытым вызовом спросил Бакутин.
— Не всегда следует совать палец в огонь, чтоб убедиться, жжется ли тот, — многозначительно проговорил один из сопровождающих Румарчука.
— Не люблю подтекстов. Допустим, наши предложения — преждевременны, мы не готовы к их реализации. Давайте изыщем иной путь утилизации попутного газа и, пока его не так-то еще много, подготовим технику, кадры, методику…
— Необходимые для реализации вашей программы максимума, — договорил саркастически Румарчук. — Так?
— Так! — выстрелил Бакутин.
— Не кажется ли вам, дорогой товарищ Бакутин, что вы зарвались? — подметил намерение Бакутина возразить. — Помолчите. Наберитесь терпения. Если не из уважения ко мне, так хотя бы к главку…
Румарчук встал. За годы командования трестами и объединениями он поднаторел в образумливании подобных выскочек, отлично владел собой, да и высокий пост, власть и субординационная дисциплина вселяли уверенность в собственную правоту и неотразимость.
— Вы — не увлекающийся студентик. И опыта, и знаний — не занимать! Отчего же, вопреки здравому смыслу, лезете на рожон? Хотите таким путем вверх? «Борец… Революционер»… Да? За подобной ширмой рассчитываете упрятать просчеты и промахи?.. Не выйдет! И не рассчитывайте! Не обольщайтесь! Будем и впредь ценить вас по делам, по приросту добычи турмаганской нефти…
Скоро Румарчук так увлекся, что, не приметив, переступил грань собственных чувств и уже не гневался, а только разыгрывал гнев, и сам же наслаждался собственным остроумием и всевластием, и так распалился, что отключил все тормоза и с устрашающим грохотом покатил вниз, разгоняясь все шибче и шибче, и хлестал Бакутина, уже не глядя и не разбирая чем, не смущаясь оскорбительных слов.
До жженья побагровели щеки Бакутина.
— Вы ведь и сами не верите в то, на чем настаиваете, чего предлагаете, и делаете это лишь из желания привлечь к себе внимание обкома и министерства, прослыть новатором, думающим, ищущим руководителем, чтоб поскорее да половчее сделать карьеру, — злорадно выговаривал Румарчук посиневшему от ярости Бакутину. — Сибирскую нефть только распечатали. Как всегда, сперва шибанула пена. Шипучая, вроде бы неодолимая, но на ней, учтите, не всплыть, не взорлить…
Начальник главка — есть начальник главка. Дисциплина и субординация здесь необходимы. Бакутин понимал это, оттого и молчал. Стиснув зубы, корежился от негодования и стыда, но молчал. До тех пор, пока Румарчук не понес об этой нефтяной пене, на которой якобы и вознамерился всплыть начальник НПУ. Тут выдержка Бакутина лопнула и он негодующе гаркнул:
— Хватит!..
И быть бы тут сече не на живот — на смерть, и на том поединке наверняка закончилась бы турмаганская одиссея Гурия Константиновича Бакутина, если бы в этот критический миг не раздался вдруг тревожный, как сигнал бедствия, вскрик Черкасова:
— Человек на зимнике!
2
Завтрашнее воскресенье Иван Василенко решил посвятить заготовке дров. Сколько ни утеплял он свою хибару, все равно тепло в ней было только тогда, когда полыхала раскаленная печурка, но стоило той остыть, и через час-полтора обувай валенки, а чуть погодя натягивай свитер. Без полушубка поверх одеяла ночь не проспишь: разбудит холод. Вскочив чуть свет, Иван сразу принимался за печурку. Та пожирала дрова с поразительной быстротой и ненасытностью. С лета заготовленная огромная поленница неприметно растаяла к декабрю.
