- Егор, Игнатку-то отпусти! По шее давать в своем десятке будешь, кто урок не пристрастно выполнять будет! - рев, истинно рев вошедшего Саввы заглушил нестройный шум голосов в покое. Кузьма на 'начального над обороной' глянул - и обомлел вовсе. Рассерженный Савва - это пострашнее Олега Тимофеича, надевшего глухой шлем, да вызвавшего на учебный поединок особо провинившегося. Барин поучит, поговорит тихо, только сам, да десяток твой и будут знать, провинился ты, или жребий так выпал - уж пять-семь поединков Олег Тимофеич каждый день проводил. А вот Савва может просто в голос десяток плетей присудить - и тут уж всякому видно - что-то ты неверно сделал. Вычет заработал - а та половина бывших пищальников, что больше всех этих вычетов наберет, во вторую очередь и семьи увидит, и дом с землею получит.
- Дык, Савватий, куда ж лезет малец, на начальных людей место-то! - сам Егорище, присевший во втором ряду, вполне соблюдал недавно зачитанный барином 'лист о верховенстве'. Хотя мог бы и при десятке своем сесть - но тут сам выбирать мог, а со второго-то ряду куда лучше слышно, чем с девятого-десятого.
Савва, на самом деле, зашел злой на самого себя. 'Долгое' заклятье, какие Василий и барин клали десятками, сегодня не получилось ни разу - хотя обычно уж три-четыре раза на день выходило. А уж пора бы старые стрелы перезаклясть, давно лежат. Вот и досадовал.
- Погодь-ка, Савва. - 'хозяйская' рука заставила захлопнуть уже открывшийся для резкой отповеди рот. Надолго, может, и навсегда запомнил Савва даже не 'сватовство' свое или внезапно вылетевший сбоку клинок, отводящий смертельный удар в сече. Глубже и крепче врезался в память голос с другой стороны ночного костра - А чтой-то ложки замерли? Черпайте, ироды, небось отощали, в порубе сидя? Припасу довольно куплено, на всех хватит. Замолк Савва - барин вошел, он разберется. Теперь всё в порядке будет. Не чета замковому начетнику, тот мог последнюю лошадь со двора свести за долги.
- Егорка, что же ты кормильца-то своего на задние ряды гонишь? Забыл, во сколь его умение дороже твоего начальствования? Забыл, что печати для топоров наполовину им сработаны?
Барин был не в духе. Обычно таких во Егоров осаживал негромко - а тут перекрыл весь зал, хоть и не криком - но и лесорубы со своего ряда услыхали, наверное. Кузьма поежился - вроде и не злой барин оказался, но сердит неизвестно на кого. Может, конечно, как в прошлый раз, обоз хлебный к сроку не поспевает, тогда тоже он всех собирал, и тоже сердит был. А может, и что похуже - не зря ведь днем видели влетевшего во двор гонца. Война какая, к примеру - и придется вместо всякой справы хозяйственной сначала пушки ковать, а потом еще и с войском идти - переписаны-то все в заводские пищальники, вот повелит барин сейчас всем пищали со склада принимать, и молись только, чтобы здоровым из похода вернуться. Опальных-то, верно, в самые жаркие места совать будут.
Приведя зарвавшегося 'начальника' в чувство, сел я на принесенный кем-то заранее стул, и порадовал собравшихся. Новый воевода решился сооружать засеки, списался с Москвой - и теперь нужно было выставить дюжину работников, считая вместе от села и ссыльных. Да еще сообразил я, хорошо еще - вовремя, что неделю делал совершенно не такой пресс, который нужен. Поколотился лбом в стену, да начал перерисовывать, вернее даже, по новой рисовать, рычажный молот с собственным паровым цилиндром вместо привычного, но созданного на основе старого вертикального, взводимого блоками. Гонец еще этот приперся... Нет, обеспечить провиантом и всяким инструментом будущих строителей - не вопрос, завод работает вполне приемлемо. Даже и тачки сооружать начал недавно, для строительства будущего острога. Но - у меня изымали двенадцать работников. Наобещал воеводе, дурень. Деревенских много не пошлешь, им пахать-сеять надо. А ссыльные - москвичи, по большей части из ремесленных семей. То есть, довольно квалифицированная рабочая сила.
- Значится, так! - барин откинулся на спинку малой, на одного человека скамьи.
