— Не сомневаюсь, что членами секты. Одна такая по описанию вполне подходит — «Братство свободного духа». Имела адептов в Рейнской долине, Фландрии и Голландии. Известно, что ходили они в обносках одежды наподобие монашеской, с разноцветными заплатами на капюшонах, наставляли против богатых храмов и частной собственности. Им вменялось в вину небрежение церковными службами и промискуитет. Помнишь эмблемы, которые мы нашли в могиле вместе с тремя телами?
— Такое не забудешь. — Как-то я попросила Мюриэл принять участие во встрече с горожанами, проходившей в Центре исторического наследия. Моей темой были скелетные останки, а она согласилась рассказать о других находках, включая эмблемы паломников. В итоге Мюриэл одновременно развеселила и смутила аудиторию, когда отважно углубилась в детальное описание, иллюстрируя его слайдами. На одной из эмблем была изображена вульва в шляпе и с фаллосом вместо посоха; на другой — три фаллоса тащили на носилках вульву, увенчанную короной. Забавные, но грубо-непристойные, они умышленно оскорбляли все, с чем их владельцы неизбежно должны были встретиться в Каслбойне — паломников, их набожность и чувства к Пресвятой Деве.
Так распорядилась судьба, что континентальные европейцы, создавшие великолепный ковчег, разделили ответственность за его бесславный конец в подземном склепе. Но действительно ли оборванные чужеземцы, приплывшие сюда по реке летом 1348 года, принесли с собой «черную смерть», мы никогда не узнаем.
Как археолог, я испытывала полное профессиональное удовлетворение. Дополнив результаты добросовестных раскопок документальными свидетельствами и обоснованными умозаключениями, мне удалось восстановить захватывающую страницу истории, причем это только начало, многое ждет впереди. Зато сыщику-любителю похвалиться было особенно нечем — держа в руках столько ниточек, я плохо или совсем не представляла себе, куда они могут привести. И, наконец, как особу весьма скромных габаритов, после двух чашек кофе — трех, считая выпитую в компании Галлахера, — меня здорово взбудоражил избыток кофеина.
Побочный эффект оказался неожиданным: не в состоянии и дальше оттягивать неизбежное, я бросилась разыскивать Грута. Еще раз показаться в гостинице не хватило духу; оставалась больница — если он там еще не появился, значит, скоро приедет.
Регистратор ничего не знала и по моей просьбе вызвала Кору Гейвин.
Когда Кора пришла, я извинилась, что отрываю от дел, объяснила, что жду Грута, но хотела бы задать несколько вопросов, касающихся Бена Аделолы.
— Спрашивай, не тяни, — согласилась она.
— По дороге в больницу он говорил что-нибудь о Терри Джонстоне?
— О человеке, который здесь умер? По-моему, нет.
— Может, спрашивал о нем, интересовался, от чего умер?
— Насколько помню, нет. А что, они были знакомы?
— Работали вместе. Похоже, он почему-то вычеркнул Джонстона из своей жизни. Согласись, ведь странно: едет в ту самую больницу, где лежал его бывший сослуживец — все газеты об этом кричали, — и хоть бы слово о нем сказал.
— Что, если постеснялся?
— Вряд ли. Как-никак товарищи по работе. Терри даже подменял его, когда было нужно.
— Ну, тогда не знаю.
— Извини, Кора. Просто я вслух рассуждаю. Кстати, как там доктор Абдулмалик со своей семьей?
— Вернулись в Египет, побудут там немного. Мы взяли ему замену на пару недель.
— Наверное, Грут тоже скоро уедет.
— Чем скорее, тем лучше.
— И что ты его так невзлюбила?
Она огляделась, нет ли кого поблизости, потом кивнула, чтобы я отошла от окошка регистратуры.
— Не люблю говорить плохо о коллегах, но нарушителей профессиональной этики защищать не собираюсь. — Она вопросительно посмотрела мне в глаза, словно я и так все знала или подозревала.
Если речь шла о сексуальной ориентации, при чем здесь профессиональная этика? Разве что…
— Не уверена, что я…
Кора наклонилась к моему уху:
— Он пьет на работе. Не просыхает.
— Тогда понятно. — Она не представляла, какое я испытала облегчение.
Посмотрев на часы, Кора вздохнула.
— Слушай, я тебя задерживаю… Непременно сыграем в теннис, и скоро, — бросила я ей вдогонку.
Я присела в холле, чтобы дождаться Грута. От нечего делать включила мобильный — проверить, нет ли сообщений. Одно было от Финиана: «Позвони или приезжай. Есть что обсудить».
Я позвонила, и он сразу поднял трубку.
