Он как раз выковыривал из зубов остатки второй многоножки, когда на гребне бархана за его спиной показался лев.
Лев испытывал странное чувство благодарности. Он чувствовал, что должен догнать тот кусок еды, который так заботился о нем, — догнать и символически от него отказаться. Но сейчас прямо перед ним сидел еще один кусок еды, который не обращал на него ни малейшего внимания и которому он был абсолютно ничем не обязан.
Он двинулся вперед и очень скоро перешел на бег.
Совершенно не подозревая о нависшей над ним опасности, святой Когтей принялся за третью многоножку.
Лев прыгнул…
И все закончилось бы совсем печально для святого Когтея, если бы Ангус не треснул льва камнем по уху.
Брута стоял в пустыне, только песок был черным, как, впрочем, и небо, а солнце отсутствовало вовсе, хотя все заливал яркий свет.
«А, — подумал он. — Значит, это сон».
Тысячи людей шли по пустыне и не обращали на него никакого внимания. Они словно не замечали даже, что идут в толпе.
Брута попытался помахать им рукой, но не смог пошевелиться. Он попытался заговорить, но слова испарились прямо во рту.
А потом он очнулся.
Сначала он увидел свет, струившийся из окна. Потом пару ладоней, сложенных в виде священных рогов.
С некоторым усилием, голова его раскалывалась от боли, Брута поднял взгляд туда, где эти руки соединялись с туловищем, шея…
— Брат Нюмрод?
Наставник послушников поднял голову.
— Брута?
— Да?
— Слава Ому!
Брута, втянув шею, попытался оглядеться.
— Он здесь?
— …Здесь? Как ты себя чувствуешь?
— Я…
Голова болела, спину жгло так, словно он лежал на углях, и почему-то ныли колени.
— Ты сильно обгорел на солнце, — промолвил Нюмрод. — И при падении сильно стукнулся головой.
— При каком-таком падении?
— …Падении? Со скалы. Ты был вместе с Пророком! — воскликнул Нюмрод. — Ты совершал странствие вместе с Пророком. Подумать только, один из моих послушников…
— Я помню… пустыню… — откликнулся Брута, осторожно ощупывая голову. — Но… Пророк?…
— …Пророк. Поговаривают, ты станешь епископом или даже иамом, — возвысил голос Нюмрод. — Благо прецедент есть. Наисвятейший святой Бобби стал епископом потому, что странствовал по пустыне с пророком Урном, а он был всего лишь ослом.
— Но я не… помню… никакого пророка. Там был только я и…
Брута замолчал. Нюмрод довольно улыбался.
— Ворбис?
— Он милостиво поведал мне обо всем, — кивнул Нюмрод. — Мне повезло, когда он вернулся, я находился на Месте Сетований. Это случилось как раз после молитв, вознесенных к Сестине. Сенобиарх уже собирался уходить… ну, ты знаешь церемонию. И тут появился Ворбис. Весь в пыли и с ослом. А на спине осла лежал ты.
— Не помню никакого осла, — признался Брута.
— …Осла. Он одолжил его на какой-то ферме. Пророка сопровождала целая толпа!
Нюмрод аж покраснел от возбуждения.
— И он объявил месяц Джаддры и наложил на всех двойную епитимью, совет вручил ему Посох и Узду, а сенобиарх отбыл в скит в Сканте!
— Ворбис — Восьмой Пророк… — неверяще промолвил Брута.
— …Пророк. Конечно.
— А… черепашки с ним не было? Он про черепаху ничего не говорил?
— …Про черепаху? Причем здесь черепахи? — удивился Нюмрод, но выражение его лица тут же смягчилось. — Ну да, Пророк говорил, что на тебя подействовало солнце. А еще он говорил, ты уж меня прости, что ты твердил в бреду совсем странные вещи.
— Он говорил об этом?
— Он не отходил от твоей постели три дня. Это было так трогательно…
— А как давно… как давно мы вернулись?
— …Вернулись? Почти неделю назад.
— Неделю?!
— Он сказал, что путешествие сильно утомило тебя.
Брута уставился в стену.
— Также он приказал привести тебя к нему сразу, как только ты придешь в себя, — добавил Нюмрод. — На этом он особо настаивал. — Судя по тону, Нюмрод еще не был окончательно уверен в состоянии сознания Бруты. — Ты идти сможешь? Если хочешь, тебя могут отнести послушники.
— Я должен увидеться с ним прямо сейчас?
— …Сейчас? Немедленно. Наверное, тебе не терпится поблагодарить его.
* * *
Об этих частях Цитадели Брута знал только по слухам. Брат Нюмрод тоже никогда не бывал здесь. Несмотря на то что про него в приказе ничего не говорилось, брат Нюмрод предпочел отправиться вместе с Брутой и всю дорогу суетился вокруг юноши, которого несли два крепких послушника. Специально для Бруты были доставлены носилки, обычно использовавшиеся для переноски совсем ветхих старших жрецов.