- Надобна воеводе дюжина работников, засеки строить. Пахарей сейчас не дам, без их оброка не прокормимся. Так что, пойдут ссыльные, по жребию. Лучших, кто в ремесле умел, своей властью от жребия отделяю. Остальные же, как закончу, тянуть будут. Кто без жребия выйти попробует, и вовсе обязательно пошлю. - Кузьме стало неуютно. Числясь в середнячках, предстояло сыграть на ставку в нелегкую, но довольно безопасную жизнь в поместье против неизвестности полной. Каков будет начальник, неизвестно - но работа на краю дикого поля нелегка, да и небезопасна. Барин же пока разливался соловьём дальше:
- Подбил я итоги работные. Ссыльным по топору новому зачел, и половина от зачтенного уже на складе лежит. Особо отложил, опричь работных. Как завод ставить будете, себе домой и заберете. С прочим же - ножами там, иголками, прочими шилами, пока плоховато, очень уж хлеб вздорожал, пока из общей сметы пришлось разницу вычесть. Да, та дюжина, что тягло отрабатывать пойдет, топоры, лопаты и припас всякий от завода получат. А остальные - вспоминайте старые ремесла, особо кому что ратники заказывали. Сталь раз на раз не приходится, иной раз ни на пушки, ни на ядра не годна, а за всякую снасть дорого не возьму, и вам прибыток. Еще, десяток лучших сможет семьи к середине лета перевезти, похоже. Егор, тебе спасибо особое - дерева сверх задач пока даете, пойдет на избы. Покажешь двоих лучших со своего десятка, или меж собой еще жребий потянете, кому родных раньше забирать.
Потом пошел уже не очень интересный разговор - кому из деревенских сколь сверх оклада причитается. Кузьма, правда, слушал - и охал вместе со всеми ссыльными. Чтобы мальчишка, за станком или маятником настроечным стоящий, за одну зиму деньгами заработал как взрослый пахарь - такого и в Москве не слыхали. Хотя, конечно, и товар редкий и добротный, и не всякий столь много получил, а только двое. После, как жребий 'на засеки' вытянул, Кузьма еще раздумывал - бежать или нет? В Москве, кроме Настасьи, никто не ждал - да и ту просватай попробуй еще, ссыльный-то. Но очень уж неплох выходил заработок. Пот, конечно, льёшь рекой - но и в Москве кожемяка-подмастерье в прибыли доли не имел. Если барин и правда зажимать на будущем заводе не будет - так девку, прямо говоря, можно и другую сосватать, на одной Настасье свет клином не сошелся. В поместье-то обману не было, но ведь и рассказывали немногие уцелевшие в самом Кремле, как барин лютовал с саблями.
Покончив с отчетным квартальным собранием, я занялся подсчетами и планами перед поездкой в Москву. Пушек-то отлили и отковали аж четыре штуки только для опытов в московском пушечном дворе, но как эти опыты ставить, если селитра - дефицит? Ладно, сейчас в поместье народа хватает, есть с чего по весне зарядить ямы. В Москве с этим тоже можно разобраться, года через два-три будем с порохом. Еще, для того же единства калибров артиллерии, нужны токарные станки. Через неделю дороги развезет, а еще через две - самое время налететь татарам, если решатся. Мелкие банды придут обязательно, но их иной раз можно и силами одной-двух застав разогнать. Но если в Крыму решат, что после усобицы Москва существенно ослабла - быть беде. Сговорятся с той же Литвой - и не засеки придется ставить, а новые избы и поместья взамен пожженных. Хотя, литовскому княжеству отец и сын Оболенские отвесили полной меркой, не должны бы еще военный потенциал восстановить. А без союзников крымчаки до Москвы доходили только, когда правитель очковал. Но тульские-то земли и мое, соответственно, поместье, взять могут, особенно по весне. Особенно - без меня и тех же Василия с Саввой. Пожалуй, пора перевезти семью в Москву. Заодно и дом наладить, если от него что-то осталось еще. И надо бы паровой хоть молот, а отвезти на Пушечный двор, пусть осваивают. Лучше бы токарный станок - но для третьего большого пока только пара винт-гайка и россыпь роликов есть. Хотя... что мне мешает сделать остальное на месте? Станину в любом случае везти - геморрой, а за месяц здесь вполне реально сделать корпуса бабок и суппорт. Так, пожалуй, и сделаем. Плотину и мельницу, конечно, ранней по московским меркам весной не успеют построить - но для бронзы, на малых съемах, и лошадок можно погонять. Так, пожалуй, и сделаю.
Глава 27 Весна 1537
Москва встречала... настороженно, что ли? Вроде и торг идет вовсю, и народ мельтешит - но как-то всё с оглядкой. Словно пока не может московский люд понять, к добру или к худу повернулись дела. Я, впрочем, тоже не смог пока, даже когда в церкви, куда я с Катериной пошел прямо после въезда в новый дом, заставили снять тафью. Оно, конечно, моя переразвитая ермолка по богатству и в сравнение не идет с той, что князь Иван-Овчина носит - но и князь ведь снял. Причем без принуждений и напоминаний, еще и меня ткнул в бок. Церковь в силу входит, что ли?
