Выждав минут пять, он медленно пошел к входу в Святое Место.
И остановился, не дойдя дюжины шагов.
Перед Дроной на траве лежал Силач. Вольно раскинув могучие руки, лесоруб выглядел спящим, и на смуглом лице его застыла мечтательная улыбка. Дрона постоял над телом, затем наскоро ощупал труп.
Раны отсутствовали. И окоченение лишь слегка огладило Силача холодными пальцами в синих пятнах.
Случись это днем, покойник уже начал бы разлагаться.
Дрона перевернул покойника на живот и присел рядом на корточки. Отверстие в затылочной ямке было практически незаметно. И даже капли крови не вытекло наружу.
Дальше, по левую руку от входа в Святое Место, лежали еще двое учеников. Лица обоих исказила дикая гримаса, глаза вылезли из орбит, и насекомые сновали по влажной плоти языков, вываленных наружу.
На шее у каждого вздувалась фиолетово-багровая полоса.
Еще трое мертвецов обнаружились в зарослях ююбы. Один — задушенный, остальные — с дырками под затылком.
Дрона огляделся в последний раз и начал спускаться в Святое Место. С правой ноги, согласно ритуалу. Ступенька. Третья. Пятая…
Поперек последней лежал помощник Учителя Отваги, загородив дорогу.
Дрона колебался. Переступать через покойника было запретно для брахмана. Но в дальнем конце зала, у алтаря с изображениями покровителей, скорчился в странной позе Учитель Отваги, и старый пандит тихо стонал. "Нельзя!" — утверждал Закон. "Скорее!" — кричала Польза.
Любовь безмолвствовала.
Подвинуть тело Гуру без устного разрешения Гурукала, который явно был еще живым, Дрона не решался. Это противоречило взаимоотношениям учителя и ученика. В результате он исхитрился протиснуться между стеной, обложенной камнем, и головой мертвого помощника, чудом не переступив через труп, а формально обойдя его.
Теперь можно было идти к Учителю Отваги.
Когда Дрона осторожно прикоснулся к плечу пандита, тот захрипел, словно его ожгли каленым железом.
— Не трогай… меня… — родилось из хрипа.
Приказ был однозначен. И Дрона не стал развязывать веревки, которыми Учитель Отваги был привязан к алтарю. Он только поднял с земляного пола разбитое и оскверненное изображение Рамы-с-Топором. Долго смотрел на него. Потом перевел взгляд на изображение Кали, рядом с которым лежала свежая гирлянда цветов.
Совсем свежая.
— Это они? — спросил Брахман-из-Ларца.
— Да… — выдохнул пандит. — Они поджидали… у входа. Туги…
Говорить ему было трудно. Дрона терпеливо ждал, пока Учитель Отваги отдохнет, пока чудовищным усилием вытолкнет наружу пять-шесть слов, чтобы снова надолго замолчать. Постепенно, крупица за крупицей, вырисовывалась картина случившегося. Туги-душители, все Шестеро Посвященных, затаились у Святого Места и убивали учеников одного за другим. Своего помощника пандит сегодня задержал в деревне, и когда тот последним явился к страшному месту, Шестеро ждали его над шестью трупами.
Затем пришел Учитель Отваги.
Итог боя Дрона видел собственными глазами.
Гурукал в конце концов был оглушен гирькой, зашитой в край платка-румала, а потом избит. С соблюдением закона тугов по отношению к отступникам — без пролития крови. Любое прикосновение к телу Учителя Отваги теперь отзывалось взрывом нечеловеческой боли, и жизнь скорбно качала головой, собираясь покинуть пандита.
С минуты на минуту.
— Уходи спокойно, Гурукал, — сказал Дрона, по-прежнему сжимая в руках изображение Рамы-с-Топором. — Я сам совершу над тобой погребальные обряды. А потом… я так полагаю, меня ждут в Брахмагири? Ты расскажешь мне, где искать подземелья Темной? Да, Гурукал? Те, кто остался, они умрут. Это будет мой обет и моя плата за обучение.
Дрона знал, что не все Шестеро ушли от Святого Места своими ногами.
Кое-кого унесли или старый пандит зря именовался Учителем Отваги.
— Плата?! — выкрикнул пандит и зашелся мучительным кашлем. — Ты свободен… от платы. Я отказываюсь… я никогда не был твоим Гуру! Ты не учился… у меня… Уходи! И не смей мстить!
— Ты понимаешь, что говоришь? — ровным голосом спросил Дрона.
— Да!.. Ты свободен… от долгов. Уходи. И не думай, что любил… что любил меня больше всех. Иначе тебе, брахману, придется убивать! Я не хочу… этого… не хочу…
Но Дрона уже не слышал последних слов Учителя Отваги. Лицо Брахмана-из-Ларца вдруг стало пепельно-серым, напомнив обтянутый кожей череп, черные глаза сверкнули стальным отливом, просветлев, и губы беззвучно повторили:
— Любил меня… больше всех?
