– Интересно отметить, – проскрипел Ящик, когда мы выпили в аэровокзале Омска по бутылке теплого лимонада, – что устроители научного центра в Сибири учли все, кроме сибирских морозов. В сорок градусов невозможно никуда, кроме как на работу, выйти, А мой младший наследник сразу простыл, теперь мочится под себя, радикулит и прочее…
– Подожди ты с этой ерундой, – сказал я. Как ты думаешь, растет или уменьшается энтропия Земли, если считать планету замкнутой системой?
Он навел мне прямо в лоб толстостеклые бинокли и процедил:
– Или ты меня разыгрываешь, или ты обыкновенный псих. Я тебе о своем горе, о сыне, который под себя мочится, а ты? Я тебе про Альфонса, а ты и координаты его не записал! – Он увидел, вероятно, растерянность на моей физиономии и пожалел меня, потому что был добрым человеком. – Господи! С такой настойчивостью у нас в Академгородке задавали дурацкие вопросы о расовом неравенстве одной гидше-секс-бомбе с американской выставки туристического барахла. Ее пытали и пытали про негров и индейцев и довели до точки. Вот пребывает она уже в точечном состоянии, эта сверх-секс-бомбочка, а ей еще вопросик: "Скажите, девушка, а вы сами чистая американка?" Она и брякни: "Да. Я сегодня уже мылась в душе!" Отстанешь ты или нет?
Новое о совести, или Шок от этометрии
У республиканца иная совесть, чем у роялиста, у имущего – иная, чем у неимущего, у мыслящего – иная, чем у того, кто неспособен мыслить.
Карл Маркс
В этой замечательной цитате меня больше всего интересует сейчас заключительное предложение, где указывается на то, что совести– мыслящего человека и неспособного мыслить существенно различаются.
Теперь посмотрим еще одну цитату:
"В своем поведении человек руководствуется в значительной степени совестью, этим, присущим только ему интереснейшим механизмом. И, конечно, никогда не будет создан автомат, у которого была бы совесть. А впрочем, нельзя ли с помощью автомата моделировать хотя бы определенные стороны человеческой совести? В принципе можно.
Почему проблема эта не могла быть решена до сих пор? Адекватное математическое моделирование любых аспектов совести предполагает научное объяснение морали, которое стало возможным благодаря развитию марксистско-ленинской этики. Теперь основные области этой дисциплины должны быть математизированы. Этот закономерный процесс тормозится неосведомленностью многих специалистов в области общественных наук относительно математизации их дисциплины, включая этику. Однако необходимость подведения научной базы под управление общественными процессами и вытекающее отсюда требование широкого применения автоматов рано или поздно преодолеют эти предубеждения.
Математизация общественных наук, как это уже, например, делается в экономике, явится началом нового этапа, имеющего величайшее значение для прогресса науки. Большие перспективы, открывающиеся благодаря математике, для таких дисциплин, как этика, юриспруденция или эстетика, наметились в связи с формированием этометрии – измерительной теории этики. Она занимается математическим моделированием моральных структур, включая такие структуры, как совесть.
Моделирование совести основывается на том, что она обладает функцией регулятора, который настраивает уровень поведения индивидуума (реальная величина) на уровень поведения, требуемого обществом (заданная величина). Говоря языком кибернетики, совесть сопоставляет значения заданной и реальной величин. До тех пор, пока существует определенное равновесие этих величин, совесть выполняет "пассивную" функцию. В обиходе это состояние называют "спокойной совестью". Однако как только это равновесие нарушается, то есть изменяется значение разности между заданной и реальной величинами, мобилизуется "активная" функция совести: появляются "угрызения совести", которые затем, по достижении равновесия, исчезают.
При моделировании совести необходимо иметь в виду, что некоторые люди обладают чувством повышенной совести, в то время как у других она практически отсутствует. В переводе на язык этометрии это означает, что совесть может реагировать на разность между заданной и реальной величинами по-разному. Люди с чувствительной совестью реагируют на весьма незначительные изменения разности, в то время как для людей со слабо развитой совестью эта разность может быть относительно большой. Поэтому величина разности – основа дифференцированного моделирования различных видов совести или совести с различными оценками качества. Оценка качества совести равна наименьшему значению разности, на которое начинает реагировать совесть…" и т.д. и т.п.