С думой о том, как бы еще утеплить свою избенку и кого из ребят сговорить в помощники на завтра, Иван вошел в прокуренную теплушку на короткую планерку-пятиминутку. Не успел папироску раскурить, как появился диспетчер и с ходу:
— Неотложное дело, ребята. Неволить не хочу, потому что воскресенье пропадет. Надо срочно сгонять в Сарью за грузом для нефтяников. Два дня на два конца. В понедельник — отгул. Ну, налетай!
Никто не налетел, не вызвался. Диспетчер принялся поименно выкликать добровольцев — тот же результат. Слово за слово — занялся спор, сперва вроде шутейный, а потом всамделишный, и пыхнула перебранка. Тогда Ивана будто кто под бок толкнул:
— Полно базарить. Давай путевку.
— Спасибо, Иван, — обрадовался диспетчер. — Выручил. Топай в НПУ, получай документы и трогай. Завтра к вечеру воротишься.
Начальник УРСа нефтяников говорил с явным татарским акцентом:
— Груз особый. Не в цене дело. Очень важный. Но экспедитора не дам. Гриппуют. Мы тебя знаем. Не впервой. Вот доверенность. Двигай. За нами не пропадет…
Груз и впрямь оказался редкостным: питьевой спирт, дефицитные запасные части к автодвигателям да дюжина очень нужных автопокрышек. Иван немало повозился, крепко пропотел, пока уложил все это как хотелось и, накрыв брезентом, увязал. На ночь оставил машину на складском дворе, благо был знаком со сторожем. Мест в гостинице, как всегда, не оказалось. Иван прикорнул в сторожке на старом, промятом до деревянной основы диване. Сторож всю ночь подкладывал в печурку, и все же Иван проснулся от холода. Глянув на малиновый бок печки, ахнул:
— Неужто еще похолодало?
— Высунься на волю, — посоветовал сторож, — сразу поймешь, зачем зайцу шуба. Наверняка не менее пятидесяти…
Но и узнав, что мороз пятьдесят четыре градуса, Иван не отложил отъезд: «Если в семь утра выехать, даже по пятьдесят в час, к вечеру доберусь».
Сторож одобрил:
— Не тебя только пристигло. Не один домой торопишься. Пусто не будет на дороге.
Этот трехсоткилометровый зимник до Сарьи пробили еще в прошлом году. Поднатужились всем миром и пробили гигантскую просеку сквозь урманы, кедровые гривы да щетинистые распадки. Никто не считал, сколько гиблых болот, озер и речек перепрыгнул зимник. Скороспелая временная дорога эта на целых шесть месяцев связывала Турмаган с древнейшим русским поселением в Западной Сибири — безвестной, малолюдной Сарьей, где к тому времени был построен сносный порт на Оби и неплохой грунтовой аэродром. Все лето в Сарью по воздуху и воде прибывали грузы, которые потом увозились в Турмаган по зимнику.
С наступлением холодов до весенней распутицы днем и ночью струился по нему нескончаемый встречный поток под завязку груженных и порожних «Ураганов», «Татр», «Уралов», КрАЗов. Какие только машины не перетирали в пыль хрустящую коричневую корочку дороги-времянки. Могучие, грохочущие, пышущие жаром автомобили, трактора, тягачи-вездеходы волокли на себе трубы и бревна, станки и емкости, цемент и кирпич… Если бы составить перечень всего, что везли по спасительному безотказному зимнику, получился бы реестр тысячи на полторы наименований.
Зимник доживал второй год, пропустил по себе бессчетное количество колес и гусениц, на которых перевезли десятки тысяч тонн нужнейших грузов, но, как и в первые дни существования, вдоль дороги не маячило ни единого домика, ни одной захудалой времянки, где бы усталый, продрогший водитель мог передохнуть, переждать непогоду, подремонтировать, заправить машину. Ни передышки, ни помощи не сулил шоферу зимник. Раз выехал на него — жми до конца, надейся только на себя да на шоферскую спайку. А шофера на Севере — обдуты, обтерты и проморожены насквозь, их ничем не удивишь…
