– В каком смысле? – пробормотала я.
– На телевизионном экране не видно никаких пятен, – многозначительно улыбнулся он.
– Просто мой режиссер посоветовал мне перевернуть юбку задом наперед, чтобы этого пятна не было видно…
Можно подумать, цены на моющие средства подскочили до небес.
– Ну а потом, значит, – сказал свекор тоном Мэйсона Перри, – ты задержалась на Маспете, чтобы еще раз перевернуть юбку, прежде чем отправиться домой.
Эрик начал так тоскливо подвывать, что Орнстайн-старший не выдержал и через всю комнату запустил в него подушкой.
– В последний раз говорю, чтобы ты заткнулся, придурок, – заорал он.
Все вдруг совершенно прояснилось, но изменить уже ничего было нельзя – слишком поздно. Что сделано, то сделано. Первой моей мыслью было – как отреагирует моя родительница, когда узнает, что семейство Орнстайнов наняло частного детектива, который аккуратно проследил за ее дочуркой и накрыл се в кирпичном домике семейства Флагерти, где она переодевала свою юбку с кофейным пятном.
– Интересно, что скажет твоя милая мамочка, когда узнает, что се дочка сделалась шлюхой? – сказала свекровь, прочитав мои мысли.
Орнстайн-старший поднялся и с внушительностью царя Соломона проговорил, обращаясь к жене:
– Что ты, дорогая, разве таким тоном разговаривают с родственниками?
Мои щеки запылали, ладони сделались влажными, и я, опустив глаза, принялась разглядывать причудливый рисунок на нашем бухарском ковре.
– Вы за мной следили, – повторяла я снова и снова. – Вы за мной следили…
– Мэгги, Мэгги, – с чувством произнес свекор, – что значит следили? Разве это ты сейчас должна нам сказать?
Тогда я высказалась немного яснее.
– Эрик, как ты мог позволить, чтобы за мной устраивали слежку?
– Это очень печальный день в семье Орнстайнов, – провозгласил свекор. – И именно ты виновата в том, что мы испытываем такую скорбь. Мы любили тебя как дочь, а предательство дочери – это как нож в сердце.
– Не говоря уж о том, что она занималась этим с гоем! – вставила свекровь.
– Гои-шмои, – вздохнул Орнстайн-старший. – То, что моя Мэгги, которая была для меня дочерью, сделала… – Он не окончил фразы, словно и взаправду был совершенно разбит и подавлен известием, что «его Мэгги», которую он «любил как дочь» – предала…
– Я этого так не оставлю, папа! – храбро сказал Эрик, хлопая по руке свою мамочку.
Мудрый Орнстайн-старший все еще старался овладеть ситуацией и устроить так, чтобы никому из его близких, включая и Мэгги, которую он полюбил как дочь, не сделать больно, не оскорбить и не обругать.
– Тюфяк, – сказал он сквозь зубы, адресуясь к Орнстайну-младшему. – Ничего ты не сделаешь. Тюфяк Ты даже не в состоянии присмотреть за собственной женой, чтобы она не раздвигала ноги перед каким-то гоем-копом.
Да что я, в конце концов, теряю? Можно подумать, мне будет отказано в чести посещать Букингемский дворец!.. По крайней мере, я больше не увижу как свекровь счищает с тарелок над унитазом объедки после обеда, чтобы не испачкать помойное ведро. Я буду избавлена от удовольствия слушать, как Орнстайн-старший заказывает официанту «водочки». Что означает – рюмку «Столичной» со льдом и без лимона. И наконец, мне больше не придется играть в «кошки-мышки» с Эриковым термометром.
– Не смейте даже говорить со мной об этом, – холодно сказала я. – Я не хочу об этом слышать.
Мой резкий тон пробуждает в свекре чувство близкое к восхищению.
– Если бы ты была моей женой, этого бы не случилось! – заявил Орнстайн-старший.
Мне показалось, что если я буду вести себя правильно, то есть шанс, что он будет справедлив ко мне в своем окончательном решении.
– Если бы вы были моим мужем, то мы обсудили бы этот вопрос наедине и не вмешивали в него родителей, – сказала я.
Как я и ожидала, в нем возобладал его вселенский эгоизм.
– Я сделал все, что было в моих силах для Эрика, однако он оказался не достоин моих усилий. Я пытался научить его жизни, но он пошел совершенно не в меня. Он просто слабак.
Может быть, немного позже я попыталась бы как-то утешить моего слабака-мужа, но сейчас меня больше беспокоили мои кровные деньги, мой заработок, который перекочевал к нему на счет.
– Зачем же вы следили за мной? – спросила я свекра.
Он вздохнул.
– Я бы скорее дал вырвать свое сердце, чем согласился на это, – пробормотал он. – Но кто-то сказал, что тебя видели с этим парнем в баре на Маспете. И он лапал тебя. Поверь, Мэгги, первой моей реакцией был шок. Я не поверил этому. Но потом мне сказали, что тебя видели с этим парнем около студии в его машине. Что я должен был делать? Честное слово, я надеялся, что эта крайняя мера докажет обратное.
Это был самый подходящий момент для меня, чтобы заплакать. Свекор как раз протягивал мне надушенный носовой платок. Он воскликнул:
– Я не хотел бы, чтобы в наши дела вмешивались всякие пройдохи адвокаты. Они оставят нас без штанов. Мы решим все келейно. Мы поступим так, как поступали наши предки.
Эрик нервно кашлял, прочищая горло. Свекровь начала икать.
Вдохновленная обращением Орнстайна-старшего к примеру древних иудеев, я нашла нужный тон.
– Я обещаю не делать ничего такого, что может кому-то причинить новую боль, – сказала я. – И клянусь не обращаться в суд.
– Знаешь, Мэгги, – тепло обратился ко мне свекор, – я все еще отношусь к тебе как к дочери – как к родной дочери.
– Но папа!.. – всхлипнул Эрик.
– Заткнись, – бросил ему отец, даже не повернув головы.
– Я думаю, что сегодня мне лучше отправиться к Куинси, – сказала я. – Пусть каждый из нас немного успокоится, а завтра мы сможем обо всем поговорить без нервов. Сядем и все обсудим.
– Ты поступаешь так же мудро, как Сарра! – восхитился свекор. – Значит, договорились – никаких судов?
Куинси нисколько не удивилась, увидев меня в этот вечер на пороге своей квартиры. Она лишь не могла понять, почему, когда я начала подробно рассказывать о том, что произошло, из моих глаз закапали слезы.
– Наконец-то все кончилось, – практично подытожила она. – Зачем же плакать? Тебя унижали много лет.
– Понимаешь, – всхлипнула я, – свекор так жестоко обошелся с Эриком. Обозвал его тюфяком. Я чувствую себя ужасно виноватой.
– Он и есть тюфяк, – твердо заявила Куинси. – Иначе он не побежал бы звать папочку.
– Я ужасно виновата перед ним, Куинси. Я чудовище.
Она посмотрела на меня, как на сумасшедшую, потом подошла к окну и долго стояла, глядя на улицу.
– Может быть, мне нужно напомнить тебе обо всех прелестных вещах, которые он проделывал над тобой во время вашего супружества? – повернувшись ко мне, тихо спросила Куинси.
