Никогда!
Не говори так, мальчик. Даже тебе может понадобиться помощь.
Доминатор усилил мысленную хватку, заставив Бомена задохнуться от боли. И все же юноша не отступал. Соперники так глубоко проникли в разум друг друга, что, казалось, их сердца забились в одном ритме. Бомен с изумлением обнаружил, что может видеть глазами противника. Поединок продолжался неторопливо, но в окружающем мире все двигалось еще медленнее – так медленно, что почти застыло на месте.
Своим двойным зрением – сначала своими глазами, затем – глазами Доминатора – Бомен увидел, как в комнату вошел Ортиз. Он смотрел, как Ортиз поворачивается, как его руки тянутся к Кестрель. Юноша слышал низкий жужжащий звук, который был голосом Ортиза.
– До-о-о-о-оми-и-и-и-на-а-а-атор!
Ортиз ждал приказаний своего господина. Не дожидаясь, пока Мариус облечет свою мысль в слова, Доминатор ответил.
– Убей ее! Убей ее! Убей ее! Убей ее!..
Правитель произнес эти слова всего лишь раз, но внутри Бомена разнеслось эхо – сначала он слышал ушами Доминатора, затем своими, а звук все повторялся и повторялся.
Нет!
Глазами Доминатора Бомен увидел, что лицо Ортиза искривилось от боли. Собственными чувствами он ощутил агонию молодого военачальника, в чьем сердце покорность столкнулась с любовью. Ах вот оно что! Откуда-то издалека пришло слабое воспоминание.
Он любит мою сестру. Он не сможет убить ее.
Правая рука Ортиза уже тянулась к рукояти меча, а левая крепко прижимала Кестрель к груди.
– Я повинуюсь, я повинуюсь, я повинуюсь, я повинуюсь…
Расплывающиеся слова эхом звучали в ушах Бомена, чувствующего, что сила Доминатора держит и его – спокойно, непостижимо и безжалостно. Смутно, издалека Бомен слышал рыдания Ортиза, видел, как слезы текут по его лицу, и понимал, что тот оплакивает Кестрель, которую любит и которую должен убить. В падающем сверху свете яркое лезвие меча медленно скользило из ножен, пока не вспыхнуло, освободившись. Бомен заметил, как что-то ослепительно сверкнуло с одной стороны, затем – с другой, увидел, как острый меч повернулся и поплыл, словно по течению, медленно-медленно, к груди его сестры.
Бешено, дико, безнадежно Бомен ударил по несгибаемой силе Доминатора. Старик сидел спокойно, глаза были открыты, в них еще играла легкая улыбка, но под этой туманной усмешкой скрывалась мощь, которую Бомену ни за что не одолеть. Ни в одиночку. Ни вместе с Кестрель. Без помощи ему ни за что не одолеть эту силу.
Убей ее, убей ее, убей ее, убей ее…
Направляемая покорной измученной рукой Мариуса Симеона Ортиза, раба воли Доминатора, яркая сталь продолжала движение. Глаза Кесс казались круглыми, расширенными, безропотными, наполненными жалостью, но не к себе, а к брату, которого она любила больше, чем себя…
Люблю тебя, Бо…
Теперь меч уже так близко. Бомен знал, что ему не сбросить хватку правителя, одному никак не сбросить, без помощи ни за что не справиться. Разве у него есть выбор? Быстрее, давай же, быстрее! Разве это происходит с ним впервые? Разве он так уж невинен? Давай, давай же! Разве он не готов умереть за нее, за свою любимую, свою половинку, свою сестру? Тогда почему же он не попросит помощи у источника более могущественного, чем этот старик, чем этот бездонный колодец, где умерли все желания, чем этот Доминатор?
Неужели она должна умереть ради моей чистоты?
– Помогите! – выкрикнул Бомен, голос прозвучал тонко и странно. – Я не могу справиться в одиночку!
Он увидел, как лицо Доминатора исказила победная улыбка, хотя правитель чувствовал – сила оставляет его.
Один из многих, часть целого.
Бомен глубоко и мощно вздохнул. Он рос. Он увеличивался. Он горел. Меч все еще находился в движении, но теперь Бомен мог обогнать его, он мог обогнать самое время. В нем поднимался яркий истинный дух Морах.
Нас легион! Мы – это все!
Кестрель видела в глазах брата множество глаз, сотни глаз, завладевших им, и понимала, что он сделал это ради нее. Но сестра уже не могла остановить Бомена.
Нет больше страха! Пусть другие боятся!
Сила все росла и росла, и Бомен повернул ее против Доминатора, давя, душа, разрушая. В голове юноши звучала старая песня, и он подчинялся ее ритму, хотя тело и не двигалось. Бомен ощутил, как в нем зажглась дикая радость.
Убей, убей, убей, убей! Убей, убей, убей!
Сила старика истекала, он не мог сопротивляться легиону, имя которому Морах. «Убей!» – говорил Бомен, давя и сжимая. «Убей!» – кричал он, лишая жизни своего врага, не пошевелив даже пальцем. «Убей!» Чувствуя, что старик угасает, Бомен смеялся и ликовал, не отпускал соперника.
