— Вас!
— Меня, и никого другого!
— Отличная идея. По мне, лучшего кандидата в президенты не сыщешь!
— Есть еще некоторые трудности. Прежде чем мы с вами заключим окончательный союз, давайте обсудим нашу политическую платформу. Боюсь, некоторые реформы, которые я намерен провести, придутся вам не по вкусу.
Маркиз отмел все возражения небрежным взмахом аристократической руки:
— Бросьте. Мы с вами люди чести, в главном согласны. А все эти реформы, законопроекты… Они яйца выеденного не стоят.
— Думаю, не все так просто. Например, как бы вы отнеслись к человеку, предложившему разделить обширные владения на участки и раздать их крестьянам?
— Я бы пристрелил наглеца на месте, — ответил он просто.
— Какое счастье, что я этого не предлагаю. — Говоря так, я, конечно, кривил душой. Теперь ясно, что земельная реформа — основа всех реформ — пойдет на этой планете медленно и болезненно, но начинать надо, ведь, как говорят сапожники, даже самое длинное путешествие начинается с одного-единственного шага. — При мне — никаких разделов поместий. Земельную реформу я упомянул лишь как один из вопросов, которые, безусловно, появятся у избирателей во время предвыборной кампании. Мы же проведем только две-три малюсенькие, ничего не значащие реформы. Понимаю, слово «реформа» режет утонченный слух, но что поделаешь — политика… — Я красноречиво развел руками.
— Какие именно реформы? — При слове «реформа» маркиз поморщился, — видимо, картина его земель, разделенных между крестьянами, стояла перед его мысленным взором.
— Например, введем всеобщее избирательное право: один человек — один голос; и распространим его на всех граждан Параисо-Аки, включая женщин.
— Женщин? Разве у них могут быть те же права, что и у мужчин?
— Может, вы зададите этот вопрос моей жене?
— Что вы, никогда. — Маркиз задумчиво потер подбородок. — И своей, пожалуй, тоже. Мысль насчет равноправия мужчин и женщин опасная и, я бы сказал, революционная… Да бог с ними, с женщинами, с равноправием, считайте, что мы договорились. Что у вас еще?
— Ради победы на выборах мы поддержим habeas corpus[1], запретим пытки и тайные спецслужбы, сделаем медицину бесплатной и доступной, дадим молоко младенцам, легализуем разводы, признаем общепринятые в Галактике права человека и введем законы, гарантирующие их.
Он согласно кивнул:
— Похоже, вы правы. От таких новшеств все работники будут в восторге, да не только они, большинство жителей планеты поддержат их. И если вдуматься, люди давно все это заслужили. Оказывается, политика — непростое ремесло.
— Вот именно. Теперь давайте не торопясь, взвешенно подготовим платформу нашей политической партии.
— У нас будет партия на платформе?
— Нет, это только так говорится. На самом деле платформа — положение вещей, которого мы намерены добиться после победы нашей партии на выборах.
— А как называется наша партия?
Он спросил, и меня тут же осенило.
— Дворянско-Крестьянско-Рабочая Партия, сокращенно — ДКРП.
— Звучное название. Быть по сему!
Так начался тот памятный вечер. Долго мы сидели, склонив головы, наморщив лбы, как заговорщики, кем мы, собственно, и были, и разрабатывали в деталях план действий. Маркиз оказался парнем не промах, он отлично представлял жизнь на Параисо-Аки, знал всех сколько-нибудь значимых людей на планете. Ближе к полуночи мы проголодались, и маркиз послал за едой. Слуга вкатил сервированный столик, на котором среди бесчисленных тарелок с яствами оказался, к моей радости, большущий графин с роном. Мы плотно подзакусили и снова углубились в работу. К утру все детали были оговорены, и отдыхать мы отправились с чувством выполненного долга.
…Завтракали мы с Анжелиной, как истинные аристократы, в постели. Я подробно пересказал ей наши с маркизом вчерашние переговоры, она почти без иронии поздравила меня с очередным успехом.