— «Нэшнл траст» ждет моего решения. И я его принял, Иллон. Закрываю Брукфилд в конце сезона. То есть навсегда закрываю — без оговорок. Мэйв согласна позаботиться об отце, а он любит внуков и не против переезда в Галловей.
— А?..
Было слышно, как Финиан глубоко вздохнул.
— Предлагаю отложить свадьбу до Нового года или пожениться до моего отъезда в Англию.
Такая перспектива меня совсем не привлекала.
— Значит, я останусь здесь?
— Могли бы устроить медовый месяц в январе.
— Ясно.
— Тогда давай оставим до Нового года.
Словно я затерявшийся багаж, который гоняют туда-сюда.
— Знаешь, Финиан, я не собираюсь ждать еще год. Время уходит для нас обоих. Но свадьбы на скорую руку, приуроченной к окончанию туристического сезона, мне не нужно. Пора решать: или — или.
— Да-да, понимаю. Еще раз как следует все обдумаю.
— Будь добр. Обдумать как следует действительно не помешает.
Человек достаточно тонкий, Финиан понимал, что я на пределе и лучше не спорить. А еще, что точка поставлена. Говорить дальше было особенно не о чем, и мы попрощались — сдержанно и прохладно.
Десять минут спустя, в половине четвертого, приехал Грут — волосы спутаны, небрит, отчего выглядит старше, блуждающий, затуманенный взгляд. Очевидно, головная боль затронула глаза. На плече болтается кожаная сумка, словно он собрался в спортзал. Я подумала, что не худо бы ему туда отправиться — размяться хорошенько, принять душ и побриться.
— Господи, Иллон, вы-то что здесь забыли? — удивился он, увидев, что я иду ему навстречу, и облизнул пересохшим языком потрескавшиеся губы. — А я, признаться, с похмелья.
— Подождите, сейчас воды принесу.
Я направилась к автомату с напитками. Грут поплелся за мной, и, когда я вручила ему бутылку минеральной, выпил ее до дна.
— Неплохо погуляли ночью?
— И не говорите. Перебрал, правда, немного. Остановиться не мог. — Он неловко улыбнулся. — Угадайте, с кем последним я пил?
— С Россом Мортимером. Я видела, как утром вы зашли к нему в номер.
Грут застонал.
— Боже, точно. В котором часу это было?
Я ничего не ответила. Несло от него как от винной бочки.
— Вы намерены проводить вскрытие в таком состоянии?
Грут оскорбленно расправил плечи.
— А что, вы за меня проведете? Почему нет, раз вы такая вся правильная? Боюсь только, запах не понравится!
Он напролом бросился во вращающуюся дверь и исчез в больничных коридорах.
Я не обиделась. Посмеялась бы, не будь все так серьезно. Что делать? По-видимому, Галлахер знал о тяге Грута к спиртному, но претензий к работе не имел. Бывший полицейский из другой страны, временно облеченный полномочиями главного патолога, мог стать идеальной мишенью для мелких придирок со стороны ирландских рядовых служителей закона, а то и вызвать открытое возмущение. Однако те, кто его знал, прекрасно о нем отзывались.
Возможно, мы все, за исключением Коры, заблуждались. Что, если она и есть тот маленький мальчик из сказки о новом платье короля, сказавший правду, которую другие предпочитали не замечать? Едва ли ее можно упрекнуть в ханжестве. Я своими глазами видела, на что Грут способен. Но это не повод сомневаться в его компетентности.
По дороге домой я думала, что посоветовал бы отец. Актеры терпимее многих относятся к пьющим, только это не означает, что они пьют больше других. На мой взгляд, сказывается их уязвимость — постоянно приходится убеждать себя, что пусть сегодня участие в спектакле сводится к реплике «кушать подано», зато на прошлой неделе ты играл Гамлета, а в следующем месяце, Бог даст, получишь небольшую роль в кино и хотя бы рассчитаешься по счетам… А возможно, как ни странно, дело в том, что из вечера в вечер им приходится выходить на сцену трезвыми как стеклышко. П. В. Боуи просто не мог заявиться на работу после попойки, как позволил себе Грут. Тем не менее его выходку отец воспринял бы спокойнее, чем я. Он сожалел, когда алкоголем губили талант, и осуждал пьянство, но понимал, насколько тесно и безысходно оно связано с творчеством. А еще, пожалуй, со знакомой усмешкой заметил бы, что Грут все равно не оперирует живых, да и работа у него не из приятных.
Вспомнив отца, я, вернувшись домой, сразу же позвонила в лечебницу. Он слабел, но держался. Маму уговорили вернуться к Бетти и немного отдохнуть. Пожалуй, лучше ее не беспокоить.