Ортиз почувствовал, что воля Доминатора покинула его, меч остановился в дюйме от груди Кестрель. Все еще крепко сжимая девушку, истерзанный и сломленный, он склонил голову на ее плечо и заплакал.
Таким и увидел его Мампо, ворвавшийся в комнату, – со спины, с мечом, направленным в сердце Кесс. Не помедлив ни секунды, Мампо бросился вперед и обрушил кулак на шею военачальника со всей силой, которой обладал. Ортиз умер мгновенно, сжимая Кестрель в объятиях, с невысохшими слезами на щеках. Мампо с бешенством схватил его, оторвал от Кесс и отбросил прочь.
– Он ранил тебя?
– Нет, – отвечала Кестрель, вся дрожа. – Я не ранена.
Она смотрела на Ортиза – тот лежал совсем как живой, прекрасный в смерти. Она осуществила свое возмездие. Однако все случилось не так, как она предполагала. В сердце Кестрель не было ликования.
Глаза Доминатора не отпускали Бомена. Жизненные силы быстро покидали правителя. Больше он не сопротивлялся. Воля, создавшая и поддерживающая целую нацию, была сломлена.
– Наконец-то свободен, – пробормотал Доминатор, и свет погас в его очах.
Кестрель почувствовала, как дрожь разделения прошла через тело брата. Она ощущала, как медленно Бомен выбирается из темных глубин к свету. Когда наконец он повернул к ней голову, Кестрель увидела в глазах брата такую муку, что громко вскрикнула, подбежала и сжала его в объятиях. Бомен позволил сестре обнять свое горящее тело и поцеловал ее пылающую щеку. Он медленно поднял руку, чтобы обнять Кесс. Узнавание не сразу, понемногу затеплилось в глазах.
Я не мог позволить тебе умереть, Кесс. Я не могу жить без тебя.
Кестрель поцеловала Бомена, в ее глазах светилась благодарность. Но она понимала: времени у них совсем мало.
– Помоги мне, Мампо. Мы должны увести его отсюда.
Глава 22
Гнев рабов
Поражение Доминатора изменило все. Вооруженные люди, сражающиеся по всему холлу и теснящие ряды гвардии Йохьянской, опустили мечи и изумленно встали, не понимая, что они делают и почему. Они смотрели друг на друга и не узнавали себя. Им казалось, что люди, которые сражаются плечом к плечу вместе с ними, – незнакомцы. Гвардейцы ничего не поняли, они только видели, что ход сражения изменился. Зохон криком призвал своих людей атаковать:
– Хей-хо! Молот Ганга!
К изумлению командира, его люди, попавшие в окружение, прорвались. Враг отступил. Необъяснимо, но противники Зохона сдавались.
Кестрель, Бомен и Мампо спускались по каменным ступеням к сцене ужасного возмездия. Теперь гвардия Йохьян наступала со всех сторон, убивая без пощады. Пока друзья пересекали огромный зал, Мампо охранял Бомена и Кестрель, не церемонясь с попадавшимися на пути вооруженными людьми.
Крепкий мужчина с обнаженным мечом, ранее покорно бившийся по воле Доминатора, внезапно повернулся и вонзил меч в резную колонну. «Звяк!» – пропела сталь, расколов нежные завитки украшений. Мужчина громко завопил. Звяк! Звяк! Человек вопил все громче, продолжая крушить, кромсать, увечить колонну. Снаружи раздался грохот. Группа людей перевернула цветочный прилавок, а теперь давила и топтала цветы. Крики и вопли неслись со всех сторон. Дзинь! Разбилось окно. Внезапно, словно освобожденные этим звуком, все вокруг принялись бить стекла с помощью мечей, камней, а то и просто башмаков. Дзинь! Дзинь! – раздавалось со всех сторон. Толпа ринулась в винную лавку, и некоторое время спустя люди начали появляться в дверях, нагруженные бутылками. Трах! Трах! Трах! Бутылки разбивались о стены, а люди кричали и завывали от смеха.
В зале высокий человек стоял около фонтана, вращая топорами в обеих руках. Первым ударом он снес мраморных птиц, вторым и третьим разбил прутья мраморной клетки. Вода продолжала хлестать, но теперь ее ничто не сдерживало, а птицы больше не парили над потоком. Крошки камня усеяли пол вместе с осколками битого стекла и кровью.
Сначала ты будешь разрушать…
Да, это было настоящее разрушение! Рабы стали свободными и использовали свою свободу, чтобы крушить и рвать, причинять боль и убивать, без всякой цели и выгоды, лишь для того, чтобы почувствовать вкус силы, так давно недоступной им. Музыканты топтали инструменты, молочники отплясывали на масле, лошади разбегались, а дети мочились прямо на улицах. С деревьев на площади кто-то ободрал все ветки. Позолоченные кареты кортежа невесты обратились в щепки. Обезумевшие толпы добрались даже до библиотеки академии и выбрасывали книги из окон. На улицах, охваченных безумием, словно крылья раненых птиц, кружились бумажные листы. Все вокруг вопили, охваченные дикой радостью разрушения, или, случайно поранившись, кричали от боли. И вот уже над городом взметнулось пламя.
