Через пять минут я уже сидел у Мартынова и ждал, пока он изучит полученные материалы.
— М-да. Значит не успокоились… продолжают собирать информацию по "личной спецслужбе", — Мартынов дочитал бумаги и задумчиво посмотрел на меня.
— А вы бы прекратили сбор информации на их месте, Александр Николаевич?
— Это были просто мысли вслух, — Мартынов усмехнулся. — Естественно не прекратил бы. Копал бы изо всех сил. Но над этим будем работать не мы, так что не будем забивать себе голову. Честно говоря, когда я узнал о захваченных документах с твоим упоминанием, я рассчитывал на несколько другие материалы. А эти нам не нужны. Расскажи лучше, как у тебя с новичками дела обстоят?
— Нормально обстоят. Хорошие ребята, грамотные. Меня больше Зильберман волнует.
— Всё наладится, Андрей. Всё наладится… — Мартынов вздохнул, тоскливо покосился на свой сейф и спросил. — Что-то новенькое есть?
— Идея появилась, Александр Николаевич. Правда не по нашему ведомству, но… — и я начал излагать свою мысль о патентах. Вернее о подписании СССР Парижской конвенции.
Мартынов слушал с заметным интересом, при этом задавая вопросы, на некоторые из которых я не мог сразу ответить. В конце концов я выдохся, а Александр Николаевич подумав пару минут подытожил.
— Даю тебе час на составление служебной записки по этой теме. А я пойду "вентилировать" этот вопрос к Лаврентию Павловичу. Тема слишком серьёзна, чтобы просто отмахнутся от этого. Иди и готовь бумагу. Всё…
Интерлюдия. Москва, Кремль, Кабинет И. В. Сталина. 12.07.1942 г.
— С этим ясно, — Сталин закрыв папку поднял взгляд на наркома НКВД. — Поработали хорошо. Молодэц! Значит, в сорок пятом бомбы у них не будэт?
— Не будет, Иосиф Виссарионович, — Берия утвердительно кивнул. — Устранено несколько ключевых учёных. Без них работа американцев замедляется в разы. Но мы продолжаем контролировать ситуацию. Сюрпризы нам не нужны.
— Точно говоришь – не нужны, — Сталин, кроша папиросный табак набивал трубку. — Что по "Оракулу"?
— От привлечённых специалистов получены предварительные результаты касающиеся изучения Стасова и Максимова и их возможного воздействия на окружающих их людей. Особенно интересную информацию, независимо друг от друга, дали товарищи Ананьев, Авдеев и Фейнберг. Выводы, повторюсь, предварительные, но важные для нас.
— Так-так-так, — Сталин заинтересованно прищурился, раскурил трубку. — Излагай.
— Первым выводом является полная уверенность специалистов, что Стасов и Максимов, по своему поведению, значительно отличаются от нас, то есть от современных людей. В первую очередь это выражается в более быстром образе жизни. От простой походки, до восприятия информации и реакции на внешние раздражители. По мнению уважаемых экспертов, это связано с более быстрым ритмом жизни в том времени, из которого они к нам попали. Косвенно это подтверждается и рассказами самих объектов изучения о своём "мире". Отмечена, определённого рода, подверженность объектов своеобразному состоянию, которое товарищ Фейнберг определил как информационный голод. В своём времени, Стасов и Максимов привыкли к ежедневному потоку информации, который, по сравнению с нашим периодом, просто огромен. Не испытывая привычной информационной нагрузки, они испытывают сильный стресс. Справиться с этим Стасову помогает его работа, Максимову – ежедневное общение с нашими техническими специалистами. И именно привычка к оперированию большими потоками информации, сделала их психику более пластичной, что и помогло им сохранить душевное равновесие. Помимо этого отмечено, что и Стасов, и Максимов, увлекались фантастической литературой про "попаданцев", очень популярной в их времени. Товарищ Ананьев высказал мнение, что это послужило своеобразной тренировкой психики объектов. На уровне подсознания, они были готовы к подобному развитию ситуации. Естественно, это только предположение, но товарищи Фейнберг и Авдеев склоняются к такому же выводу.
— Интэресно, Лаврэнтий, очень интэресно, — Сталин, выпустив клуб дыма, встал и отошёл к окну кабинета. Помолчав пару секунд, он спросил. — А как себя ведёт Максимов теперь?
— Знаете, Иосиф Виссарионович, — Берия пожал плечами. — На удивление хорошо. Сейчас о нём можно говорить не только как об объекте изучения и получения информации, но и как о ценном сотруднике. Он дал уже несколько очень ценных советов по работе наших специалистов. Некоторые мы уже внедрили в работу, некоторые изучаются аналитиками. Одно из его предложений я хочу озвучить после основной части доклада.
— Хорошо, — Сталин вернулся за стол и отложил погасшую трубку. — Продолжай, Лаврэнтий.