Дрона попробовал сказанное на вкус, слегка поморщился с оттенком тайного удовольствия — будто горький пьяница, хлебнув кислой гауды, — и огляделся по сторонам.
— Закон для шудр предписан с древнейших времен, — скрипуче произнес сын Жаворонка. — Им вменяется в обязанность служение и послушание брахманам. Здесь больше нет учителя и ученика согласно произнесенному тобой вслух в присутствии свидетеля из высшей варны, здесь есть брахман и шудра. Я спрашиваю тебя, умирающий пандит: как найти вход в тайные подземелья Темной? Я сказал: таков мой обет — и не отрекусь от этого. Итак?
— Я не скажу… тебе…
Учитель Отваги с ужасом смотрел на ученика, которого только что освободил от всех обязанностей ученичества.
Перед ним стоял незнакомец с лицом-черепом и взглядом серым, как шкура волка.
— Мне? — равнодушно спросил незнакомец. — Скажешь.
Рассказ жреца-служителя из брахмагирского храма шакти[40] Синешеего Шивы, записанный при допросе в присутствии правителя города, третья четверть 2-го лунного месяца
…Это случилось на рассвете.
Предыдущие пять дней нам было запрещено являться в храм и пускать туда посетителей. Без исключения. Так всегда происходит в дни самосожжения Сати-Добродетельной, первой супруги Шивы-Столпника, и разгрома Великим Богом жертвоприношения своего тестя. Когда же срок запрета истек, я первым вошел в пределы храма и сразу поднялся на верхний ярус, где стояло изваяние верной Сати.
Шел я по наружной лестнице, с наветренной стороны, и поэтому сперва ничего не почувствовал.
У статуи Сати я простоял минут пять, любуясь ее красотой и воспевая в сердце своем благородство Добродетельной. Некогда ее вздорный отец… прошу прощения, божественный мудрец Южанин устроил великое приношение на вершине седого Химавата, у истоков Ганги, Матери рек. Все боги были приглашены туда, получив свою долю в жертвах, все, за исключением Шивы, который тогда звался Рудрой.
Узнав о таком поступке Южанина и болея душой за мужа, Сати-Добродетельная вошла в огонь. И с той поры верные жены, чьи мужья были глубоко оскорблены или попросту скончались, следуют ее примеру. Охваченный гневом и скорбью по ушедшей супруге, грозный Рудра самовольно явился к Южанину. В облике Владыки Тварей, одетый в шкуры, краснокожий, с иссиня-черными кудрями, стянутыми в узел-раковину, Великий Бог свирепо воззрился на тестя-самодура и богов-гостей. Мир окутала тьма, ибо солнце и луна отказались светить, закачались горы, ветер задохнулся в испуге — и первая стрела сорвалась с темного лука Рудры.
Боги пали ниц, а святая жертва Южанина была пронзена стрелой и заброшена на небо, где превратилась в созвездие Антилопья Голова.
Концом лука Рудра избил весь сонм богов, разгоняя и калеча небожителей, после чего лук Великого стали именовать Палицей — согласитесь, странное прозвище для лука, если не знать предыстории!
К счастью, Наставник Богов, славный Брихас, сумел успокоить бешеного Рудру, и с тех пор все знают Великого Бога как Шиву-Милостивца, а пепел Сати-Добродетельной стучит в Его и в наши сердца.
Мазь из пепла от сожжения мертвых для подлинного шиваита дороже гандхарских притираний…
Я возложил цветы к подножию статуи, смахнул метелочкой пыль и собрался было идти дальше, когда ноздри мои уловили странный запах.
Впору заподозрить наличие мертвой крысы где-нибудь за пьедесталом…
Решив разобраться с этим после обхода, я пошел на средний ярус.
К изваянию Умы-Блондинки, дочери Химавата и второй супруги Шивы, в которой воплотилась Сати-Добродетельная.
Той, которой сказали доброжелатели:
— Глупая, что тебе в одиноком аскете-угрюмце, преданном созерцанию и умерщвлению плоти?! Облик его страшен и грозен, ядовитая кобра служит Шиве ожерельем, гирляндой — связка черепов, а бедра обернуты слоновьей шкурой в запекшейся крови! Ездовым животным ему служит бык устрашающего обличья, привратником — карлик с обезьяньей мордой, погребальные пепелища — его площадка для игр, а упыри и нежить бегут следом вместо благородной свиты!
— Подите прочь! — ответила верная Ума. — Велик и прекрасен мой возлюбленный, и тявканью шакалов не остановить тигра, раджу джунглей!