Де Торрес в отличие от меня не был лежебокой, и к часу, когда я соизволил выйти из спальни, дворецкий по его приказу уже привез на автомобиле из соседнего замка Рыцаря Алой Розы. Я и сэр Харапо были представлены друг другу. Рыцарь непрерывно поглаживал свою черную длинную бороду и невнятно бормотал под нос, похоже плохо понимая, что происходит. Может, он хотя бы в будущем оценит по достоинству работу, которую я проделаю от его имени? А борода у него чудесная, изготовить такую по фотографии — пара пустяков.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я пил предобеденный бокал рона для аппетита, когда в комнату вбежал де Торрес:
— Получена срочная депеша. Идемте со мной.
Я почти бегом проследовал за ним в лифт. Закрыв за нами бронзовые двери, лакей взялся за вентиль. Отделанная бронзой и полированным деревом кабина задрожала и двинулась вверх. Вентиль? В лифте?!
Должно быть, я произнес эти слова вслух, потому что де Торрес улыбнулся и гордо кивнул:
— Вижу, лифт произвел на вас впечатление. Неудивительно. В городах, кроме дешевой электроники и слабеньких электродвигателей, ничего не увидишь, а у нас… Леса с избытком снабжают нас топливом, паросиловые установки в изобилии вырабатывают энергию, пар качает воду. Гидросистемы — вот чудо современной техники. Чувствуете, как равномерно, без толчков поднимает поршень кабину?
— З-з-здорово!
Длиною поршень был не меньше ста метров, следовательно, гидроцилиндр глубоко зарыт в землю. Малейшая неточность в изготовлении крошечной детальки, ничтожный перекос при сборке системы, да что там перекос, микроскопическая трещинка в металле — и…
Глядя на капавшую из вентиля воду, я мысленно молился всем известным и неизвестным мне богам металлургии и облегченно вздохнул, лишь когда кабина наконец замерла. Поднявшись по крутой винтовой лестнице, мы попали в комнату в верхней части самой высокой в замке башни. Я ожидал увидеть здесь радиопередатчик или, на худой конец, телефон, но у маркиза были еще припасены для меня механические диковинки. В комнате стояла огромная, извергавшая пар и вонявшая горячим металлом машина с бесчисленными колесами, колесиками, шестеренками, кожаными ремнями, рычагами, циферблатами… От нее во все стороны отходили трубы самых разных диаметров, из сочленений труб капала вода, и вокруг суетились с полдюжины служащих в серых халатах.
Внезапно механический рев смолк, и центром всеобщего внимания стал щуплый человечек у мощного телескопа. Махая в такт словам левой рукой, он выкрикивал:
— Семь… Девять… Два… Четыре… То ли семь, то ли восемь, не разобрал. Конец строки. Передайте, пусть повторят последнюю фразу.
Оператор налег на рычаги. Машина застонала, засвистела, заскрипела, длинные поршни пришли в движение. Я проследил за ними взглядом. Поршни пронзали окантованную сталью стеклянную крышу и шли дальше к острию шпиля, где дергалась огромная металлическая ручища.
— Ну и как вам наш семафор? — гордо выпятив грудь, спросил де Торрес. — Впечатляет?
— Впечатляет — слабо сказано! — честно признался я. — На какое расстояние передается сообщение?
— Вдоль всего побережья, от станции к станции. Семафорная связь — привилегия владельцев крупных поместий, и мы с ее помощью постоянно общаемся друг с другом. Код известен только дворянам, так что секретность переговоров гарантирована. Это сообщение пришло с пометкой: «Особо срочно», и я сердцем чувствую, что оно имеет отношение к нашим планам избирательной кампании, потому пригласил вас с собой. А, вот и конец передачи.
Слуга с поклоном вручил де Торресу листок с колонкой цифр. Маркиз, нахмурив брови, махнул мне и проследовал в кабинку у стены.
Из высокого окна на резной стол падал солнечный свет. Маркиз сел за стол, положил листок перед собой, из кармана достал крошечный механизм — дешифратор, как догадался я вскоре, — повернул несколько рычажков, крутанул ручку.
— Мы управимся быстрее, если я буду расшифровывать и диктовать, а вы — записывать.