Все это пишет профессор Франц Лезер – Берлинский университет имени Гумбольдта. Известно, что если научная идея попадает в мозг человека, то остановить ее никакими митингами, законами и милицией невозможно. Тем более остановить немца. От немецкой идеи машинизировать проблему человеческой совести теперь не спрячешься даже в бомбоубежище.
Во времена Пушкина про науку говорили торжественным шепотом, употребляя слова "храм", "святилище". Разве сегодня мы употребляем такие выражения? Кажется, вопрос совместимости гения и злодейства уже решен положительно. Наука холодными, рациональными пальцами лезет в человеческую душу в полном смысле этого слова. Онаучивание касается всех областей жизни, включая нравственные и художественные. Технократ за эмоцией видит только химию, за совестью – ЭВМ, за эстетикой – формулу.
Мы привыкли к положительному значению слова "рациональное предложение" и забыли смысл самого "рационализма". А давайте тогда вспомним, что он значит. Философское значение: "Идеалистическое направление, отрывающее мышление от чувственного восприятия". Обычное, "книжное" значение: "Рассудочное отношение к жизни". У Даля: "Рационалист – умник, разумник, рассудочный человек, верующий только в свой разум и ничего больше не признающий". Симпатичный парень, правда? И тех и других рационалистов Ленин прихлопнул одной фразой, заметив, что не может быть человеческого искания истины без человеческой эмоции.
Никак не протестуя против научного мышления, художники не могут не считать, что такие действия, как обмен неопределимых духовных ценностей на реальные выгоды момента, – это скрытая, внешне очень соблазнительная, но хищническая форма использования духовного наследия.
Различать умную душу от умной головы способен далеко не каждый. Различать это с каждым годом делается все труднее даже тем, кто хочет сознательно сохранить в себе способность к такому разделению.
Я знаю одного большого поэта, который считает, что наша классическая литература делится на литературу чести и литературу совести. Представьте себе, что какой-нибудь неробкого десятка хам – талантливый литератор – плеснул рюмку водки в лицо Лермонтову. Дальнейший ход событий всем абсолютно ясен. Неизбежна пуля и чья-то смерть. Теперь представьте Достоевского. Как ходит он, оскорбленный, всю ночь и как корчится его душа. Не страх поединка и не страх смерти в его душе. "А ведь ты заслужил, милгосударь, заслужил, голубчик, ничтожество ты, и рука, оскорбляющая тебя, не хама рука, а Господа! Следуй примеру Его и поцелуй руку оскорбителя! И благодари оскорбителя, ибо он осенил мукой совесть твою…" И на глазах всего общества Федор Михайлович вполне способен был бы пойти к оскорбителю, преклонить колено и поцеловать его руку, ибо свершить все это неизмеримо мучительнее и ужаснее было бы, нежели пульнуть друг в друга…
Молено приводить бесконечное количество нюансов темы чести и темы совести в русской литературе, но бесспорно ясно одно – следить закон чести всегда проще, ибо он всегда изображен с графической четкостью на скрижалях каждого данного общества в данный период, нежели следить за частицей среди Броунова движения человеческих совестей.
Может быть, немецкий товарищ спутал честь с совестью? Если бы в его статье везде заменить "совесть" на "честь", то я ровным счетом ничего бы против и не имел.
Чем выше организовано существо, тем более выражена в нем индивидуальность и тем неповторимее его совесть. Ведь слишком сознавать – это болезнь.
Нашу литературу чести в мире уважают, классиков ее переводят и изучают. Но не она потрясла мир. Мир и до сих пор вздрагивает от нашей литературы совести. От нашей способности обыкновенными, какими-то канцелярскими даже словами, как в "Смерти Ивана Ильича", объяснить такие тайны частицы в хаосе Броунова движения, что никакой тайны-то там и не остается, черт возьми! Нечего там черту взять. Он честь любит. Честь искушает, но недалеко ведет, хотя блестит ярко. Совесть тусклая, искушать она не способна, она тихо живет.
В "Золотой долине"
Я пожалел однокашника и не стал знакомить его с проблемами машинизации его совести, ибо мне стало совестно. Если человек желает заниматься только фактами, а не окружающей факты средой, то следует его оставить в покое.