В центре Цитадели, сразу за храмом, был обнесенный стеной сад. Брута, как настоящий профессионал садового дела, сразу осмотрел окрестности. На этой скале не было и дюймового слоя естественной почвы, каждая лопата земли, на которой росли тенистые деревья, была доставлена сюда вручную.
Посреди сада, в окружении епископов и иамов, стоял Ворбис. Когда Бруту поднесли ближе, дьякон обернулся.
— А, мой пустынный спутник, — произнес он приветливо. — И, если не ошибаюсь, брат Нюмрод. Братья мои, хочу сообщить вам, что намереваюсь назначить Бруту архиепископом.
Священнослужители принялись возбужденно перешептываться и нервно покашливать. Ворбис посмотрел на епископа Трима, который был архивариусом Цитадели.
— Ну, с формальной точки зрения, он еще не посвящен в сан, — неуверенно промолвил епископ Трим. — Но, конечно, как все мы знаем, есть прецедент…
— Э-э… Урн… осел! — быстро выпалил Нюмрод, но потом, поняв, что выразился несколько нескладно, тут же прикрыл рот ладонью и покраснел от стыда и смущения.
Ворбис улыбнулся.
— Добрый брат Нюмрод прав, — кивнул он. — Осел тоже не был посвящен в сан, правда, вполне возможно, в те далекие дни требования не были столь суровыми, как нынче.
Раздался хор угодливого хихиканья, характерного для людей, чья работа, а возможно, и жизнь тоже целиком зависела от капризов человека, любящего отпускать не слишком остроумные шутки.
— Но осла произвели всего лишь в епископы, — напомнил епископ Трим, которого коллеги меж собой называли не иначе как Самоубийцей.
— И надо сказать, он этому посту вполне соответствовал, — резко произнес Ворбис. — А теперь все свободны, включая поддьякона Нюмрода.
Нюмрод даже побледнел, услышав о столь резком повышении по службе.
— Но архиепископ Брута останется, — добавил Ворбис. — Мы желаем говорить с ним.
Иерархи удалились.
Ворбис расположился на каменном кресле под бузиной. Дерево было древним и огромным, совсем не похожим на недолговечных родственников, что росли за пределами сада. На ветвях уже зрели ягоды.
Пророк сидел, положив руки на каменные подлокотники и скрестив пальцы. Некоторое время он тяжелым взглядом мерил Бруту.
— Ты… поправился? — спросил он наконец.
— Да, господин, — ответил Брута. — Но, господин, я не могу быть епископом, я ведь не умею даже…
— Уверяю, эта работа особого ума не требует, — успокоил его Ворбис. — Иначе епископы с ней не справлялись бы.
Снова воцарилась долгая тишина.
Когда Ворбис снова заговорил, могло показаться, что каждое свое слово он достает с огромной глубины.
— Мы уже говорили о природе действительности?
— Да.
— И о том, что постигаемое не всегда является фундаментальной истиной?
— Да.
Снова пауза. Высоко в небе парил орел, высматривавший на земле черепах.
— Наши странствия по пустыне… Вряд ли у тебя сохранились о них четкие воспоминания.
— Отнюдь.
— Этого и следовало ожидать. Солнце, жажда, голод…
— Мою память запутать очень трудно, господин.
— Ах да, помню, помню…
— Вот и я тоже, мой господин.
Ворбис чуть наклонил голову и искоса посмотрел на Бруту, словно пытался что-то спрятать за своим лицом.
— Со мной в пустыне говорил Великий Бог Ом.
— Все верно, господин. Он говорил. Каждый день.
— Знаешь, Брута, у тебя сильная, хотя и примитивная вера. Я прекрасно разбираюсь в людях.
— Да, господин. Господин?
— Слушаю тебя, мой Брута.
— Нюмрод сказал, что вы, господин, вывели меня из пустыни.
— Помнишь, что я говорил о фундаментальной истине, Брута? Конечно, помнишь. Есть физическая пустыня, но есть еще и пустыня в душе. Мой Бог вел меня, а я вел тебя.
— А. Да. Понимаю.
Парившая по спирали точка, которая на самом деле была орлом, вдруг на мгновение застыла. Потом орел сложил крылья и камнем упал вниз…
— В той пустыне мне было многое дано, Брута. Многое было познано. Теперь я должен поделиться своими знаниями со всем миром. Это святая обязанность пророка. Пойти туда, где еще никто не бывал, и вернуться с истиной.
…Обгоняя даже ветер. Сейчас его мозг и тело исполняли обязанности простой оболочки, в которой воплотилась сама целеустремленность…
