— «Да, и в постели тоже!» — «А что, есть разница?» — «Да, наверное, постель — более высокое выражение!»
Акулы Волстрита здесь обывают (о Нью-Йорке).
Дела финансовые.
Я уезжаю. «Вот ты соскучишься!» Он: «Я уже соскучиваюсь!» Я смеюсь. Он поправляется: «Я уже тужу!»
Слон — слонка.
Говорит о себе: «Дурный, старый, горбатый».
Его день рождения. Он рассказывает: «Я вижу сон — я родился. Моя мама наклонилась надо мною. Я увидел ее родное лицо и улыбнулся ей. А она смотрит на меня и так тепло говорит: „Ужас!“»
«Как всегда, у тебя превосходительный суп».
«Я был моряк. Очень удачный, эффективный. Почему эффективный? Не потонулся!»
«Спасибо за свидетельничество».
ОКРУжейная палата.
Юрий Краткорукий (Долгорукий).
Плывать.
«Твой позвонок удался» (удачно прозвонилась по телефону).
«Как дела?» — Ответ: «Есть новые действия: каждый день я уставаюсь!»
Я лгаю, лжу, льжу.
Злодейцы.
Посольник — посол.
«Она ясноумная!»
Вопрос: «Посмотри, у меня опухла щека?» — Ответ: «Да, немного пухлейше, чем направо».
Кухарный институт (кулинарный институт). Курица пьяняется (маринуется).
«Я запьяняюсь».
Поет: «Конфетки-бараночки…» — считая, что это одно сладкое кушанье. Объясняю: два разных понятия и как пример привожу словосочетание «водка-селедка». Он: «Понял! Водка, селедка, девочки…»
Рассказываю о порнофильмах, которые видела по немецкому телевидению, когда была в Германии. Он: «Порно с мукой?»
«Это шмешно!»
Поет: «Утро красит СНЕЖНЫМ светом…»
«Боль укрепляет душу, как сказал мне отец, когда дал мне удар».
Я: «Странно, но мой свитер пахнет табаком». Он: «Это от воспоминаний прошлых дней!»
«Это свинцовые котлетки?» Я смеюсь. Он: «Я должен сказать свинец!» (О свиных котлетах.)
Он лежит в постели. Я: «Где металлическая вешалка? Она была на кровати. Ты можешь пораниться!» Он: «Как я потерял яйцы от виселки…»
Дождицы.
«У меня больные очи».
Утки и гуськи.
«У тебе — правда!»
«Как хорошо спать под теплым одеялом без включенного отопления». Он тут же: «Да-да, как в Сибири, как чукчи».
«Чукчи, когда они хочется завтракать, они положат руки в реку и хватать рыбу».
«Он был твердо ранен».
Лежа в постели: «Я так долго тебя ждал, всю жизнь!» (и, вздохнув счастливо, повернулся на другой бок).
«Я в день ебу глазами приблизительно пять женщин и к вечеру очень устаю».
«У меня раньше были две сильные части тела — head (голова — авт.) и хуй, а теперь только ноги».
Юджин производил неизгладимое впечатление на русских. Образованные люди поражались его эрудиции и знанию русской истории, литературы, музыки; культуры.
С простыми, не очень образованными людьми он легко находил темы для разговора и пел деревенские песни. Это было уморительно, забавно и удивительно: он знал их хорошо, правильно выговаривал слова и помнил мотив.
Слушатели сидели с открытыми ртами или пели с ним с большим энтузиазмом. Народные, военные песни, романсы.
Любимый романс «Я встретил вас» он пел как марш, отбивая такт. Я этого переносить не могла, затыкая или переводя на другие песни. Он не обижался и шутил: «Больше всего я люблю петь и пить!». И то и другое он делал неплохо!
To Eugene Blum
Однажды, ранним нью-джерсийским летом, В апартаментах с дивным видом на Манхэттен, Американец натуральный средних лет Пел вдохновенно русские романсы, Смакуя даже неродного языка нюансы, Как будто от России он мне передал привет! Мы странно встретились: из миллионов, тысяч и десятков… Как так Судьба распорядилась — будет навсегда загадкой! Она соединила нас на время, просто для знакомства, Чтоб показать, что оба полушария Земли родят одно потомство, Имеют сыновей и дочерей одной культуры, Что не зависит ни от цвета кожи, пола, возраста и внешностной фактуры. Составив для себя стандартных добродетелей набор, Американец проводил старательный отбор Достойных женщин с интеллектом и достатком. И расточительно он тратил время золотое без остатка. Не растерявшись перед выбором огромным, Он всё же отдал предпочтение запросам скромным. Но победила в нем блистательность его натуры И увлечение совсем другой страны культурой! Любимые им русские романсы помнил он дословно, Что вызывает восхищенье, безусловно! И, вычислив сметливо русскую фамилию и душу, Он пригласил меня романсы те послушать. Я, глядя на Гудзон и острозубый профиль города чужого, Вкушала прелесть русского, хоть и с большим акцентом, слова. И чудной той старинной музыке внимая, Сумбур и изумление в своей душе не понимая, Дивилась увлеченности американца нашей русской Музой, В нью-йоркской бурной жизни не считавшего, что это хобби — лишняя обуза! Американец был так мил и романтичен, Заботливо внимателен, тактичен. Он напевал слова романсов к месту разговора,