— Второй вывод ещё более интересен, — Берия достал очередной листок из папки. — Все три товарища убеждены, что Стасов и Максимов значительно влияют на поведение контактирующих с ними специалистов. Особенно это заметно на примере Стасова. Отмечено, что сотрудники НКВД, чаще всего общавшиеся с ним, стали более "ускоренными". Они стали "быстрее жить". То есть – двигаться, говорить, излагать и воспринимать информацию. Для проверки этой версии, в группу Мартынова включено три молодых сотрудника, ранее не задействованных в операции "Оракул". Спустя месяц, можно с уверенностью говорить о полном подтверждении версии экспертов. Сами молодые сотрудники, в своих ежедневных отчётах, заметили, что их стала раздражать "медлительность" основной массы окружающих их людей. И в быту и в работе. Сотрудниками внешнего наблюдения также отмечено изменение скорости походки у молодых товарищей. Изменения в восприятии окружающих и себя произошли у них через неделю с начала общения со Стасовым. Подобные изменения в поведении сотрудников отмечены и в группе, работающей с Максимовым. Но там это касалось, в основном, работы с информацией.
— Что нам может дать эта особенность? — Сталин задумчиво посмотрел на наркома.
— Пока не знаем, — Берия вновь непроизвольно пожал плечами. — Пока специалисты затрудняются ответить на этот вопрос. Недостаточно статистических данных.
— Хорошо, подождём. Продолжай, — Сталин вновь взялся за трубку.
— Интересным является ещё такой факт. Несколько раз, у Стасова, проскальзывало недовольство вашей мягкостью, по отношению к врагам. В основном это касалось Кавказа и ВКП(б).
Сталин, перед этим начавший раскуривать трубку аж поперхнулся и закашлялся. Наконец, справившись с кашлем, он раскурил трубку, помолчал пару мгновений и спросил с нескрываемым интересом.
— И где же товарищ Сталин должен действовать более жёстко, по мнению вашего сотрудника, товарищ народный комиссар внутренних дел? — голос вождя стал обманчиво добродушным и мягким. — Поясните мне, товарищ Берия.
— Конкретики нет, товарищ Сталин, — Лаврентий Павлович прикрыл папку. — Но я разберусь.
— Разбэритесь, разберитэсь, Лаврэнтий Павлович. Послезавтра, передо мной должен лежать рапорт Стасова с его предложениями и вашими комментариями, — Сталин снова встал и начал ходить по кабинету. — Привыкли говорильни устраивать! Если недоволен – пиши бумагу! Товарищ Сталин не может услэдить за всэм и всё знать!
Остановившись, он что-то тихо пробурчал себе под нос по-грузински и спросил:
— Всё?
— В основном, да, Иосиф Виссарионович. Осталась только идея Максимова, которую, в целом, одобрили аналитики. Что интересно, сегодня подобную идею изложил и Стасов, в рапорте на имя Мартынова.
— Ну, давай, послушаем, — Сталин вновь сел на своё место. — Что там за идея?
— Предлагают присоединиться к Парижской конвенции по охране промышленной собственности – патентов.
— Интэресно. Обоснование есть? Что это даст нам?
— Деньги, Иосиф Виссарионович. Аналитики утверждают, что многое из того, что нам теперь известно – вот-вот откроют и запатентуют в других странах. Некоторые вещи мы, пока, просто не можем выпускать. Естественно, что это не касается вооружений и оборонных направлений.
— Этот вопрос очень непростой, Лаврэнтий. Оставь мне все бумаги, я подумаю. Если у тебя всё, то иди. И не забудь – послезавтра рапорт Стасова на моём столе!
Глава 42
Утром, 13 июля, я проснулся в прекрасном настроении. Дела шли хорошо, рапорт Мартынову понравился, а ещё, вчера вечером, сняли усиленный режим несения службы и разрешили ночевать дома. А то надоело спать в кабинете, да и как-то, не комфортно это там делать. Выйдя, в привычной компании, из подъезда, я прислушался к музыке, доносящейся из репродуктора и, с удовольствием, стал напевать знакомую песню:
Я снова поднимаюсь по трево-о-геИ снова в бой, такой, что пулям тесноТы только не взорвись на полдоро-о-геТоварищ сердце! Товарищ сердце!…
Один из охранников удивлённо покосился на меня а второй явственно поморщился. Подумаешь! Сам знаю, что на моих ушах с медведем ещё и слон потоптался! И голосом моим только – "занято!" — кричать в общественной уборной! Для себя-то я могу мурлыкать? Вот и терпите теперь! Интересно, а как руководство отбирает песни, которые можно исполнять? Да и исполнителей? Песня звучит ещё лучше, чем мне помнилось по прошлой жизни. И голос, у певца, шикарный. Нужно узнать, а пластинки уже есть с новыми песнями?
