Вера. – Что это? – и умолкает, давая детям время на раздумья.
- Гле-еческий олех! – с трудом выговаривает Маша и хлопает в ладоши.
- Грецкий орех, - звучит нежно, с обволакивающим теплом, таким настоящим и осязаемым, будто кто-то разжег костер в остывшем после долгой зимы доме.
На ходу скидываю пиджак и оставляю его на перилах лестницы. Неторопливо крадусь по коридору, ослабляя галстук на шее.
- Нельзя. Красный, - говорит непонятыми мне шифровками Ксюша.
Аккуратно толкаю дверь, но не спешу заявлять о своем присутствии. Через образовавшийся зазор наблюдаю за малышками.
- Умнички мои.
Вера сидит на ковре спиной ко мне, треплет девочек за щечки. И, когда поворачивается в профиль, я вижу, как она улыбается. Убрав какую-то карточку, двигает к себе коробку с игрушками. Перебирает содержимое, словно выискивая что-то определенное.
- Вот. А это? – достает оранжевую резиновую пищалку для ванны. Кажется, из набора «Овощи и фрукты». Ярослава Ивановна нам его дарила. Давно. Я думал, мы все выбросили или растеряли.
- Мор-рковка, - отзывается Ксюша и, ревностно зыркнув на сестру, быстро, чтобы опередить "конкурентку", выпаливает: – Зеленый. Можно! – и забирает игрушку себе.
Стоп. Они аллергенные продукты сортируют? Я бы, конечно, до такого не додумался.
- А Вела? – дергает ее за локоть Маша, и наша няня выпускает из рук очередной предмет.
- Что, солнышко? – растерянно уточняет.
- Вера – красный или зеленый? – формулирует вопрос Ксюша.
С трудом сдерживаю глухой смешок. Умеют же дочки поставить в тупик. Любого взрослого за пояс заткнут. Даже Вера на секунду теряет дар речи.
- Что? – выдыхает после заминки. Чуть запрокидывает голову, встряхнув волосами, и запускает руку в густые кудри, поправляя заколку на затылке. - Вы же не собираетесь меня есть?
Смеется. Бархатно, искренне, беспечно.
- Зеленый, - хрипло выдаю, переступая порог.
Вера оборачивается и мгновенно прячет улыбку. Я лишь успеваю отметить про себя, что она ей очень идет. И все. Вера возвращается в свой кокон. От ее хорошего настроения не остается и следа. Ямочки на щеках исчезают, черты лица становятся строже, глаза прищуриваются. Веснушки застывают на напряженном носике.
- О, папа! Папа! – разряжают атмосферу радостные крики малышек.
Обнимаю их, не упуская из вида Веру. Она степенно поднимается, разглаживает платье ладонями, поправляет пуговицы на груди. И, убедившись, что все идеально, приближается к нам.
- Так, солнышки, на сегодня хватит. Соберете за собой игрушки? – указывает на коробку: - Вот сюда. И готовьтесь к ужину.
- Вместе? – отпрянув от меня, дочки летят к няне. Берут ее за руки, будто боятся потерять.
- Да, конечно, - смягчается Вера, поддавшись обезоруживающим чарам рыжих лапочек. Я против них тоже бессилен. – Кто быстрее справится, тот получит десерт, - хитростью подгоняет их.
Девочки кидаются к игрушкам, выхватывают их друг у друга – и как можно скорее складывают в ящик. Оценив обстановку, Вера удовлетворенно кивает, мельком улыбается, но ко мне подходит уже суровой и хмурой.
Взглядом показывает мне, что готова поговорить, но не при детях. И я полностью с ней согласен. Не нужно им знать о визите Даши.
По пути на кухню молчим. Я испытываю ее терпение и мысленно просчитываю ход нашей беседы, хоть это и бесполезно. Прогнозировать реакции Веры – как гадать на кофейной гуще. Ненаучно и глупо.
Осознав, что я не спешу завязывать разговор, она сдувает рыжие кудряшки со лба, ставит на столешницу блюда с едой и неожиданно обращается в огненный вихрь.
- Прежде чем спустить на меня всех собак, Константин Юрьевич, проверьте камеры, - решает перейти в наступление.
Боевая. Уверенная в себе. И по-прежнему неуверенная во мне.
Буравит меня внимательным взглядом, словно планирует сделать мне лоботомию и выбирает наиболее удачную точку, чтобы пробраться в мозги.
Я ухмыляюсь, одним простым, секундным жестом вызвав ее недовольство. И занимаю высокий стул у барной стойки. Выдаю максимально невозмутимо:
- И не подумаю.
- Ясно, - шумно выдохнув, Вера отворачивается. Мрачно крутит какие-то мысли в рыжей головке, делает свои выводы и подводит невидимую черту: - Константин Юрьевич, что будете на ужин?
Казалось бы, будничная фраза, а произнесена так строго и холодно, что припечатывает меня к короткой спинке стула. Потираю поясницу, отклоняясь от ледяного металла, и облокачиваюсь одной рукой о стойку.
- С каких пор мы опять на «вы», Вера? – подчеркиваю с укором.
Сверлю взглядом ее ровную спину, улавливаю, как она едва заметно ведет изящными плечами, словно почувствовав «слежку» и пытаясь сбросить ее с себя. Но глаз не отвожу. Жду, пока сама не выдержит и обернется. Но она лишь учтиво произносит в пустоту перед собой:
- Правильнее будет соблюдать субординацию.
Подчеркнуто вежливо. Деликатно. До зубовного скрежета уважительно.
Не верю!
- Ты не моя подчиненная. У нас, так сказать, взаимовыгодное сотрудничество, - поднимаюсь и иду к посудному шкафу. – Партнерство, - достаю стаканы и тарелки, ощущая на себе испытывающий взгляд Веры. Теперь мы поменялись ролями. - Правда, партнер мне попался с несносным характером. Находиться рядом с тобой – как плыть в пороховой бочке по кипящей лаве.
- Взаимно, - осторожно подкусывает.
- Не спорю. Я и не строю из себя ангела. Я прямо высказываю людям то, что о них думаю, - заметив, как она тянется за ножом, перехватываю рукоятку и сам нарезаю хлеб. Пока рыжая сомневается, ищет подтекст в моих обычных словах и действиях, я распаляюсь: - Когда следовало бы промолчать, ты говоришь без остановки. Когда нужно кричать, отстаивая свое мнение, ты вдруг замыкаешься. Кажется, начинаю догадываться, каким именно образом ты потеряла кафе.
- Скажите еще, что бывший муж правильно сделал, когда изменил мне, - наконец, срывается, бросив кухонное полотенце и став полубоком к столешнице.
- Нет, этого я как раз понять не могу, - отвечаю серьезно и честно. Без тени ухмылки. – Но я и не твой бывший муж. И даже не его родственник. Не следует мерять всех по одному человеку.
- И это говорите мне вы? – прыскает от нервного смеха. - «Я веду только дела мужчин. Исклю-чи-тель-но», - не таясь, передразнивает меня.
- Справедливо, - ухмыляюсь, оставляя нож на доске. – А еще я не понимаю намеков. Недомолвки и расследования мне на работе надоели. Давай прямо.
Я лукавлю. Я сразу догадался, почему злится и нервничает Вера, но хочу, чтобы она сама озвучила.
- Вы уверены, что я
