– Не хочу говорить, – помрачнела Жанна. – Не поможет это ничему. Взяла и взяла, чего уж. Щедриков сказал, что похлопочет и, по-любому, больше условного не дадут, так что... Переживу.
– Больше условного? – поразилась я.
Ах, какой наш Щедриков молодец, пообещал похлопотать за то, что девушке и так достанется при самом плохом раскладе. Кому, интересно, за кражу одного платья, да еще по первоходке, дадут реальный срок? Ну, шельма. И всегда им был, поэтому, хоть и ни черта не умеет и вообще не Синяя Борода, а ездит на «Кайене». И работает с ленцой, с прохладцей. Больше выпендривается.
– Мне, правда, условный срок – тоже плохо, за границу не смогу с родителями поехать. Мы хотели уехать на полгода, у мамы теперь студия в Нью-Йорке, будет учить студентов. А я останусь, значит.
– Уехать – это хорошо, – согласилась я. – Постой, а тебе не надо учиться?
– Я бросила этот чертов вуз! – помявшись с минуту, призналась она.
– Давно? Почему? Из-за платья? – поразилась я. – А какой курс?
– Ну, четвертый. А, не хочу. Ничего мне не надо, – помотала она головой и уставилась на чашку с чаем.
– Почему? Что случилось? – сосредоточилась я. – Что-то в институте? Ты в тот день ведь из него шла?
– Ой, Ника, – вдруг охнула она, упала лицом на руки и затряслась от плача. Видимо, предел ее настал именно в тот момент, именно со мной. Она взвыла как белуга.
– Ты ревешь? – поразилась я.
Честно говоря, единственная женщина, которая рыдала на моих глазах, это была моя мама, но она всегда умела реветь уместно и по какому-нибудь конкретному вопросу. Заставить папу дать ей больше денег (или просто дать их, если это – период семейного забвения), принудить меня к поездке к каким-нибудь родственникам, которые станут дергать меня за подбородок. В общем, что делать с незнакомой милой девушкой, которая рыдает на ровном месте без видимого корыстного интереса, я не знала.
– Су-у-ки они все. Су-у-ки! Знаешь, как я себя ненавижу? Я вообще хочу, чтобы меня посадили. Если бы не родители, я бы ни одного адвоката нанимать не стала.
– Что за глупости? – причитала я, бегая вокруг нее.
Жанна оторвала лицо от ладоней и посмотрела на меня покрасневшими, опухшими глазами. Губы ее скривились в диковатой, ненормальной улыбке.
– Я в тот день с преподом переспала из-за оценки. Он меня месяц изводил, я четыре раза ему пересдавала, он меня валил. И все говорил, что достаточно одного только доброго взгляда...
– Что? – вытаращилась я.
– Старый и мерзкий, с бородавкой на щеке. Толстый, руки потные, козел мерзкий. Я забыть не могу, как он... а, зачем все это? Что, приведем его в свидетели? Скажем, что это из-за него я платье украла? Может, ты его вместо меня посадишь?
– Вот свинья! – вырвалось у меня самопроизвольно.
Жанна всхлипнула, истерично расхохоталась:
– Да, ты права. Свинья! Это я – свинья. Я уже чуть ли не полгода молчу, никому не говорила. Мерзко. Узнала бы мама, она бы стала брезговать со мной за одним столом сидеть. Она знаешь какая?! А я, как я могла? Что мне эта пятерка? Как мне теперь с этим жить?
– Жанна, Жанна, успокойся. Ты же... ты же ни в чем не виновата! – выпалила я. – Все они – суки! Вернее, кобели, наверное. Впрочем, слов к ним еще не придумано.
– Гоблины.
– Животные.
– Не, животных обижать не надо, – ухмыльнулась она.
Я протянула ей стакан воды, который она взяла дрожащими руками. Мы сели, я взяла ее за руку, и тут, сама не зная почему, я вывалила ей всю мою собственную историю про Мудвина, про его руки на моих коленках, про позорное увольнение и последующую запись в трудовой книжке.
– Нет, ну что это такое? – возмутилась она, успокоившись. – Что они о себе возомнили?
– Вот именно. И я думаю, что пришло время хоть что-то с этим сделать. Нет? Ты не хочешь отомстить?
– Что? – удивилась она, но меня уже подняло и бросило вперед. Я задала ей еще миллион вопросов, выяснила, что и как именно произошло, и теперь мне надо было только одно: добраться побыстрее до офиса Синей Бороды, чтобы в ущерб собственной, впервые наметившейся личной жизни заняться делами. Я была уверена, что то, что произошло с Жанной, так или иначе является преступлением. Пусть даже она не устояла и сделала то, чего от нее потребовалось, – все равно. И теперь, когда у меня в союзниках (больше того, в любовниках) имелся сам Синяя Борода, я была уверена: что-то да сделать можно. Ведь именно после этого омерзительного приставания Жанна вылетела из института, выкурила штук сто сигарет и под конец, сама не зная зачем, испытывая дикую ярость, украла платье, которое было ей совершенно не нужно. А потом и вообще институт бросила, чтобы только не учиться у этого старого развратника, который, как назло, и в этом семестре продолжал что-то там преподавать.
В общем, я была уже готова рвать и метать, особенно если учесть пробку, в которой я оказалась по дороге на работу. Голова моя была переполнена мыслями, сердце – мечтами о мести, так что я была и слепа, и глуха ко всем внешним обстоятельствам.
Я успела аккуратно припарковать журавлевскую машину на стоянке неподалеку от нашего особнячка, выйти из нее, еще раз полюбоваться на то, какая она теперь стала чистая, красивая, солидная. Машина кликнула в ответ, нежно подмигнув желтыми габаритными фонарями, я улыбнулась, повернулась и пошла в сторону офиса. Солнечный день, большие надежды на сладкую месть – все это ослепило меня, так что я не заметила два черных джипа с включенной аварийной сигнализацией, стоящих прямо на дороге. Хотя здесь, в центре, не всякий, пусть даже и очень дорогой, джип может себе позволить вот так вставать – полиция была повсюду. А тут вообще полицейский стоял в десяти метрах от нарушителей. Его я успела хорошо разглядеть, он был худой и прыщавый, с очень недобрым лицом. Но джипы не трогал.
Также я не обратила внимания и на пару молодчиков с мутными, прищуренными глазками, буравящими меня. В общем, нельзя было терять бдительность, нельзя.
– Вот она! – крикнул один из молодчиков, стоящий слева, и ткнул в меня рукой. Только тут я заподозрила неладное, но, конечно же, было уже поздняк метаться. Правый бросился мне наперерез, выбрасывая вперед накачанные в качалке руки, а левый подсекал сзади. Надо сказать, что страж закона, находящийся рядом, даже не дернулся. Что там, он не то чтобы не дернулся, наоборот, он отвернулся и принялся со скучающим видом изучать надписи на рекламных плакатах в противоположной от совершающегося похищения стороне.
– Помогите! – истошно заорала я и забила ногами.
Руки мои были надежно зафиксированы ладонями левого, но ногами я, кажется, умудрилась нанести несколько болезненных и неприятных ударов. Визжать мне не мешали и вообще, обходились вежливо и культурно, насколько вообще умели. Еще бы, тащить вот так вот дочку босса – поручение щекотливое. Не притащишь – могут и покалечить, обидишь, повредишь ее – вообще закопают.
